Дипломаты, шпионы и другие уважаемые люди
Шрифт:
Как-то в коридоре второго этажа я увидел академика А. Фрумкина. Он беседовал с заместителем декана Морозовой. Она оживленно жестикулировала, а академик кивал головой.
Потом Морозова удалилась, а к Фрумкину подошел академик Н. Семенов, единственный советский лауреат Нобелевской премии по химии. Семенов начал что-то говорить, Фрумкин замахал руками, вытащил из кармана слуховой аппарат, надел и приготовился слушать.
Морозову он слушал без слухового аппарата.
Я был принят на химфак переводом и должен был подтвердить все экзамены и зачеты, сданные в академии.
— Кому в академии сдавали экзамен?
— Профессору Астахову.
— Константину Васильевичу?
— Константину Васильевичу.
— Милейший человек!
И Спицын ставит подпись в мою университетскую зачетку.
Кафедра высшей математики. Прихожу к профессору Л. Тумаркину.
— Вам читал лекции профессор Бермант?
— Да.
— Говорят, Анисим Федорович на экзаменах никогда не ставит пятерок.
— Я сдавал доценту Арамановичу.
— Не пробовали играть с ним в шахматы?
— Не пробовал.
И. Г. Араманович был кандидатом в мастера спорта по шахматам.
И Тумаркин ставит подпись в зачетку.
Боялся я идти к заведующему кафедрой органической химии президенту академии наук А. Н. Несмеянову. Лекции в академии нам читал профессор Челинцев. В сороковые годы Челинцев выдвинул теорию, призванную стать основой органической химии. Несмеянов обвинил его в теоретической некомпетентности. Полемика между ними легла в основу так называемой антирезонансной кампании. Из Челинцева чуть было не сделали «Лысенко от химии».
— Вам читал лекции профессор Челинцев?
— Да.
— Я слышал, Геннадий Владимирович прекрасно читает лекции? У вас сохранились конспекты лекций?
— Сохранились.
— Не могли бы вы мне их показать?
— Могу.
И Несмеянов ставит свою подпись в зачетку. Тетрадку с лекциями приношу на следующий день секретарю Несмеянова. Тот возвращает тетрадку через пару недель:
— Прекрасные лекции.
Говоря профессору Тумаркину, что лекции нам читал профессор Бермант, я лукавил. Он должен был читать, но по каким-то причинам нашему курсу он прочел только первые пять лекций. И экзамены не принимал. К счастью. Ибо о том, как он принимает экзамены, ходили легенды. Рассказывали, что он внимательно выслушивает студента, а потом произносит один и тот же для всех монолог:
— Все знает только бог. Все, кроме отдельных параграфов, знают великие математики. Все, кроме отдельных глав, знаю я. Отдельные главы знают преподаватели. Отдельные параграфы знают одаренные студенты. Вы же принадлежите к категории студентов, которые не знают ничего. Абсолютно ничего.
Побеседовав аналогичным образом с двумя-тремя студентами, он уходил. А они тут же направлялись к доценту Арамановичу и сдавали экзамен, как говорил сам Араманович, «по-настоящему».
За первый месяц учебы на химфаке я подтвердил экзамены и зачеты, сданные в академии, по всем предметам, кроме физкультуры и автодела. Как говорится, верьте или не верьте, но занятий по физкультуре в академии не было. Не было в академии и автодела. Зачеты надо было сдать по обоим предметам как можно быстрее.
С физкультурой сразу же возникла проблема: для того чтобы
сдать зачет по лыжам, надо было ждать зимы, а время поджимало. Пришлось идти окольным путем. У меня было удостоверение о первом разряде по футболу, полученное не совсем праведным путем. Когда я появился на кафедре физкультуры и сказал, что у меня первый разряд, здоровый детина, не иначе как тяжелоатлет, осмотрел меня с головы до ног и спросил:— По шахматам?
Когда я ответил: «По футболу», он не удивился, сказал: «Всякое бывает» — и поставил зачет.
Автодело надо было сдавать на военной кафедре. Сдавать только теорию.
Однажды, спускаясь на лифте из библиотеки, я встретил ребят из нашей группы.
— Едем сдавать зачет по автоделу. Поехали с нами.
— Да я…
— Что ты теряешь! Вдруг сдашь! Мы тебе дадим учебник…
Через пять минут я уже рапортовал полковнику, что студент Агранянц прибыл для сдачи зачета, и вытащил билет.
Главным вопросом был «коленчатый вал». Я взял учебник и стал искать по оглавлению «коленчатый». Не нашел. Стал искать на «вал» — нашел и переписал. Так же аккуратно переписал ответ на второй вопрос.
Потом начал слушать, как сдают ребята, и обратил внимание, что, когда кто-нибудь говорил «вот еще утром повторял, а теперь забыл», полковник пускался в пространные нравоучения по поводу того, что в последний день перед зачетом надо отдыхать, рано ложиться спать и тому подобное. И я понял, что у меня появился шанс.
Настала моя очередь.
Я бойко изложил оба вопроса. Начались вопросы. Там, где было «да или нет», я иногда угадывал. Но в общем дела шли плохо. И тогда вместо ответа на вопрос я промямлил:
— Я точно помню, что повторял этот вопрос ночью. Как раз в это время пробило три часа.
Полковник испугался:
— Ты что, ночью не спал?
— Не спал, — признался я, — очень хотел хорошо сдать предмет.
Полковник встал и обратился ко всей аудитории:
— Я вам сейчас приведу замечательный пример. Студент… (он сверился с моей зачеткой) студент Агранянц хорошо занимался, аккуратно посещал лекции (не был ни на одной), хотел хорошо сдать зачет и… не спал ночь перед зачетом. И теперь путается. Я-то вижу, что он все знает, но бессонная ночь мешает ему сосредоточиться.
Я всем своим видом изображал тоску.
После этой речи я торжественно пообещал ему всегда спать перед экзаменами, и он поставил мне зачет.
— А ты боялся, — смеялись ребята.
Органическую химию читал Александр Николаевич Несмеянов, президент Академии наук.
Однажды он прервал лекцию и попросил сидевшую на последнем ряду сотрудницу деканата покинуть аудиторию.
— Это не лекция по истории партии, я не позволю искать отсутствующих.
А сотрудница просто пришла послушать академика.
С целины нас вернули на две недели раньше других студентов, ибо в первый вторник сентября Несмеянов приходит в Большую химическую аудитории читать первую лекцию по органической химии, а объяснить ему, что студенты еще на целине, никто не решился.
На лекции о спиртах Большая химическая аудитория была всегда переполнена. Все знали, что после вводной части академик строго и безапелляционно изречет:
— Все спирты ядовиты. Все.