Дивизион

Пока была зима, особых боевых действий ожидать не приходилось. «Душманы», что на афганском означало «враги», сидели у себя в горах, и дожидались тепла, да и дороги должны были стать более проходимыми. В открытый бой идти с советскими солдатами они боялись и вели в основном партизанскую и диверсионную войну. При этом смерти они не боялись, верили, что после нее попадут в рай.

Представления о «душманах» у солдат были разные. Для русских – исторических христиан – это были просто враги: ужасные, дикие, грязные, отсталые, немытые и чужие во всех смыслах. Что касалось солдат — выходцев из республик, которые имели долгую исламскую историю, то они тоже воспринимали «моджахедов» как врагов. Только им было сложнее. Они поддерживали все, что говорилось в батальоне против них, но когда речь заходила о том, что во всем виновата религия, им было неприятно. Ведь они в какой-то мере считали себя тоже мусульманами, даже если не были по-настоящему верующими. Хотя встречались солдаты из мусульманских республик, которые сохранили свою веру. И, когда при них начинали ругать и оскорблять Коран и ислам, они возмущались, но по большей части их протест оставался в душе, высказывать его было не принято. Как позже Захид услышал, в Афганистане были случаи, когда именно эти верующие солдаты переходили на сторону «моджахедов». Но это были единичные факты. Офицеры батальона об этом знали, о причинах таких поступков догадывались, только при солдатах это не обсуждали. Перешедшие на сторону «моджахедов» были просто изменниками родины и рано или поздно их должна была настигнуть кара советского закона. Большинство азербайджанцев, таджиков, узбеков, туркмен, татар и других солдат из мусульманских республик были верны отечеству и честно несли свою службу. Никому из них в голову не приходило предавать родину, переходить к «душманам» из-за того, что они мусульмане. Все ждали окончания срока службы, чтобы вернуться к себе домой, к своим родным и начать вновь мирную, гражданскую жизнь. Все представляли свое будущее в семье многочисленных народов, называемой Советским Союзом. Правда, против «душманов» воевали и сами афганцы из подразделений Демократической Республики. Но у них ситуация была другая, они должны были оставаться на этой земле и после окончания войны обустроить ее.

Еще не кончилась зима, а батальону пришлось уже дважды выезжать на боевые операции. Захида с собой не брали. Шли, чтобы разгромить отряды «моджахедов», когда разведка давала данные об их местонахождении. По рассказам солдат они разгромили «душманов» оба раза. В первый раз вернулись все, лишь один из бойцов получил легкое ранение. А во второй вылазке один из солдат погиб, еще двое были ранены. А батальон привел с собой двух пленных «душманов». Командир роты, в которой служил Захид, капитан Зотов, решил сам их допросить с его помощью, пока командир батальона был в отъезде вместе с официальным переводчиком. Если у офицера-переводчика было много работы, то для перевода с удовольствием использовали Эсрари.

– Эсрари, заходи,- сказал ему капитан, – после того как Захид доложил о своем прибытии. – Давай, иди поближе. Два месяца уже в батальоне, а ничего еще не сделал. Даже в бой тебя не берут.

Захид хотел возразить, но Зотов его остановил:

– Знаю, знаю, не торопись, скоро и воевать пойдешь и все своими глазами увидишь, – сказав это, капитан глубоко вздохнул, – и, приблизившись к Захиду, посмотрел ему в глаза. – Вот случай подвернулся послужить родине, свои способности показать.

Зотов поставил табуретку на середину комнаты, и сев на нее, позвал одного из солдат:

– Максудов, скажи, чтобы привели пленных.

Капитан казался не совсем бодрым: Захид почувствовал запах спиртного и понял, что офицер уже приложился.

Вскоре привели пленных. Один из них был совсем старый, худой, с длинной бородой, даже трудно было поверить, что такой старик может воевать. Второму было лет двадцать пять, тоже худой и изможденный. Оба были одеты в национальную афганскую одежду: широкие штаны из тонкой материи, свободная рубашка и сверху безрукавка, на головах чалма. Одежда была грязная, кое-где рваная.

– Хорошо, спроси их, где сосредоточились основные силы «моджахедов»? И сколько их человек? Какое у них вооружение?

