Дикое Сердце 1 часть
Шрифт:
– А этот мальчишка, которого ты привез?
– Этот мальчишка почти мужчина, и великолепно послужит моей цели. Пусть он знает, что всем обязан Ренато, и его долг – отдать за него жизнь, если потребуется. Это будет моя месть!
– Месть за что?
– За судьбу, участь, как хочешь называй. Прошу тебя, не будем больше говорить об этом деле, София. Позволь мне самому все уладить.
– Поклянись, что все сказанное – правда!
– Могу поклясться. Ничего из сказанного не было ложью. Кроме того, я не делаю ничего окончательно. Просто хочу понять, стоит ли ему помогать. От этого будет зависеть его судьба. Если в
– Какая кровь?
– Разрешите? – Педро Ноэль пришел своевременно, когда обстановка накалилась уже до предела.
– Проходите, Ноэль, – пригласил Д'Отремон и глубоко вздохнул, благодарный приходу друга. – Вы как раз вовремя, пора нам выпить аперитив. Не беспокойся, София. Я распоряжусь, чтобы его принесли. – С этими словами он удалился и оставил Ноэля и Софию вдвоем.
София хотела было задержать его, ожидая ответа на вопрос, но остановилась, смущенная взглядом, которым Педро Ноэль словно обволакивал, угадывая даже самые сокровенные ее мысли.
– Иногда лучше не вникать, не правда ли? Просто принять как данность, что даже великие имеют причуды, слабости и совершают печальные ошибки, которые можно снисходительно простить, дабы избежать зла.
– Что вы пытаетесь мне сказать, сеньор Ноэль?
– Ничего особенного, сеньора. Просто высказываюсь. Когда я шел по этому прекрасному дому, то думал, что ваш брак действительно счастливый, и дабы сохранить его, можно пожертвовать самолюбием.
– К чему вы меня подготавливаете, Ноэль?
– Ни к чему, сеньора, что за мысль! Вы вовсе не нуждаетесь в моих советах. Но спросите у меня, как вести себя с сеньором Д'Отремоном, и я отвечу, что лучше переждать. Мой отец, бывший нотариус семьи Д'Отремон во Франции, всегда говорил: «Гнев Д'Отремон словно ураган: неистовый, но проходящий». Противостоять ему – это настоящее безумие. Он быстро проходит, и тогда все разрушенное можно заново построить.
4.
– Видишь, как ты хорош? Кажешься другим. Поглядись в зеркало, – посоветовал Ренато Хуану.
– В зеркало?
– Ну да, в зеркало. Вот сюда. Посмотри на себя. Ты никогда не видел зеркала?
– Такого огромного никогда. Оно как кусок неподвижной воды.
– Не трогай, а то запачкаешь, – вмешался слуга Баутиста. – Видали дикаря!
– Оставь его. Папа сказал, чтобы его никто не трогал.
– А кто его трогает? Чего он еще хочет?
Хуан шагнул назад, чтобы посмотреться в зеркало. Оно в самом деле напоминало большой кусок неподвижной воды, отражавшей весь его облик. Впервые в жизни он казался другим. В двенадцать лет он наконец смог рассмотреть себя. И поразился своему мрачному взгляду. Они с Ренато Д'Отремоном оказались одного возраста, но Хуан был его выше; стройное и мускулистое тело имело кошачью гибкость, широкие и сильные ладони, почти мужские, черные вьющиеся волосы были зачесаны назад, открыв высокий и гордый лоб, придавая некоторое сходство с хозяином Кампо Реаль, прямой нос, четко очерченный рот, плотно сжатый с удрученным выражением, которое бы делало детское лицо суровым, если бы не большие темные бархатистые глаза, те поразительные глаза Джины Бертолоци.
– А теперь идем, пусть мама с папой полюбуются на тебя.
– Сеньор? Сеньора?
– Ну да! Сеньор и сеньора – мои родители.
–
Твои, но не его, – презрительно вставил Баутиста. – Тебе не следует вести его в гостиную.– Отчего же нет? Папа сказал, что я должен показать ему весь дом, мои книги, тетрадки, рисунки, мандолину и фортепиано.
– Показывай ему все, что заблагорассудится, но не расстраивай сеньору, не води его в гостиную и ее комнату, и где она может его увидеть. Понял? А ты тем более заруби себе на носу: не попадайся сеньоре на глаза, если хочешь остаться в этом доме.
В дальней комнате, являвшейся одновременно библиотекой и кабинетом, Франсиско Д'Отремон вернулся к чтению смятого письма. Он читал его медленно, скрупулезно и задерживался на каждом слове, пытаясь проникнуть вглубь каждой фразы. Подойдя к средней стенке, он отодвинул несколько книг, поискал в глубине полки потайную дверку маленького сейфа и бросил туда обжигающую бумагу.
– Эй! Кто там? – спросил он, услышав осторожно закрывающуюся дверь.
– Это я, папа.
– Ренато, что ты прячешься в моем кабинете?
– Я не прятался, папа. Я пришел пожелать тебе спокойной ночи.
– Я не видел тебя весь день. Где ты был?
– С Хуаном.
– Ты не мог бы прийти сюда вместе с Хуаном? Как ему подошел твой костюм?
– Словно сшит на него. Мне он очень велик. Вот только мои туфли ему не подошли. Я сказал об этом маме и Баутисте, но она сказала, что ее это не волнует, пусть хоть босиком ходит. Но ведь это нехорошо, правда?
– Да, нехорошо. А где сейчас Хуан?
– Его отправили спать.
– Куда?
– В последнюю комнату для прислуг, – объяснил мальчик расстроенно. – Баутиста говорит, что ему так велела мама.
– Так! А почему ты не подходил ко мне ведь день?
– Я ходил с Хуаном, а Баутиста сказал, что мама не хочет, чтобы Хуан попадался ей на глаза. А так как ты был с мамой весь день… Конечно, ты велел мне показать ему весь дом, но так сказал Баутиста. Я сделал плохо?
– Нет. Ты должен слушаться маму, как и положено.
– А тебя нет?
– А меня тем более, – отрезал Д'Отремон. – Завтра мы с мамой договоримся. А сейчас иди и ложись спать. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, папа.
– Подожди-ка. Как тебе Хуан?
– Мне он нравится.
– Ты хорошо провел с ним время? Поиграл с ним? Показал свои вещи?
– Да, но они ему не понравились. Он был очень серьезным и печальным. Потом мы пошли в сад, отошли подальше и тогда стало гораздо лучше: Хуан умеет кататься на лошадях без седла, кидать камни так мощно и высоко, что достает до пролетающих птиц. Он словил живую змею рогатиной, которую сделал из палки, и положил ее в корзину. И она его не укусила, потому что он знает, как ее держать. Он сказал, будь у нас лодка, я бы увидел, как ловят рыбу, потому что он умеет закидывать сети.
– Думаю, это было его занятием.
– В самом деле, папа? Это правда, что он может на лодке один уплыть в открытое море?
– Правда, продолжай. Что еще произошло с Хуаном?
– Над ним смеялись в овраге, когда он шел босиком в моем костюме из голубого сукна, он дал кулаком ближайшему, который был его здоровее, и тот упал навзничь. Остальные убежали. Но ведь ты не будешь его наказывать, правда, папа?
– Нет. Я хочу, чтобы ты поступал также, если над тобой будут смеяться.