Дневник под номером шесть

– Морган – словно не замечая агрессии, продолжил Джефри – Если ты не можешь помочь мне, то почему твой разум ее тут?

Мужчина промолчал в ответ. Нащупав пальцами нужную строчку, Морган опустил взгляд в дневник и продолжил чтение:

«… На улице едко моросил дождь, отбивая знакомые мотивы по асфальту, от которого шел отчетливый запах жженой резины. Листья, ведомые порывом ветра, срывались с деревьев, как глупые романтики прыгаю с крыш, не дождавшись своей любви, разбивались об землю, рассыпаясь на тысячи золотистых осколков.

Я очень быстро добрался до Мэри. На ее могиле никого не оказалось, лишь, букет цветов, который был возложен чьими-то мерзкими лапами. Стрелки моих часов показывали то, что мне осталось ждать тридцать минут до встречи с таинственным аспектом моих дней. Эти цветы на ее могиле. Они, словно насмешка, чья-то извращенная улыбка, красовались на сырой земле, которая лежала на трупе Мэри.

Сорванные цветы. Я смотрел на них, и в каждом движении лепестков видел истошные крики жизни. На моих глазах умирал огромный мир, затухая в красоте красных лепестков, которые, словно кровь, так нежно ласкали мой взгляд. Разложение этих бутонов неизбежно. С каждым новым днем, на лепестках будут проступать черные пятна, будто опухоль на телах утопленников, гниль обволакивает некогда прекрасный мир, принося в него мерзость жестоких лап. Эти капли росы, что так ярко блестели на солнце, были единственным чистым кристаллом на бутонах, но упали вниз, проникая в холодную почву. Закат мира! Смерть уродства! Падение доброты и любви! Ха! Всепоглощающее дыхание мертвых уничтожит великолепный мир, подарив свое идеальное искусство!

Вскоре, к «могиле» Мэри приблизился человек, который вышел из редкого леса. Его тело покрывал белый тяжелый плащ, на голове красовался серый капюшон, проглатывающий очертания его лица. Белые кроссовки, потрепанные и мокрые, оставляли следы на холодной почве, а черные перчатки обтягивали ладони, предавая еще больше загадочности неизвестному для меня человеку. Сердце бешено колотилось в груди с каждым его шагом. Казалось, я рискую не дожить до того момента, когда мы встретимся взглядами, пытаясь утопить душу друг друга в догадках и сомнениях. Дыхание сбивалось, а воздух был таким тяжелым, что, словно свинцом, заполнял мои легкие, делая их тяжелыми, принося боль, которую невозможно было заглушить. Ненавижу такие моменты!

Он подошел ко мне вплотную и замер. Моя потная ладонь сжимала рукоять ножа, который лежал в кармане куртки. Тишина витала в воздухе, лишь падение мертвых листьев с уставших деревьев нарушали ее. Я видел его глаза, впитывающие в себя всю темноту этого вечера. Яркие искры злобы пробегали по зрачкам, оставаясь в них чистыми каплями ненависти. Чарльз медленно протянул мне руку, которую мне пришлось пожать. О, этот момент. В моей душе, словно поезд, проехала волна удовольствия, издавая истошный скрип колес. Что-то было не так. Не так, как с обычными глупыми людишками! Было ощущение, что я чувствую его душу, впитывая в себя все грязные секреты и воспоминания. Борьба двух разумов, пары мерзких миров! Словно огонь и вода в своем мистическом танце решают судьбу жизни! Будто ток, мое тело пробирал холод, играя на ребрах замысловатую мелодию хаоса. Это чувство потрясающе! Мое сознание готово было лопнуть под тяжестью моментов. Мысли раздували разум, словно воздушный шар накачивают гелием, и вот-вот он улетит высоко в небо, пробив мой череп, подарив взгляду Чарльза великолепный кровавый фонтан!

Несколько секунд мы стояли молча, как можно сильнее сдавливая ладони. Затем, Чарльз, резким движением руки, сбросил с себя серый капюшон, который съедал его лицо, показав мне истинную маску зла…».

– Ты часто видел Синди, Морган? – Джефри выдавил из себя вопрос, который рассек рассказ, который читал мужчина – Сколько раз ты приходил к ней?

– Раз в неделю – ответил Морган, медленно поднимая глаза на паренька, курившего сигарету, пепел от которой разлетался по палате, словно ведомый ветром, сочень едким запахом табака

– Сколько это длилось?

– Сейчас уже и не вспомню – Морган не успел договорить фразу, как был перебит язвительной насмешкой молодого человека

– Ха – Джефри закрыл глаза, растянув на своих устах широкую улыбку, скованную по обе стороны треснувшими губами

– Что смешного?

– Память – странная вещь. Не так ли, Морган?

– Не понимаю о чем ты. Объяснишь?

– Вы изначально лжете себе. Все эти слова о том, что будете помнить вечно – бред! Память тает с годами, стирается, оставляет лишь тонкий налет силуэтов и событий, обстоятельства которых давно погребено под кучей ненужных дел, имен, мобильных номеров! Фокус вашей гнилой жизни! Ложь с самого начала живет глубоко внутри! Помнить?! Это смешно, Морган. Люди знают, как беспощадны годы, но продолжают врать себе! Зачем?

– А как же память об ушедших?

– Ха. Боль. Именно она, словно катетер, вставленный в вену, поддерживает жизнь в предсмертном теле памяти! Как кислородная маска, боль дарит чистые слезы, часы великолепных мучений, образ ушедших и их надгробных камней! Морган, разве ты не понял, что все прекрасное, подобно фениксу возрождается из черного пепла?!

