Для писем и газет
Шрифт:
Болезненно знакомый.
Лица присутствующих напряглись, а шеи как-то мучительно втянулись… Короче, через минут двадцать министерство представляло полную картину празднования дня Первого мая в сумасшедшем доме, именно в отделении для буйно помешанных. По коридорам, комнатам и умывальникам метались служащие люди, страстно размахивая пиджаками, ковровыми дорожками, торжественными скатертями и переходящими знаменами прошлых замечательных лет. Эти люди вырывались на улицы из дубовых парадных, сыпались из окон на головы прохожих, пугая их нечеловеческими криками, ужасающими телодвижениями, жуткими лицами и отвисающими фантастическими
И над всем этим стоял ровный мощный рокот неодолимых стихий природы....
А вы говорите, человек – это звучит гордо.
Тьфу!
Вперед, заре навстречу!
Вот какой разговор происходил однажды возле барака в одном специальном учреждении. Беседовали трое.
– Это тебе, Гена, сколько еще осталось тянуть?
– Семь месяцев и пять дней. Уже, считай, четыре… Чего ты смеешься, Беня?
– Слыхал, Миша, «считай, четыре», – смеялся кадыкастый Беня. – Ну, не дурень?
Миша тоже серьезно засмеялся, выставив черные лагерные зубы.
– А семь лет и четыре месяца – это как? Не желаете?
– С чего это?
– С того, что довесят.
– С чего им довешивать-то? Я против.
– А кто тебя спросит. Кто тебя спросит-то? Справочник нашелся. Распишитесь, где галочка – и все… Это мы с Мишей, как звонок, так вперед, к новой жизни. Нас начальство боится, амнистию высматривает. А ты, Гена, ты мужик, ты пашешь, как трактор с прицепом. А у них тоже план. Кто им план даст? Миша, ты дашь им план, или я ошибаюсь?
Молчаливый Миша отрицательно покрутил головой, мол, не дам, что я – пальцем деланый? И стал заплевывать коричневый окурок – ногти припек.
– Вот так, Геннадий, осталось тебе семь месяцев, нам – по семь лет, а откинемся вместе. Если тебе, конечно, повезет.
Разошлись. Назавтра Гена сам подошел к ним, сильно обеспокоенный.
– Беня, а с чего ты вчера сказал, что довесят? Нет такого закона.
– Иди, Гена, паши и не волнуй мне мозги.
– Сам же начал, а сам говорить не хочешь!
– Ибо, Гена, я на тебя посмотрел, подумал – вот умный мужик. Но твоя внешность оказалась обманчивой. Правда, Миша?
Черный Миша вздохнул, мол, до чего бывают обманчивые внешности – уму непостижимо!
– Надо меньше пахать, Геннадий, а больше надо думать. Вот мы с Мишей совсем не пашем, зато голова чистая, как расписание электрички. Я вот, к примеру, пятый срок тяну, и что ты думаешь – дай мне сейчас академика, так от него мокрое место останется в умственном смысле. Так ведь не дают, сволочи!
Миша кивнул в том смысле, что это за порядки! Хоть бы доцента какого-нибудь!
– Помнишь, Миша, какой я был на первой отсидке? – продолжал Беня. – Вот, спроси у Миши. Миша скажет, что я был тогда глупый, как юный барабанщик, только заместо звездочки – номер на куфайке. В стенгазету писал письма, почерк у меня был – ни у кого такого не было. Пахал, думал скостят, вернусь на свободу, совесть чистая, грудь колесом. Даже стихотворение написал: «Я не считаю жизнь прожитой повестью, я прохожу в ворота с чистой совестью!»… Так вот и возвращаюсь с тех пор. И все время сюда. Помнишь, Миша, у меня невеста была, Валька?
Миша
посмотрел на Беню и спросил, какая? Беня сказал: «Ну, учительница для глухонемых». «Нет, – сказал Миша,– я тогда как раз ехал из Верхне-Удинска».– Вот, – сказал Беня. – Сейчас судьбу клянет. Ушла с горя преподавательницей для слепых… У тебя есть невеста, Гена?
– Жена и дочка.
– Вот еще одна сирота. Как срок довесят – дашь телеграмму: так и так, устраивай личную жизнь, страна большая, женихов хватит. А нам, Гена, не веришь, – зеков поспрашивай, наберись опыта.
– А что же делать? – спросил ошеломленный Гена.
– Надо, как говорил, один кинорежиссер, рвать когти.
– Бежать, что ли?
– Вот именно.
– Ну-у, – разочарованно протянул маленький Гена. – Даже убежишь, а домой-то не вернешься!
– Ладно, Гена, слушай. Помнишь, придурок на политинформации говорил, что возле Алдана дорогу строят. Как ее, Миша?
– Комсомольцы-добровольцы.
– Ну, никак не запомню… В общем, подходишь ты к прорабу, шапкой об землю: «Я – доброволец, на дрезине приехал, никогда раньше тут не был!».
– А он спросит: покаж справку об освобождении!
– Какую справку?! Миша, нет, я не могу! Какую справку, тебя же долг толкнул, у тебя сила воли, понял? А справки потерял, когда речку переплывал, решил угол срезать, понял?
– Понял, – сказал ничего не понявший Гена.
– После ты работаешь, как этот… Как его, Миша?
– Как не дай бог!
– Ты работать можешь, дело знакомое. Тебя в пример разным проходимцам, газета про тебя – интервью, радиоточка. Ты уже висишь, где положено, почет! И тут ты на собрании поднимаешься, так и так, сука я, не могу в глаза смотреть коллективу. Я обманывал коллектив, лично товарища прораба, симпатичного мужика… Они тебя на поруки – раз! В Москву – два! Запросы разные, телеграмма от лица стройки. Ты имеешь на руках изумительной красоты паспорт. В паспорте на карточке – ты, жена и дочка… Как дочку-то зовут?
– Светочка.
– Вот видишь.
В общем, уговорили два лагерных волка хорошего и случайного в этих краях человека Гену. Решил он бежать с ними на стройку дороги века, чтобы та привела его обратно к маленькому шоферскому счастью… Ах, не слушал бы ты их, Гена! Оттрубил ты здесь почти два года, а так ничего и не понял. Не о тебе болеют эти паразиты, а хотят взять тебя с собой, когда в том возникнет нужда, чтобы съесть. Для них ты не Гена Паламарчук, а просто фураж, можно сказать, ходячая говядина. Ведь на тех с лишним тысяче километрах, которые нужно им одолеть, ни одного магазина, а голая тайга, которой тяжело прокормить даже свою местную жизнь. Вот так-то… Но если бы нам все знать в этой жизни!
Бежали в конце августа. Днем было еще тепло от солнца, а ночью солнца не было, было пронозисто, и звезды горели по-зимнему, почти не дрожа. Погони не было. Беня с Мишей бегали третий раз и знали, что как. Двинулась только по этому поводу ленивая телефонограмма: такого-то совершили побег такие-то. Лениво двинулась, не спеша – далеко не убегут
Убежали далеко. За две недели прошли почти половину, шли ходко, чтобы успеть до холодов.
– А не заблудимся, Беня? – тревожился Гена
– Не бойсь. Они там уже много построили, дороги-то, не промахнемся. – Так отвечал Беня и смотрел на Мишу. Тот, обыкновенно, молчал.