Див. Часть первая

Продать? Да, это, наверное, было лучше всего. Но кому? В родной деревне – все голь перекатная, драгоценные камни им не по карману, женщины носили дешевые побрякушки, редко какая прикупит тоненькое золотое колечко и носится с ним, как курица с яйцом – хранит под семью замками, а если и решится надеть на праздник, то только и думает, как бы не потерять, никуда больше и не смотрит. В городе Егор ни разу не был, сидел в своей деревне, словно мышь в норе, и нос боялся высунуть наружу.

Можно было спросить совета у какого-нибудь умного человека. Но кто же поверит, что он нашел клад? На него давно смотрели, как на деревенского дурачка, все знали историю его раскопок, и слово «клад» применительно к нему всегда употреблялось с большой долей юмора.

Но показывать свою находку Егор тоже не спешил. Может быть, он был глуп, но не настолько. Силой он не отличался, влиятельных покровителей у него не было, так что ограбить его было проще простого.

На третий день бесплодных раздумий Егор почувствовал, что его умственное напряжение ведет его прямой дорогой в сумасшедший дом. Его бедные мозги, не привыкшие к тяжелой работе, настоятельно требовали отдыха. Сначала Егор пытался собрать всю свою волю в кулак и продолжать размышления, но воля высыпалась из кулака, как песок, и собирать ее с каждым разом было все сложнее и сложнее. И Егор, устав от этой борьбы, решил сделать небольшой перерыв и отдохнуть, припав к источнику «живой воды», запас которой был в каждом доме. От этого источника он не отходил несколько дней, и «живая вода» сделала свое благое дело: проблемы ушли куда-то далеко, мозги, умолявшие о небольшом отдыхе, отключились полностью, в теле появилась необычайная легкость, а вера в свои силы снова прочно обосновалась в его душе.

Правда, стены временами стали качаться, а пол все время норовил уйти из-под ног, и, кроме того, Егора стали навещать какие-то странные гости. Сначала из валявшегося у кровати сапога вылезли два барана. Они какое-то время плавали по комнате, как космонавты в невесомости, потом нашли Егорову бритву, по очереди побрились и тут же растаяли в воздухе, а Егор еще долго мучительно соображал, как же такие громоздкие животные умудрились залезть в такой маленький сапог.

Потом к Егору на огонек заглянул сосед Климыч. Он вошел, как и все нормальные люди, через дверь (правда, она была заперта), вежливо присел на лавку, положив на нее свой лохматый хвост, чокнулся с Егором, выпил, удовлетворенно хрюкнул и медленно с загадочной улыбкой стал уменьшаться. Уменьшившись до размеров мышонка, он дружелюбно помахал Егору ручкой (или лапкой?) и убежал в щель в стене.

Потом… Потом Егор заснул. А проснувшись, увидел, что перед ним на печи сидит странное существо. Тельце его было покрыто шерстью, большие уши заросли пушком, тоненькие, сморщенные, как у старушки, ручки были сложены на животе. Существо большими и очень грустными глазами смотрело на Егора.

Егор ждал. Предыдущие видения вели себя активно, отводя ему лишь роль молчаливого зрителя, и он надеялся, что и новый гость сам предложит ему культурную программу. И вскоре действительно мохнатый заерзал на печке, приноравливаясь, как бы слезть, и не успел Егор оглянуться, как новый посетитель уже сидел рядом с ним, свесив тощенькие ножки со скамьи. Ростом он был около аршина. Он коснулся своей маленькой ручкой Егорового плеча так, как касается лучший друг, желая показать свое расположение, и прошептал: «Дурак». От такого комплимента Егор чуть не упал с лавки. Он никогда не слышал, чтобы видения разговаривали, но это еще бы он стерпел. Но чтобы его собственное видение, да его же и обзывало – это было уже слишком! Он вскочил с каким-то самому ему неизвестным, но очень твердым намерением, но почва ушла у него из-под ног и он поневоле снова сел. А мохнатый продолжал как ни в чем не бывало на манер старика, который учит жить желторотого юнца:

– Ну, как же не дурак? Сам посуди: клад нашел? Нашел. И что? И ничего. Пьешь вторую неделю. А из-за чего? А не из-за чего! – он бросил на Егора пронзительный взгляд, и тому ничего не оставалось, как молча согласиться. – Бывает, пьют от радости. Бывает. Часто пьют с горя. А ты? Есть у тебя причина?

