Диверсант из рода Нетшиных

Внуков не глядя протянул руку назад, ему тут же передали удивительно легкий для кажущегося безусловно тяжелым содержимого мешок, удивительно напоминающий стандартный армейский же «сидор» из конца XIX века — пятая новина. Собственно, для самого штурма Андрей подготовил кое-что еще, но о том — в свое время. А пока — княжич протянул переданную амуницию недоуменно разглядывающему его одеяние литвину.

— Это тебе, князь. Примерь, понравится. Извини, мерку снять возможности не было, нашли похожего на тебя по стати воина.

Товтивил казался немного растерянным, но тем не менее вполне довольным увиденным и узнанным. Переданное принял с благодарностью, тут же начал расстегивать надетую поверх брони длинную медвежью шубу, отороченную на плечах когтями. Переоделся, поежился, подгоняя под себя обнову изнутри. Спустя минут пять удивленно — прямо посреди обсуждения некоторых деталей предстоящего штурма — вскинул брови и усмехнулся вдруг:

— Подожди, Федор, к этому мы сейчас вернемся. Про другое хочу прямо сейчас сказать. А ведь греет твоя одежа даже получше моей старой шубы! Знатно придумано... И легкая какая — прямо на изумление, я ее вес на себе вовсе не чую! Спасибо тебе, княжич, за такой подарок. Пришли мне пару мастеров, что это чудо шили, пусть моих научат иглу держать с того конца, что надо.

Вернулись к плану штурма. Андрей уже полностью объяснил свою задумку, на что литвин только качал головой, радостно похлопывая себя по плечам в новом полушубке:

— Значит, говоришь, сначала сделаем вид, что главная рать подошла по правому берегу Омовжи, — так называли Мать-реку Эмайыги и жемайты, и литва, и — главное — русичи, — вот отсюда и сразу же с похода решилась на приступ? — Товтивил ткнул пальцем в рисунок Внукова. — А как только к этому месту соберутся все орденские, ударим главной силой снизу от реки? Дельно. И должно на немцев сработать. Они бы из-за предстоящей завтра перемены погоды именно так и сделали. Ой, хитер не по годам ты, княжич! Ох, вижу я, натерпятся еще от тебя вороги...

Тут надо сказать, что сам Андрей в этом не сомневался. Мало того, что он приблизительно знал и, конечно же, много лучше понимал существующую на этот момент в Северо-Западных землях геополитическую, как говорили в XXI веке, обстановку, так еще и владел многими знаниями и умениями в части военного искусства, для нынешнего мира просто не знакомыми и просто не существующими пока. Это, понятно, давало ему огромное преимущество перед любым местным, пусть даже очень сильным, если не гениальным, и тактиком, и стратегом...

...Андрей приподнялся в седле, зорко вглядываясь в расположившийся прямо перед ним Юрьев, опустился обратно, снял с головы островерхий кованый шелом, перекрестился. Затем водрузил броню на место и принял осторожно — как и предупреждал заранее! — поданный ему тяжелый сверток. Достал из него первый припас и чиркнул спичкой, задействуя шестую и седьмую новины. Запал разгорелся с веселым треском и вот уже, глуховато негромко ухнув, в сторону внешней стены городских укреплений полетела, разбрасывая вокруг себя яркие разноцветные искры, первая из трех назначенных для начала штурма ракет.

А окружающие услышали, что пробормотал княжич Федор не до конца понятную им фразу, навеянную, видимо, воспоминанием об афганском опыте Внукова-отца:

— Ну, вперед! Чай, не дворец Амина брать...

