Добро пожаловать в Детройт

Перед глазами постепенно светлело. Я привыкал к рассеянному утреннему свету, проникающему внутрь через не зашторенное окно, и рассматривал потолок над головой до того момента, пока лежащий на столе коммуникатор не начал пиликать, оповещая меня о наступивших 7 утра.

Нынешний психотерапевт говорил, что просыпаться за некоторое, чаще всего одинаковое количество минут до будильника изо дня в день — обычная тенденция для полицейских моего возраста. Указывал на стрессовую работу и очень аккуратно упоминал депрессию, после чего всегда старался завершить разговор на позитивной ноте, говоря, что мне скоро выходить на пенсию и уж там-то можно и общую терапию провести, и нервы пролечить... Я с ним не спорил. Зачем?

Сев, я протянул руку к коммуникатору и смахнул будильник, избавляясь от назойливого звука. И только потом понял, что мог его вообще отключить, на ближайшие две недели —точно, но, раз встал, то стоило бы провести время с пользой.

Раз встал я, значит встал и Шарп — ему-то до работы добираться дальше, чем мне. Наведаться в участок самому? Придется отвечать сотню раз на одну и ту же шутку про забытый отпуск. Лучше подожду, пока он доедет до участка, и позвоню.

Контрастный душ, короткая, но интенсивная разминка, чтобы заставить мышцы встряхнуться и ожить, снова душ, на этот раз позволяя себе постоять чуть дольше под горячей водой. Накинув халат, я прошел через комнату к кухонному гарнитуру и, вытащив из морозилки замороженный бургер с соевой котлетой, отправил его в духовку.

На завтрак пойдет. Обед перехвачу где-нибудь в китайском квартале, а на ужин загадывать еще рано... Итак, что я имею? Смитсон оставил какой-то чемодан в мотеле. Некий корпорат попытался покинуть город, возможно, с этим ящиком, но «люди в черном» поймали его, вырезали чип и забрали куда-то вместе с ящиком, при этом пришив кучу бандитов и плюнув с небоскреба на какие-либо правила конспирации. Хотя... Ни их лица, ни лицо «пиджака», засветившееся на видео, полицейская база с ходу опознать не смогла. Надо будет позавтракать и попробовать найти вручную... Шарпа озадачу пробитием номера машины... Черт! Как же все это по-дурацки — отбирать официальный доступ к онлайн базам и блокировать систему запросов! Как будто, отправляясь в этот неуместный двухнедельный отпуск, я перестаю быть копом... Гори он зеленым пламенем, этот период адаптации к нормальной жизни! — Ложечка звякнула о кружку, и я, глубоко вздохнув, несколько мгновений смотрел на небольшой холм из растворимого кофе, возвышающийся с донца. — Ладно, все же что-то в этом есть. Но не конкретно в моем случае!

Решив, что одна лишняя ложка сублимата мне погоды все равно не сделает, да и на вкусе никак не отразится — что так, что эдак, один черт — гадость, но гадость привычная и бодрящая — я подставил кружку под сопло термопота, наполнил ее почти до краев и тщательно размешал черно-коричневую жижу.

Прислонившись плечом к стене возле окна и отхлебнув кофе, я усилием воли включил импланты и, чуть приблизив парадное крыльцо родного участка, принялся ожидать, пока возле него появится хорошо знакомая машина. Шарп практически никогда не опаздывал, одной из причин тому была его красноглазая фурия, державшая своего мужа, ну... Если не под каблуком, то где-то очень близко. Впрочем, тот, кто рискнул бы назвать Шарпа Маклоуски подкаблучником в лицо, удостоился бы лишь насмешливой ухмылки и чести быть лично представленным Линде при очередном ее посещении нашего участка. Они были идеальной парой: кипящая эмоциями, резкая, взрывоопасная (и действительно опасная) Линда и спокойный, терпеливый, упрямый и даже упертый Шарп. Какие бы страсти не кипели в их семье, каждый, кто знал их близко, понимал — друг за друга они готовы убивать, и это отнюдь не метафора. Отчасти, именно эта неистовая любовь стала причиной того, что после смерти Элен леди Маклоуски назначила меня своим главным врагом. А как еще назвать человека, который сначала разбил ее мужу лицо, хоть я до сих пор считаю, что за дело, а потом еще и несколько лет постоянно втягивал его в разного вида опасности, в основном из-за нежелания принять помощь и думая, что со всем сможет справиться сам?

Шарп был отличным другом. А вот я – так себе. Так что Линда была полностью права. Честно говоря, я был такому исходу немного рад, будучи избавленный от визитов вежливости и дружеских встреч у них дома. Даже сейчас, когда я думал о них, как о семье, где-то глубоко в моей душе мерзкий голосок шептал, что у меня могло бы быть все точно так же... Я им завидовал. И не хотел позволять этому чувству испортить то немногое, что осталось между мной и старым другом. А вот, кстати, и он...

Черная машина паркуется перед тротуаром, из нее выскакивает старший детектив Маклоуски, в четыре длинных шага, перепрыгивая через ступеньки, взлетает на крыльцо и скрывается внутри здания. Я хмыкаю и, выставив звонок Шарпу на таймер через семь минут, иду доставать из духовки свой завтрак, попутно щелкая клавишей на стене и разрывая бело-желтым теплым светом утреннюю серость.

