Дитя короля

— Эмилиан? — шепчет Дара, двигается слабо туда-назад, не выпуская из себя. И мне хочется отпустить ее, чтобы уже отдыхала, но я не могу. Темные мраки, это я ее хочу, или стигма соскучилась? А не плевать ли? Девушка немного наваливается, обвивает руками пояс и кладет голову на плечо, поглаживает пальчиками спину, заставляя подрагивать от прикосновений. — Ты научишь меня магии? Хотя бы тому, что сам знаешь.

— Конечно, — целую и слизываю капельки влаги с ее блаженной улыбки. Чувствовать ее желание, что делает меня каменным, настоящая радость. Хочу подарить ей тысячи, сотни тысяч оргазмов, чтобы она стерла плохие воспоминания, чтобы не было даже намека на брата между нами. — Все, что захочешь, Дара, только больше не улетай.

— Привяжи меня, если посмею это сделать.

Кажется, что стены потрескаются от моего громкого смеха, а Дара хихикает и прячет лицо у меня на плече.

— Боюсь, что я не выдержу еще один перелом позвоночника.

— Что? — Дара вдруг напрягается и пытается оттолкнуться. — Я тогда… тебя… Я ведь могла убить, Эмилиан.

— Меня Месс подлатал, — поглаживаю худенькое плечо, пытаясь успокоить мою маленькую непокорную женщину, но она натягивается и сводит ниточки бровей.

— А, — шепчет девушка подрагивающими губами. На ресницах ярко сияют серебристые признаки асманы. — У двери спальни охрана была. Что с ними?

— Дара-а, не нужно, — тяну ее к себе, но она с силой отталкивается, с болью вырывая меня из себя, опускает ноги в воду и пятится к противоположному борту купальни.

— Что? С ними? Отвечай! — защищается ладонью, будто боится, что я ударю.

— Отправились в путешествие, — горько улыбаюсь, — в Темное Измерение.

— Не-е-ет, — она сжимается, складывается, будто сухую ветку резко рванули и сломали пополам, и, прежде чем заходится в истерике, я бросаюсь вперед, подплываю вплотную и, опустившись на колени и уткнувшись лицом в живот, позволяю воде накрыть меня с головой.

Дарайна дрожит, но сын откликается на мой настойчивый зов, упруго толкается в мои ладони. И невеста сильно вздрагивает, впивается пальцами в волосы и тянет меня вверх. Вода застилает глаза, волосы липнут к щекам, расплываются по сверкающей глади черными лентами. Всматриваюсь в лицо будущей королевы в надежде, что не увижу снова ненависть.

Мы же только вернулись, Великие Стихии, дайте нам время! Хоть немного, хоть день, хоть неделю, две…

— Нельзя пройти жизненный путь идеально, Дара, — говорю, глотая капельки воды с привкусом мяты. — Будут ошибки, будут печали, будет горе и боль, но в жизни есть и рассвет, счастье, любовь…

— Я их убила, Эмилиан. Какая любовь? Какое счастье? Чем я лучше Марьяна, который бил меня десять лет и уничтожал всех, кто смел на меня смотреть? Я такой же зверь. Я просто так их лишила самого ценного. У них были семьи? У этих воинов были дети? — она захлебывается словами, кусает губы до крови, заламывает руки, что покрылись яркими разломами драконьей сущности.

— Не кори себя, Дара. Ты была не в себе, — хочу обнять ее, но она снова выставляет ладонь.

— А вдруг муж тоже был все это время не в себе?! — ее крик разбивается у меня за спиной о стену, не успев превратиться в эхо. — Марьян был таким до Жатвы?! Говори правду, Эмилиан.

Я застываю огорошенный, будто меня окунули в лаву. В словах асманы есть зерно истины, но признать, что брат был во власти иллюзий, я не могу, не смею. Дара не переживет, не справится сейчас с таким ударом. Я вынужден обмануть или не договорить правду:

— Это не имеет значения, вспомни о ребенке…

— Молчи! — она перебивает, в глазах горит глянцевая зелень, а губы сжимаются в нить. — Значит, не был… Как ты можешь любить такое чудовище, Эмилиан?

Дарайна смотрит, пронзает взглядом, а я подаюсь снова к ней и плевать, что она выставила угрожающе руки. Я не отпущу ее, не позволю сломаться, не позволю снова оступиться.

