Дисторшн

И вот, отдышавшись, я посмотрел в сторону, где последний раз видел брата. Того уже окружило несколько человек и что-то на перебой расспрашивали, а тот, как-то вяло жестикулируя, отвечал. По его лицу я видел, что ему сейчас эти вопросы на фиг не сдались, но ничего поделать с этим он не мог. Я подошел к нему. Он был очень напуган и дрожал, как побитая собака. Я спросил: «Ты как, живой?». В ответ получил такую же ерунду, что содержал и вопрос: «Нормально». Мне не хватило, я продолжил: «Что случилось-то? Ты меня напугал, как не знаю кто!». «Я не знаю», -сказал он. «Там чья-то голова. Там…». Он отвернулся от воды и дрожь, захлестнувшая его тело, как мне показалось, лишь усилилась. Я переварил услышанное насколько мог и насколько мог поверил, сел с ним рядом и обнял. Он продолжал смотреть в другую сторону. Люди все прибывали, я слышал, что кто-то сказал, что уже вызвали милицию. «Ты им сказал что-ли?», – спросил я. Брат кивнул. «Страшно?» – не унимался я. Его подбородок вновь нырнул к груди. «Я бы тоже испугался», – сказал я. И это было правдой. Голова… Бррр…. Как это возможно? Разве голова может плавать? Сама? Надо же было… Да еще в наш день рождения!

Через минут десять подъехала «канарейка» – желтый ментовский газик. Я немного напрягся, думая, что нас сейчас забросают вопросами, но, как оказалось, на месте уже нашлось предостаточно говорилок, кто был готов с удовольствием поучаствовать в диалоге с представителями власти. В нашу сторону лишь посмотрели, перекинулись парой слов, видимо сообщая, что первые увидели или нашли что-то именно мы, и на этом о нашем существовании было забыто. Я скользнул взглядом по поверхности воды – «мяч» был там. Менты не спешили. Что-то внутри подсказывало мне, что надо валить, но в то же самое время, я хотел понять, что действительно произошло и действительно ли там то, о чем говорит мой брат, а не резиновый мяч с нарисованными глазами и ушами. Окажись это мяч, я бы и брата успокоил значительно быстрее. Да, позорно немного мячика испугаться, но лучше все же, чем действительно голову трупака лапать. Конечно, я знал, что это не мяч. Был уверен. А потому становилось еще интереснее. Страшнее – да, но интереснее. Наверное, здесь я больше думал о себе, чем о брате. Наверное. Поэтому я не спешил. А брат, подумал я, оклемается пока.

Конечно, это был не мяч. Но и не голова. Точнее, не только голова. Как только мужик доплыл, он совершенно спокойно протянул руку, зацепил, видимо было за что, и подтянул к себе, то, что должно было быть мячом, стало головой, а на деле оказалось действительно головой, но только целого человеческого тела. Как только «мяч» потянули на себя, все остальное, до этого прятавшееся под водой, ринулось на поверхность. Мужика, казалось, ничего не смутило, и он спокойно поплыл обратно, раздирая за собой толщи воды здоровенной человеческой «корягой». Когда смельчак доплыл и встал на ноги, милиционеры, видимо на этом этапе страхи уже растворились в профессиональной каше, ринулись на помощь и, совершенно не брезгуя, подхватили тело и вытащили на берег.

Да, это был человек. Утопленник. Труп, застывший в какой-то, может быть естественной позе для пловца, но совершенно не естественной для прямоходящего сухопутного существа. Да, труп был окоченевшим. «Значит недавно утоп», – тут же раздалось откуда-то сбоку. «Видите окоченелый». Наверное, смерть должна вызывать ужас, не знаю. Мне страшно не было. Я смотрел, и мне было интересно. Причем по всем параметрам. «Надо же», – тут же пронеслось в голове. «Братишка трупака нашел. Это уже точно приключение». Если бы была одна голова – наверняка было бы страшно, потому что это уже что-то противоестественное – убийство. А убийство действительно противоестественно, а труп – это часть жизни. Да, ее конец. Но ее часть. Без продолжения. Человек был – человека не стало. Хотя его могли, конечно же, утопить и тому подобное, но это уже касается дальнейшего расследования событий. Я хочу просто сказать, что голова отдельно от тела – это в любом случае совершенно не то, что труп целиком. Точка. А потому мне страшно не было, мне было интересно. И всем остальным тоже. Потому что как только тело вытащили на берег, толпа, ожидающая представления, ринулась занимать партер. Я был в числе первых.

