Дикое домашнее животное

Я терпеливо ждала, сидя в углу на табуретке.

– Знаешь, вообще-то ты мне не нравишься, – заявил он, наконец-то отвернувшись от окна.

Я окаменела.

– Нет, ты меня не так поняла, – пустился он в объяснения. – На самом деле ты мне нравишься. Ты очень красивая… Но… дело в том… ты слишком красивая…

Ох! Плохи дела. Мне почему-то вспомнился старый фильм с Жераром Депардье и Кароль Буке. Он так и назывался – «Слишком красивая для тебя». Очень печальный фильм.

– …Понимаешь, я тебе не верю. Мне встречались такие, как ты – красивые избалованные эгоистки. Уверенные, что вся вселенная вращается исключительно вокруг них. Что мир существует лишь для того, чтобы исполнять их прихоти…

Ничего себе, заявочки! Если бы я была догом, у меня бы от таких слов шерсть на загривке дыбом встала.

– Вот как? – прошипела я, обретя дар речи. – Ты видел меня какие-то жалкие несколько минут и все же мгновенно раскусил? Да? И вот так вот сразу, с ходу определил, что я за штучка?

Он промолчал, но у него и так все было написано на лице.

– Тогда объясни мне – какого черта ты здесь делаешь?

Если он и смутился, то никак этого не показал:

– Решил все же проверить. Вдруг я не прав.

– Ты? Не прав?! – я картинно всплеснула руками. – Разве такое возможно?

Он даже не моргнул:

– Ну, я все же не Господь Бог. Я человек и могу ошибаться.

– Не может быть! – поразилась я. – Откуда такая скромность?

Игорь поискал глазами, куда бы затушить окурок.

Я встала из-за стола, достала из шкафа кофейную чашку и протянула ему, испытывая страшный соблазн треснуть этой самой чашкой его по голове.

– Ну и как, интересно, ты будешь меня проверять? Устроишь мне тест из двадцати вопросов на время? Скажем, пятнадцать правильных ответов за десять минут – значит, я справилась. Сойдет? А еще можно одолжить у соседей детектор лжи!

Он хотел что-то ответить, но мне пришла в голову еще одна блестящая мысль:

– Слушай, а давай меня загипнотизируем! Под гипнозом люди говорят чистую правду. И ты узнаешь, какая я на самом деле. И даже сможешь заставить меня сделать, что угодно. Наесться лука, например… или схватиться за горячий утюг. Или еще лучше: выйти голой на балкон и продемонстрировать всем свою истинную сущность.

Он сделал вид, что раздумывает над моими словами, а я боролась с желанием вцепиться когтями в это красивое лицо.

Странное дело, его совсем не задевали мои нападки. Он и не думал злиться. Вместо этого Игорь разглядывал меня, словно какое-то редкое насекомое.

– У меня другое предложение, – сказал он невозмутимо, усаживаясь за стол. – Давай выпьем чаю. И просто поговорим.

А я вдруг почувствовала, что из моего воздушного шарика внезапно выпустили весь воздух – я сдулась. И ощутила невыразимую усталость.

Ни к чему все это.

– А стоит ли? Неужели ты думаешь, что сможешь понять меня всего за пару часов?

– Нет, конечно. Но я смогу тебя почувствовать.

Я не нашлась, что возразить.

Ну что ж… Можно попробовать. Во всяком случае, я уже не злилась, хоть и не видела во всем этом большого смысла.

– А что если я буду притворяться? – спросила я, разливая чай по кружкам.

– Для чего?

– Ну… – я замялась. – Скажем, чтобы обмануть тебя. Вдруг я на самом деле стерва? И, зная, чего ты от меня ждешь, подстроюсь под твои ожидания.

Он хмыкнул.

– Во-первых, ты не знаешь, чего я жду. А во-вторых, я почувствую, когда ты солжешь.

Я внимательно посмотрела ему в глаза. Он говорил совершенно серьезно. Он действительно был убежден, что почувствует неискренность в моих словах.

– Пожалуйста, разреши мне узнать тебя поближе, – сказал Игорь.

– Зачем? – спросила я.

В горле внезапно пересохло.

– Нужно, – ответил он неясно.

Я никак не могла его понять. Похоже, мне оставалось лишь смириться с его присутствием на моей кухне.

Мы открыли коробку с тортом, и я отрезала три куска: один большой и два поменьше.

Представления не имею, как собаки узнают, что их сейчас будут кормить! Я ведь не издала ни звука, а Бруно уже был тут как тут. Он проглотил свой кусок, не жуя, подождал, не перепадет ли ему еще чего-нибудь, и, не дождавшись, с оскорбленным видом ушел на подстилку.

Мы пили чай, ели торт и молчали. Я с интересом ждала, о чем же меня спросят в первую очередь.

– Расскажи о своем детстве, – попросил Игорь, отодвинув в сторону пустую чашку с блюдцем.

Ого! Интересное начало.

Что он надеется таким образом узнать? Не было ли у меня в детстве тайного влечения к отцу? Или не подавлялась ли моя неокрепшая детская психика властной матерью?

Возможно, дедушка Фрейд был прав, и все наши взрослые проблемы действительно родом из детства. В таком случае, что же повлияло на меня сильнее всего?

Наверное, то, что я оказалась словно меж двух огней.

Нет, родители, бесспорно, любили меня. Но каждый из них хотел, чтобы я приняла именно его сторону. К тому же каждый видел во мне свое продолжение и страстно желал, чтобы я пошла именно по его стопам. А это было не так-то просто, учитывая, что к тому моменту, когда я окончила школу, мама уже лет десять как сменила историю на философию.

Мне так надоело быть оселком, на котором они оба оттачивали свое обоюдоострое оружие, что из духа противоречия – а, возможно, и из-за нежелания обидеть кого-либо из них – не пошла ни на исторический, ни на философский, хотя легко смогла бы учиться и там, и там. Вместо этого я пошла на мехмат – полнейший идиотизм, поскольку я гуманитарий в чистом виде.

Закончив учебу на мехмате, что было сродни подвигу, я, разумеется, ни дня не трудилась по специальности. Гордо отвергнув помощь родителей, я для начала поработала продавцом в магазине бытовой химии, потом секретаршей начальника отдела снабжения в транспортной компании, а затем устроилась в кадровое агентство.

В агентстве мне неожиданно понравилось. За два года я узнала все тонкости этого, в общем-то, нехитрого дела и выросла от девочки на побегушках до замдиректора. А когда выяснилось, что стать директором мне не светит еще лет пятнадцать как минимум, ушла и открыла собственное агентство, переманив за собой бухгалтера Антонину.

* * *

Часы на микроволновке показывали два двадцать. Учитывая, что они отставали минут на семь, можно было смело считать, что на дворе уже половина третьего ночи.