До встречи на небесах

Не так давно прозаик Юрий Перов предложил Ишкову писать сценарии для телефильмов. За короткое время наш неутомимый друг настряпал десяток серий, довольно средних, без особых находок.

— У меня по утрам голова кипит от планов, — говорит, — и я сразу бегу к столу.

— Тебе, Мишка, главное — заработать деньги, — возмущался Шашин. — Тебе все равно, что писать. Что не предложат, хватаешься. Разбрасываешься! Ты стал чересчур прагматичен. И такое впечатление, что катаешь первое, что приходит в башку.

Я тоже наседал на «многостаночника»:

— Ты совсем спятил в погоне за деньгами. Деньги всем нужны. Мы ведь с Шашиным тоже подрабатываем на своих колымагах — он бомбит, таксорит, я развожу и таскаю книги. Устройся сторожем еще куда-нибудь, такого здоровяка везде возьмут. Но халтурить в литературе — последнее дело.

— Ну что вы от меня хотите?! — вспыхивал Ишков. — Ну не могу я делать лучше, графоман я!

— Не болтай ерунду! Шашин говорит — у тебя есть отличный фантастический роман, и ты сам хвастался — в столе куча рассказов.

— В романе есть немного мусора, но я готов отредактировать. Мишка упрямый, не хочет, а вещь получилась бы классная. — Шашин подробно пересказывал, действительно, интересный сюжет. (Ишков слушал и посмеивался в усы — похоже, считал, что его роман и без всякой редактуры эталон мастерства).

Кстати, несколько раз Ишков ездил обсуждать сценарии к Перову в Переделкино (тот, как и подобает классику, работал в Доме творчества). Позднее Рогов говорил:

— Я тоже там недельку жил в соседнем номере. Мишка пять раз приезжал к Перову, ко мне даже не зашел поздороваться.

В конце концов наша с Шашиным «проработка» автора исторических романов пошла ему на пользу — он стал бережней относиться к друзьям, но главное — написал два романа, которые назвал «гениальными» (вроде, действительно сделал гигантский шаг вперед).

Шашин, можно сказать, выглядел юношей в нашей группе (и сейчас таковым выглядит — ему чуть перевалило за пятьдесят), но, пожалуй, он-то и был самым рассудительным — все отмечали цельность его натуры. (Внешне он спокоен, но внутри его нервы всегда напряжены и случается это напряжение выходит наружу — в виде вспышек раздражения). Шашин плотный молодец, всегда гладко выбритый, без всяких украшательств в виде усов и сложных шевелюр, немногословный, дотошный аккуратист, постоянно делал мне выговоры за неухоженность и прокуренность квартиры:

— …Не можешь сделать ремонт! Хотя бы поклеить обои!.. Жена по запаху узнает, что я был у тебя, сразу стирает мою одежду, а меня отправляет в ванную — смывать впитавшийся никотин.

Во время споров Шашин редко выходил из себя, а если и выходил, то выбирал выражения (не то, что мы), хотя порой чувствовалось — это ему дается с трудом. За прошедшие годы он всего два раза «вышел из себя», правда, впечатляюще. Первый раз выкинул дурацкую шутку — позвонил моему, неуравновешенному, мнительному брату и, изменив голос, прогундосил:

— Вам звонят из издательства по поводу вашего романа. В нем мало секса и надо поменять вашу фамилию на женскую.

Брат жутко расстроился. А Ишков справедливо объявил шутнику:

— Ты становишься опасен!

Второй раз Шашин поступил попросту отвратительно — вез меня домой на машине и, во время спора, вдруг ляпнул:

— Сейчас остановлю машину и тебя высажу (на кольцевой!).

Понятно, ляпнул сгоряча, но я настолько опешил, что не среагировал. Только позднее самым серьезным образом отчитал его. Эту выходку я простил только ему, близкому другу, но, пожалуй, все же надо было выйти из машины, чтобы впредь драматург не забывался и бережно относился к друзьям. Шашин, конечно, понял, что переборщил и в дальнейшем был предельно внимателен ко мне: не считаясь со временем, приезжал налаживать компьютер, помогал готовить в типографию мои книги, и во время этой работы проявил себя, как самый надежный друг.

Попутно замечу: Шашин никогда не приезжает ко мне без сумки с продуктами (их, после наших застолий, мне еще хватает на два дня), в отличие от Ишкова, который раньше, даже «обмывая» очередной роман, являлся с одной бутылкой, которую мы с ним выпивали в один присест. Правда, позднее стал приезжать и с банками закуски. Ну, а свои дни рождения Ишков отмечает с купеческим размахом — устраивает для нас гастрономический беспредел, стол прогибается от яства, наливок (собственного изготовления) и всевозможных маринадов — фантазиями его жены, виртуозной кулинарки — и все с крохотного, две сотки, участка под Подольском.

К слову, на том участке Ишков сколотил из горбыля времянку — что-то вроде шалаша, и вдруг недавно, когда Шашин позвонил в Подольск, чтобы пригласить Ишкова обмыть мою книжку, услышал голос жены Ишкова: «А Миша на участке делает веранду». Мы с Шашиным чуть не умерли от смеха — веранду к шалашу! И делает Ишков, который с трудом отличает гвоздь от шурупа.

У Ишковых отличная родня: брат с женой — астрономы, старший сын с женой — китаисты, племянница и внучка — талантливые девчушки; в застолье они все блестящие рассказчики, а их искренность просто-напросто сражает. Бывать в их семействе — радость.

А вот в семействе Шашина — сплошная грусть, что понятно — там произошла трагедия. Жена Шашина, после гибели их сына (нелепой смерти подростка), стала странной особой — ей всюду мерещатся микробы; из-за этой болезненности она крайне редко выходит из дома (всего один раз пришла в ЦДЛ на просмотр фильма), ни с кем не общается и не принимает гостей. Естественно, у Шашина не собираемся; его дни рождения отмечаем у меня.

Особо надо отметить щедрость Шашина: нам с братом он отгрохал королевские подарки: компьютер и принтер, а сыну Ишкова на свадьбу — «Ниву».

Ну и главное — Шашин написал девять пьес (каждую подолгу «утаптывал, утрамбовывал»); он прирожденный драматург, блестящий сюжетчик, ему придумать захватывающую фабулу — раз плюнуть. Одна из его пьес «Поджигатель» — первоклассная вещь (шла в «Театре современной пьесы» и на телевидении), но у нашего друга нет связей в театрах, и восемь его пьес лежат в столе. Недавно Шашин написал два отличных телесценария, но, как известно, на телевидении одни «свои» и влезть туда невозможно. И все же, я верю — рано или поздно по этим сценариям снимут фильмы, а на пьесы нашего друга будут сбегаться зрители со всей Москвы.

Нельзя не упомянуть то, что объединяет Ишкова с Шашиным — это категоричность суждений. Они никогда не говорят «по-моему», «пожалуй», «мне кажется», сразу рубят с плеча — только так и баста! Никак не помудреют, черти. К тому же, оба моложе меня и могли бы поуважительней относиться к моей лысине.

Спустя несколько лет, после того, как я переехал в Тушино, Шашин бросил пить и стал над нами посмеиваться:

— И не надоело вам отравляться?! Сколько можно!

Стоило нам обмолвиться, что «к чаю любим сладкое», как он усмехался: