Дни мародёров

— Наша мать была бы жива, если бы не решила сбежать, как ты, — прорычала Роксана, бесстрашно глядя в серые, прозрачные глаза брата. — Вы оба только это и умеете. Отец, может быть, и предложил тебе это, но ты не имел. Права. Соглашаться! — раздельно проговорила она и вырвала, наконец, предплечье из его пальцев.

Пару минут они молча сверлили друг друга взглядом.

— Я бы не смог его защитить, — тихо произнес Люциус. — И, в отличие от тебя, он это понимает. И принимает это с достоинством.

Роксана натужно сглотнула.

— Сколько у него осталось времени? — тихо спросила она.

— Я не знаю. Судя по всему, все решится в ближайшие дни.

Он замолчал. Роксана смотрела на него во все глаза. Как странно. Чувство вины, страх и сомнения, глодавшие её весь этот месяц, вдруг куда-то исчезли, словно внезапно снявшийся с места табун диких лошадей.

— Прости, что я… обвинил тебя во всем этом, — Люциус кашлянул и нахмурился. — Этот скандал с помолвкой. В том, что произошло виноваты мы все. Мы наделали много ошибок в прошлом, но теперь у нас есть шанс все исправить. Начать всё с начала и стать настоящей семьей. Мы нужны друг другу, Роксана, так что пожалуйста, — он коротко оглянулся на очередь, подходящюю к порталу, и протянул Роксане руку в черной перчатке, гипнотизируя её взглядом, как удав. — Поехали со мной.

Роксана взглянула на его руку, и вдруг отчетливо услышала слова Абраксаса:

«Даже если Люциусу удастся сбежать, он не сможет вернуть все, что мы потеряли. Он не способен требовать у жизни больше, чем она может ему предложить. Не способен давать отпор тем, кто заведомо сильнее его. Ты — способна. Ты — Малфой. И если у меня не хватило сил сохранить нашу семью и передать её наследие будущим поколениям, то у тебя должно хватить сил начать всё с начала»

В этот момент у неё в голове словно что-то щелкнуло и встало на место.

Она отступила от Люциуса на пару шагов, испуганно глядя на его руку.

— Слишком поздно, — пробормотала Роксана и подняла на брата взгляд. Голос её внезапно окреп.

— Я не поеду с тобой, Люциус. Ни во Францию, ни куда бы то ни было, — твердо сказала она

— Роксана, я… я не могу тебя оставить здесь, неужели ты не понимаешь? — Люциус, наоборот, начал нервничать сильнее.

— Мне ничего не угрожает. И даже если бы угрожало, ты не сможешь помочь мне, Люциус. Пора признать, что мы никогда не сможем быть настоящей семьей. И что теперь каждый из нас должен идти своей дорогой. И исправлять свои ошибки.

Люциус приподнял подбородок и сузил глаза, вглядываясь в сестру так пристально, словно у неё на лбу было написано что-то очень важное, но на языке, которого он не знал.

— И куда же ты… пойдешь? — спросил он.

— Этого я тебе не скажу.

— Роксана, прошу тебя, прекрати. Сейчас не время «каждому идти своей дорогой». Ты… разве не видишь, что происходит? — прошипел Люциус. — На нас идет охота. Носить сейчас фамилию Малфой и быть одной — почти самоубийство. Я… я прошу тебя, поехали со мной, — он оглянулся, услышав, как портал с очередной группой втянулся в пустоту. Роксана проследила за его взглядом и слабо улыбнулась.

— Жалко, что прошло то время, когда можно было исправить все ошибки, просто уехав во Францию, — она отступила от него на шаг. — Мне оно нравилось.

Люциус растерялся и шагнул было следом, но Роксана вытянула руку, и он остановился, хотя вид у него был такой, словно он готов был в любую секунду схватить сестру в охапку и увезти отсюда силой.

— Роксана… прошу тебя, — дрожащим голосом проговорил Люциус, настойчиво встряхнув рукой. На секунду всё словно застыло, а потом…

— Прощай, Люциус, — прошептала Роксана и сорвалась с места.