Захид перевел вопрос командира роты на афганский язык. Пленные не торопились отвечать. Потом старик сказал, что они ничего не знают, поскольку совсем недавно, всего несколько дней назад, примкнули к «моджахедам». Захид перевел ответ старика.

– А как называется их деревня? – спросил Зотов.

Захид перевел командиру роты ответ старого «душмана».

– Врет подлец! — разозлился капитан. – Мы знаем, что все мужчины этой деревни давно воюют на стороне «душманов».

В это время в комнату вошел майор Сидельников, замполит батальона.

– Что, Зотов, допрос устроил, пока командира нет? Даже переводчика нашел, – сказал замполит с веселой иронией, показав на Захида.

– Молодец, продолжай.

Захид принял при виде замполита строевую стойку. Замполит посмотрев на него с улыбкой:

– Вольно, – сказал и обратился опять к Зотову. – Ну что, рассказывают они что-нибудь о своих дружках?

– Нет, не хотят говорить, сволочи, – сказал с досадой командир роты, вставший с табуретки.

– А что же они так? – А ты скажи им, что их обманывают, используют в своих целях американские империалисты.

Сказав это, Сидельников обошел пленных, оглядев их с ног до головы.

– Зачем ему, такому голодранцу, воевать против его же власти, власти для бедных. Он воюет с нами, а семья там, поди, с голоду пухнет.

Потом майор обратился к замершему на месте Захиду:

– Эсрари, что стоишь, переводи ему то, что я сказал.

Захид перевел слова командиром пленным. При этом выражение лица старика приняло еще более неприязненное выражение. А небритое, несчастное, испуганное лицо молодого афганца озарилось надеждой. От глаз замполита это не ускользнуло. И, вдохновившись такой переменой, он продолжил:

– И кто же им будет помогать восстановить эту разруху в стране, американцы? Эти проклятые империалисты? У них ничего кроме собственной сиюминутной выгоды и в помине в мыслях нет. Вот используют их, добьются своего и потом бросят. Их цель одна – подчинить себе народы других стран! – замполит разошелся. Потом остановился, косо посмотрел на старого афганца, на молодого и продолжил. – Зачем они этим сволочам верят, зачем, я ума не приложу? Мы ведь на стороне бедных, мы помогаем народам развиваться. Мы хотим, чтобы люди стали грамотными, получали образование. Начали понимать, где хорошее, где плохое. А американцы, якобы ратуя за сохранение народами своих традиций, стараются держать их в хаосе и в невежестве. Им это выгодно, так легче обманывать народы. Да, очнитесь вы наконец, – разозлившись, майор пошел на старика с кулаками. – Зачем тебе нужно воевать, старый ты болван!

– Их пугают, что мы у них религию отнимем, товарищ майор, – сказал Зотов. – И паранджу с их женщин снимем. Им это талдычат с утра до ночи.

– А кто талдычит, опять эти американцы, – сказал майор Сидельников разгневанно.

Майор опять подошел к пленным, вначале к старому, потом к молодому:

– Читать, писать умеешь?

Оба покачали головой, после того как Захид передал им слова майора.

– А не хочешь научиться? – спросил Сидельников заботливо молодого. – Ты ведь молодой, вся жизнь впереди. Так и проживешь свою жизнь неграмотным?

Молодой пленный молчал, виновато опустив свои темные, грустные глаза.

– Из него, может, еще что-то выйдет, а этот старик лютый негодяй, – сказал замполит Зотову, приближаясь к нему, а потом сделал Захиду знак, что это переводить не надо.

– Говорите, какие вам сказки американцы рассказывают? –продолжил допрос майор.

Захид быстро перевел вопрос замполита пленным. В ответ опять молчание.

– Есть с вами рядом американцы? Что они делают? В чем вам помогают? — спросил Зотов.

После перевода старик сказал, что никаких американцев он никогда не видел.

– За дурака держит, – сказал замполит негромко и как бы с сожалением, вытирая пот с покрасневшего лица и шеи мятым платком, который он достал из кармана. – Не знает, что наша разведка все давно сообщила, где и как с ними американские офицеры учения проводят.

Захид не понял, кому были обращены последние слова замполита, поэтому в недоумении уставился на майора.

– Переводи, переводи, – сказал майор опять нарочито спокойным тоном, который, однако, отнюдь не говорил о том, что он и в самом деле успокоился.