— Доброе утро, — когда коммуникатор включился на громкую связь, чтобы позвонить Шарпу, я уже почти закончил есть, и потому мое приветствие сопровождалось хорошо слышным другу щелчком зажигалки. Он, бросающий курить в черт пойми какой раз, тяжело вздохнул.

— Утро добрым не бывает, если ты детройтский коп. Какого черта ты звонишь мне в такую рань?

— Пробей мне номерок одной тачки по дружбе, — я скидываю ему номер сообщением, слышу, как он что-то ворчит в сторону, щелкая клавишами, а потом на миг вдруг наступает подозрительная тишина.

— Юрис, у тебя первый настоящий день настоящего, мать его, отпуска. Во что ты влез? Нет, не говори мне. Ты дома? У тебя найдется, что пожрать? — наконец звучит недовольный голос Шарпа и я, делая последний глоток кофе, с интересом смотрю на коммуникатор.

— Дома. Могу погреть бургер. Неужели машинка где-то светилась раньше?

— Информация в обмен на еду. Сейчас заскочу к шефу, а потом к тебе. Жди.

Звонок сбросился и я, затянувшись сигаретой и задумавшись, выпустил едкий дым из носа. Идиотская привычка, оставшаяся еще с юности, когда можно было достать нормальный табак не по стоимости недельной получки... Может, тоже бросить курить?

Я покрутил тлеющую сигарету в пальцах, а потом, стряхнув пепел в пепельницу на углу стола, снова сжал фильтр зубами. Как правильно сказал Виктор — я коп, который проработал двадцать пять лет в городе, где не всякий столько живет. Если меня что-то и убьет, то точно не рак легких. В конце концов, легкие можно заменить, причем «настоящие» обойдутся дешевле кибер-имплантов.

Докурив и помыв посуду, я переоделся из халата в домашние штаны, футболку и прошел к своему рабочему столу. Походы Шарпа к Джеймсу Рэю никогда не ограничивались минуткой-двумя — тяжкая доля начальства изводила их обоих, и они оба скучали по тем временам, когда могли позволить себе сорваться на полевую работу. Шарпу в какой-то степени везло, ему хотя бы не приходилось встречаться с нынешним комиссаром, которого назначил еще предыдущий мэр. Джеймс вынужден был лично смотреть на эту холеную морду минимум несколько раз в месяц, а общаться – каждую неделю.

Включив терминал, я сел в кресло напротив, дождался, пока на развернувшейся голограмме появится соответствующий значок, и, вытащив разъем личного подключения, вставил его в специальное гнездо на столе. Несколько мгновений система идентифицировала меня, обмениваясь запросами и получая в ответ недостающие фрагменты ключей, и, наконец, загрузила рабочий интерфейс.

Вытащив из собственной памяти видео, скачанное с планшета, я перебросил его в память терминала и, взяв в руки гитару, стоящую возле стола на подставке — полуакустика, из настоящего дерева, а не вот это вот все! — принялся машинально перебирать струны, извлекая из инструмента простые аккорды.

Терминал я приобрел почти сразу, как получил категорию детектива-специалиста. Количество бюрократии на этом этапе начало превышать все приемлемые для меня нормы, и даже не взирая на вполне высокую скорость печати и четкое понимание, что и куда, я тратил на заполнение всех этих отчетов половину рабочего дня. Терминал этот вопрос решил, ускорив процесс работы с любыми формами почти в три раза, пусть и пришлось отдать за его установку хорошую сумму, а потом еще месяц учиться передавать только нужную информацию усилием мысли. Только Элен, спустя четыре месяца моих активных вечерних посиделок перед вирт-монитором, очень аккуратно выразила надежду, что, может быть, я могу хотя бы какие-то звуки издавать, а не просто сидеть без единого движения в кресле? Моя неподвижность жену нервировала и даже немножко пугала... И тогда я снова взялся за гитару, которую почти забросил из-за очень плотного рабочего графика. Играть меня учил еще отец, и в целом, выходило неплохо для любителя. Жаль, что его таланта к пению мне не досталось. Одно из немногих светлых воспоминаний детства: отец, сидя на трехногой табуретке, опирается на стену нашей небольшой кухоньки, аккомпанирует себе на гитаре и поет маме, которая готовит ужин... Румынского Элен не знала — встроенный в нейролинк переводчик с понятием художественного перевода знаком не был — но ей все равно нравилось то неказистое мурлыканье, которое я издавал под гитарный перебор свободными от работы вечерами все десять лет подряд.

Элен не стало, а привычка осталась, став чем-то необходимым, неуловимо важным. Став якорем, который связывал меня с тем, прошлым, другим мной. И с той женщиной, которую я любил.

Под нехитрую мелодию я разбирал видео на кадры, вычленяя самые удачные с наиболее видными лицами участвующих. Потом заставил доработать изображение, пытаясь вытащить из пережатого файла те немногие данные, сохранившиеся в кодеках, и отправил полученные «портреты» на поиск совпадений в офлайн базу, которую вручную приносил с работы по разрешению шефа. Этот процесс должен был занять какое-то время, потому, поставив гитару на место и отцепив личный порт, я закинул еще один бургер в духовой шкаф и, глянув на экран коммуникатора, решил, что самое время сделать еще две кружечки кофе — работа с видео заняла у меня почти сорок минут, и Шарп, скорее всего, уже где-то на подходе.