Люциус метнулся было следом, но Роксана оказалась быстрее и в мгновение ока выбежала со школьного двора, затерявшись в толпе студентов, идущих на ужин. Люциус затормозил у входа в замок, безнадежно пытаясь высмотреть сестру в толпе, но это было бесполезно. Пару минут он еще простоял там, обтекаемый толпой со всех сторон, а потом медленно, тяжело, словно невидимая сила держала его в аркане, вернулся к порталам. Перед тем, как коснуться старой поношенной Шляпы, он оглянулся на тот проход, где скрылась его сестра. На лице его были написаны тревога и жалкое, виноватое сожаление, как у пассажира, нечестным путем покидающего тонущий корабль. А потом он устало закрыл глаза, его палец с фамильным перстнем коснулся потертой шелковой тульи, и Люциус Малфой исчез.

Воздух в маленькой темной спальне уже давно перестал звенеть, но Ремус все еще не мог заставить себя подняться. Его горячая голова лежала у Валери на груди. Он тяжело, часто дышал. Изредка его ресницы приподнимались и тогда в темноте влажно поблескивали утоленные, сонные глаза. А потом он снова закрывал глаза. Валери упиралась подбородком в его макушку и лениво перебирала его взмокшие волосы. На лбу и плечах у неё поблескивали капельки пота, темные пряди прилипли к вискам, а глаза, потемневшие, как две июльские тучи, устало и немного удивленно смотрели в темноту балдахина.

Ремус приподнялся на локтях и заглянул в её лицо, провел пальцами по нему, убирая волосы, поцеловал, раз, другой. А потом припал к её шее. Валери рассмеялась низким, грудным голосом, когда ей стало щекотно, но Ремус не отставал, и тогда она резво перевернула его, оказавшись сверху. Ремус моментально сбавил обороты и опасливо откинулся на влажную, прохладную подушку, почувствовав невольный трепет — эта сцена напомнила ему ночь в колонии перед полнолунием.

Валери медленно повела плечом и вернула на место упавшую лямку черной шелковой комбинации, глядя Ремусу в глаза. Потом так же медленно опустилась на него, вдавливая своим весом в матрас. Поцеловала в губы, один раз, другой, третий, держа глаза открытыми и глядя так сосредоточенно словно ей просто нравилось к ним прикасаться. Её губы были такими мягкими и расслабленными, прямо как две влажных лепестка. Ремус хотел было углубить поцелуй, но она внезапно приподнялась, провела пальцем по шраму у него на лице и поцеловала его. Его, тот, что был с ним рядом, спустилась к шее…

Она прикоснулась губами к каждому шраму на его теле. А потом…

Потом Ремус вообще потерял всякую способность осознавать происходящее и просто выпал из реальности минут на семь. Помнил только, как путались пальцы в её волосах, как эти пальцы цеплялись за подушку, и как его разрывало удовольствие сродни сильной боли. И как потом он задыхался, не мог заставить себя открыть глаза и боялся, что у него остановится сердце.

После этого они очень долго молчали. Валери лежала у него на груди, подперев подбородок кулаком, и наблюдала за ним со странной кошачьей улыбкой. Ремус в первую же минуту хотел сказать ей, как сильно её любит, но его обуял такой ураган благодарности, любви, нежности и всего-всего-всего, что он никак не мог подобрать слова. Минуте на десятой он сообразил, что просто таращится на неё, как полный идиот. И ему стало неловко. Наверное, поэтому она так улыбалась.

— Я люблю тебя, — просто сказал он и сам не узнал свой голос.

Улыбка Валери стала чуть-чуть шире, и она склонила голову набок. Протянула руку и провела пальцем две дуги над его бровями, так что Ремусу сразу же захотелось закрыть глаза и отключиться лет на сто.

— Мы знакомы уже так давно, — задумчиво пробормотал Ремус, перебирая её волосы. — А я ведь почти ничего о тебе не знаю.

— Ты итак знаешь намного больше, чем нужно.

— А хотел бы знать все, — слабо улыбнулся Ремус. — Например, о чем ты мечтала в детстве? Кем ты хотела стать? Какая у тебя любимая еда? Чем ты занималась до Хогвартса? У тебя здесь полным-полно оружия, но ты им не пользуешься… расскажи мне о себе, Валери. Я правда хочу знать.