Егор горестно вздохнул, соглашаясь со всеми доводами. Он вообще легко подпадал под чужое влияние, а в пьяном виде особенно.

– Нет у тебя причины! – удовлетворенно констатировал мохнатый и стал похож на секретаря райкома, распекающего своего подчиненного на партсобрании. – Тебе надо радоваться. Такая удача выпала! А ты? Другой бы свое богатство сразу в дело пустил. Не умеешь ты пользоваться подарками судьбы. Ни в чем от тебя толку нет! Стыдно. Не тебе этот клад должен был достаться. У тебя все превращается в большую проблему. Не нужен тебе клад – и ну его в болото. Чего пьяные сопли-то распускать? Чего из мухи слона делать?

Егор угрюмо молчал, понимая, что ему предоставлять слово никто не собирается, а мохнатый побушевал-побушевал да затих.

Егор задумался. А ведь этот мохнатый был прав, кто бы он ни был. До клада Егор жил спокойно, бедно, но спокойно. И ни разу, между прочим, таких запоев себе не позволял. Дурак, как и есть дурак!

– Ладно, - решил пьяный Егор, - будем рассуждать трезво. Мечтал я о кладе? Мечтал. Нашел я клад? Нашел. И что? И ничего. – незаметно для себя он заговорил в той же манере, что и его мохнатый советчик. – Ничего не изменилось, - он с презрением оглядел свою убогую лачугу, - все по-прежнему. Только проблем прибавилось. Он прав! Ничего хорошего нет в этом кладе. – Егор почувствовал, как к горлу подступили слезы. Речь его стала менее связной, хотя среди неразборчивого бормотания можно было выделить основные тезисы, которые, кстати, вообще были характерны для его самоедств в пьяном виде:

1. Ничего у меня не получается.

2. Ничего я не могу.

3. Почему мне так не везет.

Вывод напрашивался сам собой: надо избавиться от клада. Желая сообщить это своему гостю, Егор повернулся к тому месту, где сидел мохнатый, но там было пусто. Видение исчезло, словно его и не было. Но Егор не особо-то и удивился – на то оно и видение, чтобы исчезать. Теперь все его мысли были направлены на то, как воплотить в жизнь свое намерение, ведь легко сказать – избавиться от клада. Но как? Клад – это ведь не иголка. Его нельзя просто вышвырнуть на улицу. И тут в его памяти всплыли слова мохнатого: «Не нужен клад – и ну его в болото!» Это выражение в затуманенном Егоровом мозгу прозвучало, как призыв к действию. Дождавшись ночи, он покидал все содержимое ушата в мешок и, не забыв подзаправиться на дорогу (для храбрости), энергично тронулся в путь. В лесу напротив деревни была шикарная трясина, в которой вязли даже лошади. Правда, путь до нее был не близок, но разве такая мелочь могла остановить решившегося на поступок героя? Он легко преодолел все расстояние до болота, невзирая на темноту и тяжесть груза, быстро выбрал подходящее место и, не сомневаясь ни секунды, швырнул мешок в коричневую воду. Мешок какое-то время полежал на поверхности, словно раздумывая, тонуть ли ему или нет, и медленно, с достоинством незаслуженно оскорбленного, ушел на дно, послав на прощание своему несостоявшемуся хозяину несколько пузырьков.

Придя домой, Егор почувствовал, как огромная тяжесть свалилась с его плеч. Он облегченно вздохнул, лег и тут же заснул так крепко и безмятежно, как не спал уже давно.

Пробуждение его, однако, не было таким безмятежным. Голову рвали на части тысячи маленьких когтей, глаза категорически не желали открываться, а содержимое желудка неудержимо рвалось наружу. Только через несколько часов ему удалось усмирить и подчинить себе собственные органы и части тела, вышедшие из-под контроля. И тогда он огляделся, и не поверил своим глазам – его родной дом выглядел так, словно по нему пробежало стадо слонов: лавки перевернуты, пол усеян осколками посуды, везде, куда ни глянь, валялись пустые бутылки, бутылки и бутылки, а в центре всего этого натюрморта, на столе, величественно возлежала огромная дохлая крыса. Видно, сердце бедного животного не выдержало ужасающего зрелища разгрома своего дома, который оно (животное) честно делило с Егором много лет.

Егорово сердце было крепче, и он, подобно крысе, не упал замертво при виде своей комнаты, хотя некоторое удивление у него все же возникло. Самым непонятным для него было то, что он абсолютно не помнил, что же здесь произошло. По количеству пустых бутылок и по некоторым сигналам организма он догадался, что был в запое долгое время. Но должна же быть какая-то причина! Егор был человеком порядочным и даже в некоторой степени интеллигентным – он никогда не уходил в запой без причины.

Он старательно напряг то, что осталось от его мозгов, и принялся вспоминать. Начал он издалека. Вспомнил свадьбу, со свадьбы перешел на Неждана и его мерзких работничков, потом воспоминания перенесли его в поле. И тут его словно током ударило – клад! Ведь он нашел клад! Где же он? Егор обежал весь дом и двор, заглянул во все уголки – сокровищ не было! Он уже готов был поверить, что все это был лишь пьяный бред, как наткнулся в сенях на пустой ушат. И лишь Егор увидел его, он ясно вспомнил все: мохнатого, темный лес, болото и, о, ужас! – пузырьки на грязной воде. Он сел на пол и завыл, как попавший в капкан зверь.

Плакал он долго. Как ребенок, размазывал по грязным щекам слезы, вслух жаловался на свою горькую судьбу, не забывал упомянуть и любимое свое невезение, хотя в этой песне и судьба, и невезение занимали лишь второе место после главного виновника последних Егоровых несчастий – мохнатого. Уж как Егор не называл его, с чем только не сравнивал, какие проклятия не посылал на его голову!

Нарыдавшись всласть, измученный и разбитый, Егор вернулся в свою комнату, но, не успев сделать и шага, остановился в изумлении. В комнате было чисто прибрано, подметено, оставшаяся в живых посуда стояла на полках, а посреди стола, на месте, по праву принадлежащем дохлой крысе, сидел мохнатый. Он был настолько реален, что Егор испугался. Испугался не его, а за себя: раз горячечные видения приходят к нему в трезвом виде, значит, дело совсем плохо. Некоторое время он изо всех сил надеялся, что призрак исчезнет, но тот глядел на него своими большими грустными глазами и флегматично почесывался, всем видом показывая, что никуда исчезать не собирается. И Егор вдруг успокоился! Какое-то седьмое или восьмое чувство неожиданно выползло из недр подсознания, видно, также, как и его хозяин, очухавшись от алкогольного дурмана, и, вернувшись к своим обязанностям, стало нашептывать ему в ухо, что все плохое уже позади, что бояться нечего, что мохнатый вернулся с хорошей вестью. Конечно же, чувство это бессовестно врало, но в измученном переживаниями Егоровом сердце оно сумело-таки поселить глупую уверенность в своей правоте.

Егор ждал, что мохнатый будет снова браниться, но тот лишь горестно покачал головой и с сожалением сообщил:

– Не понял ты меня. Я хотел тебе помочь, уберечь, а ты меня же и упрекаешь. Не хорошо. Не видишь ты, чего вижу я: не награда тебе досталась, а испытание выпало на твою долю. Слеп ты и глуп.

Егору было, что ответить, ум его был теперь куда яснее, чем при первой их встрече, но, во-первых, из всех слов, готовых слететь у него с языка, цензурными были разве что предлоги, а во-вторых, Егор уже понял, что мохнатый пришел с мирными намерениями, и хотел поскорее узнать цель его прихода.