— Послушай, — отмахиваюсь от ее метких ударов, что в воде кажутся просто нежными шлепками, — ведь их не вернешь, а, если продолжишь волноваться, ты можешь снова сорваться. Дара, наш мир жесток, это не Земля, здесь нельзя бездумно оглядываться назад. Все что было — в прошлом. Все что будет — в будущем.

— Как и Марьян?

— И он тоже, в прошлом, — киваю и тянусь пальцами. Дара подрагивает, но позволяет мне прикоснуться. Ее кожа жжется, обжигает.

Немного раскрываю сан’ю, взываю к стихии воды, и колючки льда распускаются по моим рукам и накрывают плечи невесты. Она тяжело выдыхает и ныряет в мои объятия.

— Я… — горько плачет и царапается, — не хочу больше убивать, я не хочу. Останови это, прошу тебя…

— Этого и не будет, ты научишься контролю, просто слушайся меня, — приподнимаю ее подбородок и заставляю посмотреть на себя. Она жмурится, выдавливая ручейки слез, кусает губы, а я наклоняюсь и ласково провожу языком по контуру. — Вот увидишь, любовь творит чудеса.

Позже, когда отношу невесту в спальню, выхожу на балкон и всматриваюсь в серп месяца. Что-то душа не на месте, и гадкое предчувствие горчит на кончике языка.

— Эмилиан, — рассекает ночную тишину тревожный голос внизу.

Посылаю пучок маруний. Они разбегаются вокруг Месса золотым кольцом и освещают теплым светом его осунувшееся лицо.

— Что, советник?

— До утра не подождет, мой король. Я должен тебе что-то показать.

И, когда мы спускаемся в подвал, а сердце мое срывается в галоп, я понимаю, что следующие десять шагов вниз — это добровольное погружение в трясину, потому что за решеткой камеры, забившись в угол, сидит мой брат.

Глава 55. Дара

— Давай! — Эмилиан сдержан, холоден, даже когда тонкое лезвие кинжала входит в плоть его ладони и рассекает кожу, выталкивая через разрез ленточки крови. — Ты делала это десятки раз, Дара.

— И каждый раз ты терпел боль слишком долго, — ворчу и, покачиваясь на налитых ногах, подхожу ближе, осторожно беру руку Эмилиана снизу, позволяя крови стекать по запястью, накрываю рану второй рукой и взываю к сан’ю.

Живот за месяц еще вырос, и передвигаться я стала, как уточка, но зато давно прошла утренняя тошнота, вернулся аппетит, появились силы много читать и заниматься растениями, а еще я научилась многим магическим заклинаниям и приемам водной стихии: замораживать, делать волны, рассеивать капли, превращать воду в пар, даже выставлять ледяной щит и блокировать магические удары. Только вот лечение пока давалось тяжело, вечно я срывалась и выдавала что-то другое. Я не могла освоить даже самое простое затягивание мелкой раны, а Месс поднял на ноги того, кто стоял одной ногой в Темном Измерении. Я тоже хочу, на всякий случай, вдруг кому-то из близких нужна будет такая помощь. Хотя Эмилиан запретил мне изучать то сложное заклинание, говорил, что я не выдержу — слишком оно мощное. Но пусть говорит, я все равно смогу. Когда-нибудь.

А сейчас вернемся к простому лечению…

Огненную магию и найчери (язык природы) король обещал подтянуть, когда мы отправимся в Элионс — там есть надежные эльфы, которые должны помочь и не раскроют наш секрет. Оказывается, если все будет хорошо, я даже смогу освоить телепорты. Магию земли и зачарование рун я выучила по учебникам: у меня она не в сильном проявлении, потому книг хватило для практики. Максимум что я могла — это сделать камушки для слабой защиты, двухсекундного ступора и пятисекундный сон. Последнее меня вообще веселило. Парсий, наш поваренок, уже прятался от меня. Я на нем разочек, или два, попробовала. Самое смешное, что на Эмилиане и Мессе сон и ступор не работали, а на слугу ложились замечательно, правда его потом тошнило весь день. Вот я и тренировалась. Иногда. А потом приносила ему из сада фрукты и просила прощения. Девочек-помощниц и малышку-пухляшку мне было жальче, а он все-таки мужчина, потерпит, мне нужно на ком-то учиться. Тима трогать не хотелось, он напоминал привидение, а охране замка я не очень доверяла свои таланты.