Дитя для двух королей

Из конюшни выводили животных, стоял гул голосов. Люди носили ведра с водой, надеясь потушить разбушевавшееся пламя.

И ведь нет причин для беспокойства. Они должны были проверить стойла, обнаружить человека, если бы он там находился. Крик, в конце концов, услышали бы.

Талья в моих покоях, с ней все в порядке. Не о чем волноваться.

Но…

Что-то толкало меня вперед, страх потерять эту женщину оказался слишком велик, а потому я ворвался в горящее здание. Должен был сам проверить. Ее там нет. Она в безопасности, с ней ничего не произошло.

– Талья! – закричал я, пытаясь рассмотреть сквозь языки пламени хоть что-нибудь.

Он был повсюду. Сверху, на стенах, полыхало сено. Было нечем дышать, глаза слезились. По вискам струился пот. Я бежал от одного стойла к другому, заглядывал в них. Звал ее. Надрывал горло, еще надеялся, что нет ее здесь, что мои поиски не увенчаются успехом.

Но потом сердце остановилось.

Девушка неподвижно лежала в дальнем загоне, к ней быстро подбирался огонь. Я словно обезумел. Больше не видел ничего. Не мог допустить, чтобы что-то ей навредило, побежал со всех ног, перепрыгнул горящую балку, на ходу сдернул с себя камзол, сразу накинул на нее, чтобы потушить набросившееся на ее юбку пламя.

Подхватил на руки, поспешил к выходу. Легкие полыхали от нехватки кислорода, в горле першило, по лицу ручьями стекал пот, попадал в глаза, мешал обзору. К нам навстречу уже двигались люди, но я не отдал ее никому. Сам вынес, приказал немедленно привести лекаря.

С ней все будет хорошо. Жива, цела. Вымазана в саже, юбка пострадала немного, руки покраснели…

Сука!

Я сжимал челюсти от злости. С трудом сдерживался, чтобы не выпустить арис. Если ей сейчас дать волю, то прольется много крови, пострадают невинные. Потому что… ОНА пострадала!

Меня трясло. Я несся к дворцу, матерился сквозь зубы, прижимал к себе безвольное тело моей женщины. Бледная, в саже. Такая беззащитная, хрупкая, слабая. Как мог оставить ее без присмотра, почему позволил навредить ей?!

– Офелию ко мне! – прогремел на весь холл и побежал на второй этаж, чтобы вскоре уложить Талью на кровать.

Принялся проверять целостность ее кожи, снял несколько слоев платья. Сучья мода Хейсера! Зачем столько ткани, почему нельзя что-то легкое и простое?!

– Мой повелитель, – прибежал Грэнбенри.

Оценил ситуацию, поспешил к пострадавшей. Попросил меня отойти в сторону и не мешать, а лучше вообще выйти. Знал о моем бешеном нраве, о том, что порой был несдержанным. Да что там, никогда не утруждал себя этой самой сдержанностью.

Я мерил шагами комнату, едва не рвал на себе волосы. С ужасом смотрел на бледную девушку и едва не выл от распирающей меня злости. Разорвать бы рубашку в клочья, выпустить эмоции с голосом, пустить в ход арис и свернуть здесь все.

Пострадала…

Как я допустил?!

Сука!

– Мой повелитель, вы просили привести Офелию, – сообщил мой воин.

Девушка вошла в комнату, заламывая пальцы возле живота, боялась поднять взгляд. Я сразу ринулся к ней, но остановился, чтобы отдать распоряжение лекарю:

– Сделай все, чтобы пришла в себя. И заодно проверить мою арис в ней, вероятно, она ждет ребенка.

Офелия округлила глаза, пораженно открыла рот. Я же, не церемонясь, схватил ее за волосы и потащил в коридор. Шел, не слушал ее лепет. Пусть поплачет напоследок, сейчас я ее…

– Знаешь, а смерть – это слишком просто, – остановился я и кровожадно оскалился.

– Мой повелитель, я не знала. Простите. Ребенок… поздравляю, но ведь… Простите. Позвольте загладить вину. Я сделаю все, что только попросите.

– Сделаешь, сука, куда ты денешься? – процедил я, дернув ее за волосы. – Тысячу раз пожалеешь, что пыталась убить будущую королеву, я уверяю тебя.

– Кого? – охнула эта дрянь.

По щекам уже бежали слезы. Губы дрожали. Руки тянулись ко мне, хватались за пропаленную рубашку, ярко напоминающую, откуда мне пришлось достать Талью.

А ведь я мог ее потерять. Если бы не послушал свою интуицию, если бы отправился в покои вместо конюшни. Она была бы мертва!

Эта мысль оглушила. Дыхание сбилось, я даже на миг дар речи потерял.

Наверное, Офелия по-своему поняла мое оцепенение. Прижалась ко мне грудью, положила ладонь мне на пах, кокетливо улыбнулась.

– Позвольте загладить свою вину, мой повелитель. Я буду плохой девочкой.

Меня передернуло от омерзения. Я оторвал ее от себя, жестом подозвал к себе одного из своих воинов и бросил эту суку ему в руки.

– Отведи в казармы и поимей ее там, а потом отдай остальным ребятам. Она согласна загладить свою вину.

– Мой повелитель, – испуганно бросилась ко мне Офелия, – я не о том. Простите меня. Нет, не надо! Я только с вами, ни с кем больше. Я не знала, не хотела…

– Не хотела убивать соперницу?! Не хотела остаться единственной женщиной в моей жизни? Не хотела управлять дворцом, купаться в роскоши и наслаждаться своим положением? А теперь слушай сюда, сука, – приблизился я, взглядом приказав воину держать ее крепче. – Тебя сейчас поимеют мои ребята. Будут трахать так долго, что ты потеряешь счет времени, но все равно благодаря арис в их крови будешь стонать и кончать. Ты захлебнешься своим криком. Станешь зависима от них, больше не узнаешь другой жизни. А когда им станет скучно, возможно, мы бросим тебя на улицы города, чтобы с тобой поигрались другие мужчины. Нужно делиться, верно? Не все же оставлять себе. Уверяю, ты сдохнешь от количества членов, побывавших в тебе, я позабочусь об этом.

Офелия побледнела, прижала дрожащие руки к губам.

Еще раз рванула ко мне, прося о снисхождении, но я дал отмашку воину. Пусть уводит.

Ее крики еще долго стояли в коридоре. Я же возвращался к своей Талье, к своей женщине, которую едва не потерял.

К моей сладкой шлюшке…

«Кто я для тебя, Аделар? – пронеслось в голове, и во рту стало горько. – Шлюшка – временное понятие".

Мог потерять, мог лишиться, остаться без нее, снова один. С чередой продажных баб на своем члене.

Я замедлился у двери в свои покои, до побелевших костяшек сжал ручку. Медлил. Не хотел видеть вымазанное в саже лицо, красные пятна на коже, ожоги… Потому что тупая злость брала надо мною верх.

Бастард ее не получит!

Я решительно вошел в комнату. Встал у изножья кровати и заставил себя смотреть. Чтобы видеть и понимать, чем может обернуться моя неосмотрительность. Мой мир жесток, но я хуже. Я хуже всех их, поотрываю головы каждому встречному, посмевшему косо посмотреть на мое!