– Но память остается жить? Плевать, чем она питается. Память жива. Так?

– Да, но один вопрос, Морган. Заслуживает ли она жизни? Если каждый день ваше тело пронзают тысячи мерзких иголок боли. Людям не дано найти красоту в мучениях – Джефри сделал глоток воды – А я? Я наслаждаюсь черной болью! Она, словно ваши убогие жизни, помогает мне существовать дальше. Если нет ее, то я – всего лишь нарисованный небрежным штрихом, шарж, карикатура солнечных детских дней!

– Ты так сильно любишь боль?

– Это взаимно, Морган – ответил Джефри, закуривая очередную сигарету, которая издавала противный запах табака – Продолжайте – парень указал пальцем на дневник – Ведь, для этого ты все еще тут?

Мужчина промолчал, лишь, дрожащими пальцами, нашел те буквы, на которых он был перебит, и тихим голосом продолжил чтение:

«… Глубокие глаза сверлили мне душу, улыбка все больше растягивалась на лице, а холодный ветер бил по лицу, лаская небритые скулы. Сколько же ненависти было в этих очертаниях. Психов тяжело распознать?! Берд! Я видел, что его руки, душа были буквально пропитаны кровью и насилием! Чарльз! Сколько зла внутри твоей головы?!

Мы стояли молча до тех пор, пока он не произнес несколько фраз. Я даже не доверял ему! Зачем верить ненужным людям?! Но какой-то непонятный страх витал в моей душе. Чарльз считал меня богом! Ха! Наивный ублюдок! Он так долго твердил о том, что восхищается моей работой, что видел, как я закапывал Мэри в, промокшую от неба, землю! Интерес наполнял мой разум, играя с ним в какие-то замысловатые игры. Чарльз не затыкал свою глотку до самого бара, где я впервые встретил Мэри.

Мы выпивали, общались, но я уже давно погрузился в свои мысли, которые приносили так много удовольствия в мою душу. Наконец-то я нашел единомышленника! Нет! К черту! Не так! Мои мысли сильнее, чем эти жалкие позывы ярости, что я видел в Чарльзе! Он создавал во мне идола. Но зачем мне это?! Я чувствовал себя выдуманным объектом его фобий! Это очень сильно бесило меня! Я так хотел всадить ему нож в горло, чтобы он захлебывался в потоке крови, хрипел, а через его глаза уходила жалкая жизнь! Нет! Мне было так интересно, чем он живет?! Как?! О, Чарльз! Ты будешь украшением моего разума!

Я сильно удивился, когда Чарльз пригласил меня к себе, чтобы показать какие-то пленки. Я согласился. Мы поймали такси, и машина, чертя черными колесами по мокрому, подыхающему асфальту, отправился вдаль. В моей душе уже не было страха, ведь, этот безумный глупец никогда не сможет убить бога! Его судьба теперь принадлежала лишь мне! Ха! Чарльз.

Подойдя к ветхому дому Чарльза, я уловил на себе какой-то прожигающий взгляд чистых глаз. Обернувшись в сторону соседней постройки, я смог разглядеть лицо маленькой девочки, которая устраивала чаепитие в компании своих мягких игрушек. Белое платье покрывало ее тело, а на нежных ладонях виднелись глубокие порезы, будто чей-то развращенный ум проводил лезвием ножа по мягкой коже, принося боль в ее уютный маленький мир. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, а на ее устах красовались капли засохшей крови, которая проступала через треснувшие губы. Русые волосы раздувал ветер, играя с ними, заставляя кончиками ласкать оголенные плечи. Мир замер. Мой взгляд проходил чрез какой-то своеобразный мост. Мимо мелькали машины, но я даже не замечал их. Красота момента, сравнимая лишь с падением величественных империй, овладевала моим разумом, создавая новые мишени для моих фобий. Я почувствовал, как кто-то берет меня за рукав, словно вытаскивая из моих иллюзорных снов. Чарльз!

Дверь его дома открылась, и мы проникли внутрь. Едкий запах табака витал в воздухе, в дальней комнате громко шумел телевизор, из которого противный голос вещал в глупые головы людей о зарплатах, о жизни, вновь обманывая и впихивая в разум ложь. Мы прошли мимо этой комнаты и попали в кухню. Чарльз постоянно что-то твердил, не давая мне даже вставить слово, это очень сильно раздражало, но я пытался сдерживать свою злобу. Ведь, так интересно было то, что он собирался показать мне. Чарльз откинул липкий половик, под которым находилась дверь, ведущая в подвал. Темная бездна пожирала мой взгляд. Спуск в тот подвал, как лестница в человеческую душу. Там лишь темнота так мило вглядывалась в глаза. Окунуться в душу других людей? Это так странно. Идти на ощупь, не замечая просветов, что изредка пронзают гнилые забитые доски, оставляя людям лишь хрупкую надежду на счастье. И этот мир, который скрыт в самых темных уголках человеческой души, где еле живые пошлые, мерзкие мысли доживают свои последние годы, подпитываясь болью своих фобий, раздавит вас так же, как и темнота сырого подвала, набитого страхом и ужасом! Идти вперед, доверяя лишь ощущениям, причинять боль, которая храниться в каждой душе, вытягивать ее наружу! Словно медленно ступать по скрипящим доскам, разливая бензин из канистры, дойти до середины и поджечь весь этот рай! Стоять, наслаждаться видом этого мира, который был погружен в темноту, и сгореть, разлетаясь пеплом памяти по разуму их душ!