ДМБ-2010
Шрифт:
– Он меня поцеловал и ушел по склонам гор...
Я продолжаю:
– На уступы серых скал все гляжу я с этих пор...15
За временем не слежу. Полностью сосредоточился на ходьбе и радуюсь только, что иду вниз, а не вверх...
Идем вроде тихо, а спустились еще метров на шестьсот. Сквозь клочья тумана виден типичный рериховский пейзаж - бледно-фиолетовое небо, ярко-синие заснеженные горы. Но теперь уже все это выше нас. Кажется, вышли.
До машины мы дошли только поздно ночью. Втаскиваю свою ношу в салон, успеваю в последнем проблеске откинуть сиденья и закрыть двери и засыпаю
Через пару часов я начинаю задыхаться, температура поднимается, наверное, до сорока. Знобит со страшной силой. Я ничего не помню и не понимаю. Кто эта девушка, которая считает мне пульс, смазывает чем-то прохладным лицо и делает какие-то уколы? Где я, почему так тесно?
Просыпаюсь в середине дня. Живой. В секунду все вспомнил. Лицо все стянуто - видимо, сильный ожог ультрафиолетом. Руки-ноги вроде в порядке. На мне серый ангоровый свитер размера на три меньше моего...
Юлька сидит вполоборота ко мне. Закусив верхнюю губу, перебирает какую-то свою медицину. На ней моя куртка...
Через ресницы подглядываю за ней. Через пару минут она ловит мой взгляд, улыбается и вдруг, повернувшись спиной и смешно поведя загорелыми лопатками, сбрасывает мое барахло. Через секунду мое лицо щекочут длинные волосы и тихий смеющийся голос, нежно фыркая в ухо, спрашивает:
– Ты живой, Кот? Можно, я немножко побуду твоей Кошечкой?..
Через час мы едем. Когда мы проезжали мимо их машины, Юлька слегка притормозила. Привычно закусила верхнюю губу и вдруг остановилась. У машины никого нет. Ничего не говоря, выскакивает... Мне все равно. Обидно, конечно, если... Нет, не хочу даже думать об этом. Через пару минут возвращается с канистрой. Заправляемся. Где же ее люди и Сергей? Боюсь, теперь не узнаю этого никогда. С этими мыслями и засыпаю...
Через закрытые глаза вижу мелькание солнца в ветках и острый лучик от латунной шишки на руле, который бодро вертит Юлька. Шпионка. Радистка. Кошечка. Скоро мы приедем и попрощаемся. Навсегда?
Она тормозит и, глядя на меня каким-то отстраненным взглядом, говорит:
– Вот и все. Вылезай, Кот.
Я сразу все понял.
– Скажи, куда ты сейчас собираешься ехать?
– Ах, куда!? У тебя хватает наглости это спрашивать? Там остались Сандра и Боб...
– Не надо иллюзий, - как трудно это выговорить!
– там... нет никого...
– Нет!? Это ты ... ты их... из-за тебя...
– Ну, договаривай!
Безутешно рыдает, склонившись на руль.
– Я тебя не пущу никуда. Бросай машину и иди в свое посольство.
– Я поеду.
Не торопясь беру ее шикарный нож, который лежит у меня в ногах и медленно провожу лезвием по в левому запястью. Хорошо, вену перерезал сразу...
– Что ты делаешь, кретин!
– Нет, я - Кот. Зато теперь ты точно никуда не поедешь.
Размазывая слезы пополам с моей кровью по щекам, начинает бинтовать мне руку.
В тени машины я лежу головой на ее коленях. Она только что сделала мне уколы от столбняка. Ей явно нехорошо, периодически она сильно вздрагивает от сдерживаемых слез. Я знаю, что утешать сейчас нельзя - сделаешь только хуже.
Глаза закрываются...Резко, как от удара просыпаюсь. Понимаю, что проиграл. Лежу в тенечке, рядом аккуратно сложены мои вещи, лежит чемоданчик Inmarsata. Ни Юльки, ни машины. Сильно кружится голова, видимо, укол был не только от столбняка. Поднимаюсь, в кармане листочек записки:
"Кот, прощай. Тут недалеко, дойдешь пешком. Ты меня поймешь. Береги слоника. Ты должен отдать его. Потом. Ты ее сразу узнаешь". И латиницей внизу "Юлька".
Как там у Визбора - вот и закончилось все, возвращаться пора...
И опять утро. Я сравнительно бодро вышагиваю по дороге. Ни единого человека. Шум приближающейся машины. Пока соображаю - спрятаться или нет, машина останавливается метрах в 20 впереди меня. Классика. Разбирает абстрактный интерес - из чего будут стрелять. Вот "Узи" хорошая вещь...
Дверь водителя распахивается.
Вот это сюрприз - Лела!
Я опускаю на землю чемоданчик с Inmarsat'ом, протягиваю вперед руку и громким голосом пою:
– Где ты, моя черноглазая, где...
Допеть до конца мне не дают.
– Ой, ухо отпусти!
– Вот тебе, Котяра, вот тебе за все, - очень больно таскает меня за ухо. Я не сопротивляюсь. Поделом!
– Это кто же тебя научил маленьких обижать?
Отпускает меня. Отворачивается, идет к машине. Я за ней. Довольный, усаживаюсь в прохладу, как всегда на заднее сиденье по диагонали от водителя. Черная грива загораживает мне все. Лела, не глядя на меня, говорит:
– Кто это тебя так отделал?
– Понимаешь, снежный человек встретился...
– И он же руку забинтовал?
Я в затруднении замолкаю.
– Ох, Кот, какое же ты трепло! Твои уже в аэропорту. Я тебе взяла билеты на сегодня и на завтра, на выбор. Со своими полетишь или завтра?
– ее голос в конце чуть заметно дрогнул.
Да, жизнь богата выборами между плохим и худшим. Мысленно в который раз назвав себя свиньей, говорю:
– Сегодня. А то мне еще завтра доклад делать... в Минске.
Она резко трогает с места...
Я сижу у мамы на даче в кухне и пью чай с клубникой. Мама тревожно смотрит на мою забинтованную левую руку:
– Как это тебя угораздило?
Дожевывая, невнятно говорю:
– Да вот, зазевался, дверью в поезде чуть прижали, ничего страшного.
– Но зато загорел здорово.
Да, загорел я здорово. На всю жизнь. Но ничего, мама скоро перестанет это замечать...
Когда мне становится слишком весело, я смотрю этот файл. Высота съемки очень большая, но видно все четко.
Юлька сидит, прислонившись спиной к большому валуну. Руками обхватила колени, волосы рассыпались, лица не видно. Ведь она спит, правда?
Она не обманула меня. Я действительно встретил ту, о которой она мне написала в записке. Но это уже совсем другая история.
ЭКСПЕРТ
– Заведут они мотор, досчитают до сорока восьми и ба-бах!
– Это точно!
"Белое солнце пустыни"
Вот это да! "Дяденьки, что вы делаете тут, столько больших дядей? Социализм - свободный труд свободно собравшихся людей". Так, кажется, писал Владимир Маяковский?