Труп. Близко. Очень близко. Наверное, как сказали, это еще недавно было человеком. Сейчас же это было чем угодно, но только не человеком. Больше всего, учитывая окоченение, это было похоже на скульптуру. Правда, судя по цвету, явно не из гипса. И ничего общего с девушкой с веслом, даже если бы рядом было два весла, а труп был бы трупом девушки, а не мужчины. Не знаю, определиться с возрастом мне сложно даже тогда, когда я вижу живого человека, а что уж говорить про мертвого. Мне кажется, лет 40 не больше, а как там на самом деле пусть менты разбираются вместе со своими экспертами. Но ничего противоестественного. Не было никаких, как часто описывают трупы, вытащенные из реки и прочих водоемов, мест, которые объели бы рыбы, раки или другая какая живность, никаких вздутий и тому подобного. Тело человека в позе, как если бы он изображал ползущего по-пластунски, не более. Ну да цвет кожи несколько иссиня-зеленый, плюс может быть совсем синие и сморщенные веки и кончики пальцев с ногтями. В остальном – скульптура, которая, как кажется, живой никогда и не была. Чучело. Наверное, именно после осознания того, что некогда живой человек может вот так легко перейти в совершенно иную фазу своего «существования» для других, но уже «не существования» для самого себя и для мира в целом и привело к тому, что мне вдруг стало плохо. Ну может быть еще запах. В какой-то момент он стал ощущаться. Сладковатый приторный и… рыбный. Человек-рыба. Ихтиандр. Если бы… Мертвец. Ничто. Гнилое мясо. Бррр…

Я бросился прочь из толпы. Меня стошнило. Плата за интерес. Спасибо братцу. Спасибо дню рождения. Когда я более-менее отдышался, то посмотрел туда, где оставил брата. Ага, теперь уже мысли вернулись именно к нему. Тот сидел и смотрел на меня. И лицо его мне не понравилось. Как-то необычно он смотрел. Мне трудно это описать. Я же все-таки не писатель, хотя реально уже начинаю задумываться об этом. Я начал эту писанину как дневник, даже не знаю ради чего, просто решил иметь маленькие записки, которые допускаю, если будут прочитаны в будущем будут восприниматься как что-то глупое и наивное. Но именно в этом и интерес. Как фотографии – вот тебе пара дней, вот один год, вот пять, вот пятнадцать и так далее. С каждым новым снимком что-то в тебе меняется, может в лучшую, может в худшую сторону – конечно в худшую, ха-ха, ты же движешься от начала к концу, а в конце все и всегда полно сожалений: если хорошо – сожалеешь, что заканчивается, если плохо – сожалеешь, что докатился до такого. Сто процентов именно вот эти записи, эту вот философию я и буду впоследствии считать глупой и наивной. Ну да черт с ней. Это классно. Опять я отвлекся, но мне нравится. Дневник – не дневник, а пусть будет, что будет. Пачкаю бумагу, ну да ничего. Кто его знает, что из этого получится. Мне в кайф и ладно. Может вообще, как Гоголь, сожгу все это к чертовой матери. Почему нет? Да, потому что уже писал – все мое мне жалко. Действительно. Пишу дальше.

Брат. Его лицо. Его взгляд. Не буду описывать. Не его. Чужой. И очень пристальный. Противно пристальный. Страшно пристальный. Мне даже захотелось отвести глаза. И это от лица собственного брата-близнеца. То есть, по сути, от своего собственного, от зеркала… Именно. Не зря зеркала являются какими-то магическими, я бы даже сказал, мистическими предметами. Даже в свое собственное отражение порой очень трудно смотреть. Так было и сейчас. Но я все-таки взгляда не отвел, а наоборот всмотрелся в лицо брата, принял его и посочувствовал ему. Все-таки ему действительно сегодня досталось. И в такой, как казалось, и, как должно было быть, хороший день. Не свезло. Живем дальше. Я кивнул брату в направлении места, где мы бросили свои пожитки. Он еле заметно кивнул в ответ, тут же поднялся на ноги и направился в указанную сторону. Я, естественно, воспринял это как сигнал к обоюдному отступлению. Я уже совершенно пришел в себя и очень серьезно надеялся еще каким-то образом спасти наше шестнадцатилетние, наш день рождения. Это было необходимо. А учитывая, что произошло, тем более. Тогда я еще не знал всех подробностей произошедшего, а потому искренне полагал, что все, собственно говоря, не так уж и страшно. Ну купались, ну нашли… ну труп… В конце концов мы же живы? Да? Да. Ну и пошла эта Пироговка – нужно как-то и где-то иначе отмечать. Как-то так я и думал. И с этими мыслями побежал за братом. Точнее попытался. Вскочил, но дальше мне помешали. Спросите кто? Он. Наш спаситель. Или спасатель. Или ангел? Как оказалось, тот самый дядька, что таращился на нас в автобусе. Как он оказался поблизости и что здесь делал – непонятно, явно не купаться приехал, потому что был все в тех же белых брюках и той же черной рубашке. Брюки несколько потеряли привлекательность после забега в воду, но в целом выглядел он тем же лощеным франтом, что и в автобусе. Ухмылка точно была та же. Такая знаете, синатровская. Не особо знаком с творчеством этого то ли певца, то ли актера, то ли все вместе – видел как-то его в каком-то журнале, в «Студенческом меридиане» наверное – оттуда и образ. В общем, сидел наш спаситель на заднице в прибрежной траве, курил длинную черную сигарету (откуда взял-то такие) и, глядя на нас, ухмыляесто улыбался. Спас-то он, конечно, спас, ну помог по крайней мере, но так как он смотрел на меня, мне не понравилось. «Точно пидор», – подумал я. А потому быстренько отвел глаза, буркнул «спасибо» и попытался также быстренько отправиться вслед за братом, но Спаситель в ответ на мою слабую благодарность пригвоздил меня к месту своим «С вами, надеюсь, все будет в порядке?». Ну как тут пройти мимо? Черт тебя дери… Естественно, я остановился, и, естественно, пришлось вползать в ненужный и наверняка долгий (как я думал) вязкий и приторный диалог. Но все оказалось проще, а может и сложнее. Кто его знает. Я ответил, что «да, все в порядке, но нужно догонять брата, может быть он еще напуган и тому подобное, а я сам в норме и, в общем-то, уверен, что и он будет в норме, а следовательно мы вместе в этой самой норме будем… и так далее и так далее… еще раз его поблагодарил, пробормотав что-то вроде «без вас мы бы точно…» и вновь попытался ретироваться, но следующий «гвоздь», увы, вновь вернул ситуацию в первоначальное состояние. «Возьми, – сказал Черно-белый. «Отвлечетесь». И протянул… Ха… Я не сразу понял, что это, но разглядев, конечно же понял.

