Дневники потерянной души

Он медленно поднялся и огляделся.

– Мне надо найти другую одежду.

Мы с трудом сползли на место битвы. Маура сам приметил на одном из убитых наименее грязные штаны, я стянул с другого рубаху, тунику и сапоги, и наряд был готов.

– Украли! – вдруг в отчаянии выкрикнул он, пошатываясь и озираясь по сторонам. – Где мое кольцо?! Украли, твари!

– Нет, нет, хозяин! – поспешил успокоить я его. – Не украли. Оно у меня.

– Ты украл! – яростно двинулся он на меня. – Трус, подлый воришка!

– Вы же сами мне его отдали, разве вы не помните? – спросил я, еле сдерживая слезы.

Он провел ладонью по глазам, словно очнувшись от кошмара и стирая невидимую пелену.

– Что я несу?.. – устало, но уже спокойно пробормотал он. – Прости, Бан. Дай его сюда.

Я быстро обтер кольцо от грязи и попытался снять с пальца. Оно не снималось. Застряло.

После нескольких минут кряхтения и пыхтения, я, обливаясь потом, проклинал тот момент, когда мне взбрело в голову его надеть – ведь оно явно было мне мало, и предназначалось лишь для тонких пальцев чужаков.

– Дай руку, - не выдержал Маура.

Он начал круговыми движениями постепенно стягивать с меня кольцо, стараясь не причинять мне боли.

– Зачем ты вообще его нацепил? – спросил он раздраженно, когда я в очередной раз пискнул, как умирающая мышь.

– Я... я... – Мои щеки покраснели от стыда.

Как было объяснить хозяину, что я напялил кольцо просто из любопытства, чтобы попробовать что-то взорвать, или увидеть чьи-то мысли, или еще что-нибудь эдакое? Что даже идея использовать его для помощи хозяину возникла у меня далеко не сразу?

Что он скажет в ответ на это? «Ты не только подлый предатель, но и бесполезный идиот вдобавок!»...

Вместо этого он сказал:

– Ладно, неважно. – И, крутанув посильнее, сорвал кольцо и прекратил мои мучения.

Я потирал распухший палец, а он тем временем надел кольцо обратно на свой.

На выходе мы прихватили четыре небольших кожаных меха с затхлой водой – все, что смогли обнаружить, обыскав трупы. Мне жутко было думать о том, что я делаю, но выбора не было. Провизия была только в одном из их мешков, и представляла собой остатки засохшего ржаного хлеба и сверток с несколькими полосками темного вяленого мяса. Но этого не могло хватить более, чем на двое суток, а идти, по словам моего хозяина, оставалось еще значительно дольше.

Так или иначе, времени на поиски дополнительных запасов не было, и мы поспешили вниз по неровным каменным ступеням, так как в любой момент в крепости могли появиться и другие ее обитатели – это явно был пункт сбора солдат.

Выскользнув за ворота, мы прижались поближе к внешней стене крепости, чтобы слиться с ней. Едва мы успели немного отойти, как на главной тропе показались огоньки факелов, и хозяин вовремя дернул меня за собой.

Мы успели скрыться за выступающей боковой башней до того, как в черный дверной проем вошла большая группа солдат. Мы изо всех сил побежали дальше на восток, спотыкаясь на ухабистой земле, цепляясь за торчащие тут и там сухие корни, и низко пригибаясь, чтобы остаться незамеченными.

Несколько раз я порывался остановиться и передохнуть, но Маура гнал меня дальше, пока сам не рухнул на колени, прижимая ладонь ко рту и закашлявшись так, будто его вот-вот стошнит. Я тревожно присел рядом, придерживая его за плечи.

– Сейчас, - пробормотал он, все же сдержавшись, затем поморщился, дотрагиваясь до темнеющего кровоподтека на виске. – Сейчас иду.

– Вам надо отдохнуть...

– Мы должны уйти как можно дальше, - он взял у меня протянутую фляжку с водой. – Нельзя останавливаться.