в которой в Полоцке празднуют победу, одержанную княжичем Федором при Юрьев-граде, и обсуждают планы предстоящей далее зимней военной кампании

Победу под столицей эстляндской земли Унганнии и одновременно Дерптского епископства Юрьевом, или как называли его немцы, Дорпатом, праздновала, казалось, вся земля полоцкая. К возвращавшейся вместе с Федором Константиновичем (Андреем Александровичем, конечно, но кто ж про то ведает?) рати вывалил, пожалуй, весь десятитысячный почти город, включая стариков и совсем малышню, что, почитай, только осенью ходить толком выучилась. Не обошлось, конечно, и без женских криков, воя и плача по убиенным — не бывает войны всерьез вовсе без потерь, но оказалось их — потерь, в смысле, — много меньше, чем Внуков изначально рассчитывал.

Да, всегда надо помнить, что настоящие профессиональные военные во все времена — люди, циничные донельзя. Еще на этапе первоначального предварительного планирования любых из сколько-нибудь значимых и способных быть реализованными операций или же сражений тщательнейшим образом обсчитываются практически до человека и планируются предполагаемые различным развитием ситуации потери, как убитыми, так и ранеными, — да-да, мы не оговорились, используя слово «планируются»!

Именно в результате такого планирования определяются заранее потребные к любому случаю логистические пути и необходимые возможности эвакуации раненых, равно как и погибших, — не след оставлять врагу даже мертвые тела своих воинов, должны быть они захоронены в родной с детства землице.

Вот и на этот раз предполагал Внуков, что при штурме Юрьева — да еще с ощутимо сильным и отвлекающим внимание противника от основных сил вспомогательным ударом, — по примерно знакомым ему на такой случай нормативу потери составят от восьми до десяти процентов из отправившихся в поход пешцев. То есть, при общем числе рати без малого в две тысячи, как максимум, двумстам из них обратный путь придется проделать не на коньках самостоятельно, а на санях — кому нуждающимся в трудном лечении и последующей заботе, кому уже ни в чем не нуждающимся. На деле же вышло сорок два убитых врагами, да девяносто три раненых, почитай, что почти в два раза меньше запланированного.

И про заботу сказано не зря было еще до похода. Постановил для себя Андрей, что пора вводить хотя бы в тех русичских краях, что может охватить он своим вниманием, относительно новый подход к заработавшим на войне увечия. Что будут получать они до конца жизни специально установленное довольствие из княжеской казны. Ратный труд, как предельно важный для существовавших тогда прото-, конечно, государств, должен и щедро вознаграждаться, пока и состоит человек в воинской обязанности, так и в усложнившихся по несчастию обстоятельствах.

Когда знает заведомо и твердо воин, что в случае тяжкого ранения или же — не приведи Господь! — смерти, не будет оставлена его семья, близкие ему люди без государева призрения и попечения, совершенно по-иному относится он к исполнению возложенного на него ратного долга. Более устойчивым становится он и в бою, охотнее занимается в мирное время совершенствованием своего воинского мастерства, навыков своих и умений, на войне или в дальнем походе требуемых...

...Андрей ехал примерно в середине торжественной процессии, впереди шествовали пешцы-победители, принимая на себя основные волны неподдельного восторга и общей радости. Сразу за Внуковым — он же княжич Федор по прозвищу теперь Чудской (и в пику несколько предку по матери Невскому получилось вроде бы, и одновременно смущало, что собственно до озера с таким именем так и не дошли по факту верст сорок) — следовал обоз с ранеными и, увы, мертвыми. Но и богатая добыча ехала в тех санях, взятая на копье в Домском соборе Петра и Павла. Много было там серебра и золота, опричь еще прихватили и украшения с другоценными каменьями. Брали только самое ценное и самое легкое — потому что мало кто помнит и знает, сколько на самом деле весит золото.

Замыкали импровизированный воинский парад союзники из Литовского края, предводительствуемые самим Товтивилом, которого хорошо знали в Полоцке. Не так давно он княжил здесь в течение пары лет и оставил по себе в целом добрую память. Торжественных криков и чествований им доставалось уже поменьше — основной запал уходил на первые ряды, но литвины не показывали видом даже кажущегося недовольства, радостно отвечали полочанам, целовали бросавшихся к ним раскрасневшихся девиц, подбрасывали в воздух весело щебечущих детей.