До белого каления

– Девочка что-нибудь видела? - спросил Сатта.

– Ничего, - ответил Беллу. - Хоть она и совсем молоденькая, дурочкой ее не назовешь. Услышав выстрелы, она тут же спрятала голову под подушку и лежала так, пока не пришла полиция. - Он показал большим пальцем наверх. Женщина, которая живет этажом выше, услышав грохот, спустилась по лестнице на несколько ступенек. Увидев Сандри, у которого половина головы была отстрелена, женщина стала громко кричать. Смолкла она только несколько минут назад. С ней там есть кто-то, кто пытается ее привести в чувство и снять с нее показания.

– Любопытно, - заметил Сатта.

– Что именно?

– Ты сказал "убийца" в единственном числе. Откуда тебе известно, что он был один?

Беллу пожал плечами.

– Не знаю, это у меня само собой вырвалось. Мне почему-то кажется, что Раббиа и этих двоих прикончил один человек.

– Логично, - пробурчал Сатта и вошел в квартиру.

При виде полковника молодой полицейский тут же поднялся с кровати, подошел к нему и стал читать записи в блокноте:

– Амелия Самбон, пятнадцати лет, из Беттолы. Скорее всего, сбежала из дому. Кажется, месяца полтора назад на нее поступил запрос из отдела пропавших без вести. Почти все это время она жила с Сандри.

Сатта смотрел мимо него на девочку - маленькую, до смерти напуганную и совершенно беззащитную.

– Скажи ей, чтоб оделась и уложила свои вещи, а потом доставь ее в полицейский участок. Выясни все, что можно, о ее связи с Сандри, потом передай в отдел пропавших без вести. Пока она будет в Милане, ей необходимо обеспечить круглосуточную охрану.

Сатта вышел из спальни. Пройдя несколько шагов, он остановился, вернулся и распахнул дверь.

– Ты можешь и в коридоре подождать, пока она оденется, - сухо сказал полковник.

Подошел Беллу.

– Все это выглядит, как начало настоящей войны, - сказал он. - За три дня - три убийства.

Погруженный в глубокие раздумья, Сатта кивнул.

– Это - "Юнион Корс", - уверенно сказал он. - Они любят использовать ножи и охотничьи ружья. Мне все это совсем не нравится - очень уж они резво за дело взялись. Скоро в перестрелках начнут гибнуть невинные люди. - Он взглянул вниз, на тело Сандри. - Это наверняка Раббиа сказал им, где его можно найти. Очень мне интересно, что он еще понарассказывал.

– Я так полагаю, все, о чем они его спрашивали, - проговорил Беллу.

– Да, - согласился Сатта. - Но о чем именно его спрашивали, вот в чем вопрос.

Они стояли и смотрели, как сотрудники "скорой помощи" упаковывали то, что осталось от Сандри, в пластиковый мешок. Потом Сатта отвернулся и бросил через плечо:

– Поезжай за мной в управление. Нам предстоит нелегкая ночь и тяжелая неделя.

* * *

Теперь интерес проявили и газетчики: три убийства за три дня - это уже достаточно серьезное событие даже по миланским масштабам. Редакторы вытащили криминальных репортеров из баров и постелей и дали им задание срочно подготовить заметки с правдоподобным объяснением случившегося. Почти все журналисты пришли к тем же выводам, что Сатта и Кантарелла. На следующее утро газетные заголовки пестрели прогнозами о ходе военных действий с "Юнион Корс". Передовицы были полны назидательных фраз о разгуле международной преступности и требований о восстановлении порядка и соблюдении законности.

На Сатту стали давить сверху. Его начальник - генерал - заявил, что необходимо срочно предпринять какие-то шаги. Плохо, конечно, когда итальянские преступники убивают друг друга, сводя между собой счеты, но если итальянских бандитов начинают убивать французские, - это уже просто национальный позор.