БИЛЕТЫ. В театр? Нет. Кино? Да вы что!? Концерт? Ага. Но не простой. Рок-концерт (хотя именно это я понял не сразу несмотря на то, что в моей жизни пара-тройка концертов, отпрыганных в «Горбушке», уже существовала). Представляете? Кто ты, Ангел? Старший распространитель театральных и иже с ними билетов? Здесь? В Пироговке? Ха! Какие, блин, рок-билеты посреди залитого солнцем и водой речного (водохранилищного) берега, где самым правильным вариантом одежды является кусок синтетического материала, которым обтянуты твои причиндалы? Куда мне их девать, когда у меня еще с рук и тех же причиндалов капает то самое водохранилище, из которого Вы, Ваше благородие, только что нас вытащили под эгидой спасения? Билеты… Отвлечетесь… «Черт с тобой, давай, только бы тебя не видеть…». Я схватил эти грубые куски цветной бумаги и на этот раз решил, что бы не сказал этот псих, я не остановлюсь. Но он ничего не сказал. И я был счастлив. И побежал к брату.

Тот был на месте, прыгал на одной ноге, натягивая джинсы. «Хорош гусь», – сказал я ему. «Еще брат называется. Смотался, а я расхлебывай». Он как-то резко посмотрел на меня, словно бритвой резанул. Но я же не знал тогда… Да и если бы знал – не поверил бы. Как в это можно поверить? Что это вообще было? Разыгравшееся воображение? Реакция на… На что? Мы не пьем, не курим, не колемся… Реакция на что? Сказать, что я или мой брат натуры впечатлительные – я бы не сказал. Как-то вдвоем со всем миримся. Не знаю. Но знаю одно, когда позже, уже дома, лежа в кровати, он мне поведал о том, что в действительности произошло с ним на водохранилище, мне стало жутко. Не страшно, а именно жутко. Чье лицо видел мой брат? Наше? Или мое или его?

Больше про этот день и писать-то нечего. Настроение все равно было испорчено. Как я не пытался весь день растянуть на лице брата хоть одну улыбку – ничего не получилось. Как я уже написал – открылся он мне только вечером, а до этого момента молчал как рыба. Молчал и я. Я даже до сих пор про мужика с билетами ему еще не рассказал. Думаю, сделать это несколько позже.

P.S. Вечером нас поздравили родители. Естественно, мы им про произошедшее ничего не рассказали, хотя, как мне показалось, мама что-то заподозрила – брат вел себя не лучшим образом, если честно. С отцом проще – многие вещи он спокойно списывает на пубертатный период – врач же. Но в целом продержались. Съели по куску принесенного мамой торта и пропрятались все застолье за кружками чая. А подарили, кстати, нам деньги. Ха! Лучший подарок.

Еще один P.S. Брат не отреагировал даже на деньги. Придется поработать. Надеюсь, он выползет из этого состояния. Мне шизанутый брат не нужен. Шутка, конечно. Но… Улыбаюсь.

И еще один – последний на сегодня P.S. Два дня веду дневник, а уже полтетради исписал. Достаточно для утра, которое уже стало днем, угу, вполне!

Конечно, что да почему, мы так и не поняли, а потому списали все на впечатлительность, и еще… на токсические выбросы в воды водохранилища – глоток воды вызывает жуткие галлюцинации и, возможно, мутации в будущем – так что ожидаем (ха-ха, про воды это я только что придумал, но надо братцу сообщить, попугать еще немного, особенно, если нарисовать что-нибудь незаметно у него на теле – пусть подумает, что мутации уже начались – было бы интересно). Ладно, оставлю его в покое.