Кое-как он поднялся на ноги, шатаясь, и мы двинулись вперед уже шагом, настолько быстрым, насколько могли. Но вот хозяину показалось, что сзади слышны голоса, и он вновь приказал прибавить скорости.

На пути возник небольшой овраг, и, не разглядев его в наступивших сумерках, я кубарем полетел вниз, громко вскрикнув. Маура наверху чертыхнулся.

– Ты в порядке? – тяжело дыша, спросил он.

– Да... кажется, да, господин, - ответил я, тоже с трудом переводя дыхание и ощупывая себя.

По счастью, овраг оказался совсем неглубоким, и на дне его не было ничего острого. Скользя по насыпи, Маура спустился ко мне и сел рядом.

– Все. На сегодня все, - сказал он, закрыв глаза и прислонившись к песчаному откосу, и я вздохнул с облегчением.

Он так и заснул сидя, не говоря больше ни слова, и я не посмел его тревожить, лишь достав из своего мешка оставшееся одеяло и осторожно накрыв его.

Сам я не мог позволить себе заснуть, хотя все тело ныло и глаза слипались. Кто-то должен был оставаться на страже. Хотя шансов справиться с нападением точно не было, удрученно подумал я. Хозяин, полуживой от тюремных пыток, и я, так и не научившийся драться, а тем более, против целой вооруженной роты. Сторожить бессмысленно, говорил мне внутренний голос; и все же мне удавалось бороться со сном почти до рассвета, пока веки сами собой не смежились против моей воли.

* * *

Ранним утром, пока хозяин еще не проснулся, я сидел рядом, то оглядывая плоские холмы слева, то вновь возвращаясь взглядом к его усталому лицу. Он спал тихо, не двигаясь и не разговаривая во сне, что было скорее исключением, чем правилом. Наклонившись ближе, я поправил сползшее дырявое одеяло.

Надетая на нем чужая коричневая туника из грубой кожи была порвана ниже ворота, открывая светлую безволосую грудь, слабо вздымавшуюся в такт дыханию.

Тогда, в Карнин-гуле, когда он принял решение, мое сердце защемило от тоски. Я так надеялся, что после своего неожиданного ранения и тех адских дней, проведенных на грани жизни и смерти, он не захочет ввязываться в это дело. Пусть он передаст это другим, думалось мне, а мы вернемся в Сузатт. Потому что мне, как и Калимаку, с лихвой хватило приключений, уже выпавших на нашу долю; и самое последнее, чего я хотел – это тащиться еще неведомо куда, особенно увидев, с какой странной безнадежностью смотрел на него Эль-Ронт.

Но я уже не мог оставить его, хотя в душе моей бунтовал страх, умолявший все бросить и сбежать домой. Страх, который плевать хотел на любовь и преданность. Мне очень часто бывало стыдно за свою трусость перед лицом смерти и страданий. Я спрашивал себя, испытывал ли когда-нибудь Маура хоть что-то подобное. И не знал ответа, так как он о своих чувствах обычно не говорил; даже, когда мы были одни. Особенно, когда мы были одни.

С некоторых пор я обнаружил, что стал задумываться. Раньше, до похода, я просто говорил и делал то, что чувствовал, и никогда не пытался осмыслить ни свои поступки, ни ощущения при них. А теперь будто открылся доступ в мои мысли, о наличии которых я и не подозревал. И хозяин словно тоже целиком ушел в себя, став еще более задумчивым, чем прежде.

Глубоко вздохнув, я начал соскребать грязь с потертого чехла своего ножа.

Маура проснулся, болезненно потирая лоб; затем приподнялся на локтях и дотянулся до мешка, доставая кожаную флягу с водой.

Он отпил совсем немного, заставив себя оторваться, хотя его явно мучила жажда. Затем очень медленно встал, покачиваясь и закрывая глаза; на лице его выступила испарина.

Я тут же поддержал его, и он опустил ладони на мои плечи, ища опору и пытаясь удержать равновесие.

– Все ходуном ходит, - пробормотал он, постояв так некоторое время и наконец осмелившись снова приоткрыть веки.