На Гоцо Шрейк вошел в "Глиниглз" и положил на стойку бара экземпляр итальянской "Иль Темпо". Завсегдатаи собрались вокруг него и стали оживленно обсуждать последние новости. Они наперебой высказывали свои суждения о том, кончится ли все на этих трех убийствах или Кризи свою миссию выполнил еще не до конца.

Гвидо в Неаполе и Леклерк в Марселе тоже прочли передовицу "Иль Темпо". Они знали, что война только начинается.

* * *

Джино Фосселла был обеспокоен и зол. Причиной беспокойства стали убийства его людей, поводом для злости - внушение, которое ему сделал Кантарелла. Он был возмущен до глубины души. Кантарелла вообще никогда ему не нравился. Долгие годы этот щеголеватый арбитр-недомерок сиднем сидел на своей вилле под Палермо, носа из нее почти никогда не высовывал, никогда ни в чем рук не замарал, но получал жирный кусок с каждого дела. Прямо как политик какой-то занюханный, черт бы его побрал!

Фосселла сидел в машине и от ярости скрипел зубами, вспоминая текст краткого послания, переданного ему Дикандиа: "Мы вами недовольны".

Напыщенный маленький ублюдок! Если бы Кантарелла не был заодно с Конти, он ему доходчиво разъяснил бы, куда ему надо заткнуть свое недовольство. Но этот хорек хамоватый - от горшка два вершка - сумел снюхаться с каждым боссом по всей Италии и впрямь как заправский политикан.

Была среда, и, как каждую среду, вечером он ехал в небольшой городишко Бианко, чтобы поужинать там со своей матерью. Он был примерным сыном и старался никогда не пропускать эти визиты. Иначе он всегда чувствовал себя виноватым, мать начинала переживать и сердиться на него, а даже Кантарелла не смог бы унять его старушку, когда она выходила из себя.

Его машину спереди и сзади сопровождали два автомобиля с телохранителями.

Будь он неладен, этот треклятый "Юнион Корс"! Такую возню подняли из-за каких-то несчастных двадцати миллионов лир! Да и черт бы с ними - скоро его собственный человек отвезет им эти занюханные бабки в Марсель, и он тогда сможет наконец вздохнуть с облегчением.

Все три автомобиля проехали по зеленым улицам Бианко прямо к дому его матери. Высыпали охранники, державшие руки с левого бока под расстегнутыми пиджаками. Просто мелодрама какая-то, мелькнуло в голове у Фосселлы, - из-за этих животных из "Юнион Корс" он даже свои семейные дела должен в какой-то дурацкий спектакль превращать.

– Ждите меня здесь, - раздраженным тоном сказал он замершим телохранителям. - Я пробуду у матери не больше двух часов.

Он был невысоким, лысеющим, начавшим толстеть мужчиной. Поднявшись в небольшой дом по каменным ступеням, он сбил дыхание - вот уже несколько лет его мучила одышка.

Мать смотрела на сына сердито, но ничего не могла сказать, потому что рот ее был заклеен полоской белого пластыря. Ее запястья и колени были прикручены липкой лентой к подлокотникам и ножкам кресла. Позади нее стоял высокий, очень крупный мужчина, державший в руке двуствольный обрез. Оба его ствола, нацеленные в левое ухо пожилой женщины, лежали на ее плече.

– Если ты только пикнешь, - спокойно сказал мужчина, - тут же останешься сиротой.

Фосселле было велено повернуться лицом к стене, положить на нее руки и расставить ноги. Как мужчина к нему подошел, он не услышал, судорожно пытаясь понять, кто он такой и как смог здесь оказаться. Его безуспешные потуги сообразить, что к чему, были прерваны сильным ударом, от которого Фосселла потерял сознание.

Удар был рассчитан очень точно. Когда Фосселла стал приходить в себя, его лодыжки, колени и запястья были накрепко скручены клейкой лентой, которой был заклеен и рот. Потом его подняли и понесли в заднюю часть дома. Фосселла на все лады клял себя.