Добром-лихом, а добыть надо!
Шрифт:
– Да, загадка… Умеем же мы трудности себе найти. Сходили бы на рынок, купили бы там… рябину или дубок, липу; если экзотики хочется, в «Оби» опять саженцы каштанов завезли. У офиса я посадил один, прижился, только у него верхушка подмерзает зимой. А может, акклиматизируется попозже. У каштанов, кстати, плоды в скорлупе с такими же вот шипами. Меньше диаметром, но похоже…
– А ты видел их настоящие?
– Видел, Анечка, я же на Украине родился. Там каштаны аллеями растут. Весной каштаны очень красиво цветут. По осени под деревьями вся земля усеяна коричневыми орешками; кожура коричневая, твёрдая. Что мы только с ними не делали, даже запекать пытались…
– Вкусно?
– Горько. У нас конские каштаны росли,
– Вот и наш Ибн: плоды размером с дыню или арбуз, но он им не родственник. Может быть, он – пальма?
– Разберёмся, а если не разберёмся, то на дрова его пустим, чтобы нос слишком высоко не задирал, – Николай Николаевич встал из-за стола и стал собирать тарелки.
– А не жалко? – спросил Саша и заулыбался. – Это я так шучу…
– Хм, если вопрос встанет ребром: или мы его или он нас… будет не до шуток. Тут меч, в смысле топор, аргумент основной. Что нам этого стесняться? Сам и срублю без всяких сожалений. Завтра отсыпаемся? Саша, ты никуда завтра не идёшь с утра?
– Завтра нет, – ответил Саша из кухни.
– Завтра и узнаем. Как у него обычно, за пять минут до события: «Ой, мама, я вспомнил, у меня сегодня консультация…» – добавила Елена Николаевна.
Глава VI
Чем хороша жизнь в собственном доме? Утрами, вечерами и крыльцом. Встречать утро или провожать вечер можно, конечно, и на балконе. Но Николай Николаевич всегда смущался, когда представлял себе, что прохожие, жильцы соседних домов будут смотреть на него и станут невольными свидетелями того, как он зевает, потягивается… Нет на балконе свежести одиночества: справа кто-то курит, слева сморкается прямо вниз. А вот выйти на собственный двор ранним утром или вечерком, вынести кресло, если его там нет, сесть и просто смотреть на восход или на уходящее солнце…
Когда-то они жили в старой пятиэтажке недалеко от Иртыша. Дом был заселён давно, жильцы друг друга знали хорошо – в основном это были инженеры, врачи, служащие. Шумных, неблагополучных тут не было, все уживались более-менее мирно. Через стенку жила семья из четырёх человек: дедушка, его сын с женой, ребёнок их и собака породы сенбернар. Фамилия у них была Криворучко, а собаку звали Иртыш, псов такой породы в городе в ту пору было по пальцам перечесть или вообще не было, редкой породы был пёс. Его обычно выводил старый хозяин – Криворучко Наум Яковлевич, одессит по рождению и привычкам, когда-то активный участник всего происходящего там от первых лет Советов. Был рабочим, потом оперуполномоченным, но ровно до того времени, пока не почувствовал однажды, что в затылок дышит «1937», тогда он «ослаб зрением» и тихо перешёл на работу в школу. Может, потому и спасся. Так вот у этих соседей была странная привычка, они ходили по своей квартире в исподнем – в трусах то есть. Вначале Николая Николаевича, тогда ещё студента Колю, это смущало. Как-то позвонил им в дверь и, увидев хозяев в нижнем белье, подумал, что разбудил их: «Ой, извините, я не вовремя». А потом уже, когда это повторялось от случая к случаю, понял, что это их естественное состояние, они так живут, и им плевать на отношение к этому других. Но это было в квартире за закрытой дверью.
Наум Яковлевич, ему тогда лет за восемьдесят было, этим не ограничивался: не хватало ему витамина D, и для того, чтоб сократить его дефицит (это официальная версия), он выходил летними утрами на балкон в чём мать родила, то есть совершенно нагим, и загорал. Делал он это стоя, не стесняясь того, что его могли увидеть с балконов соседних домов или прохожие. Сколько времени практиковал он солнечные ванны, неизвестно, только проживающие напротив дамы не выдержали его либерального вида
и пожаловались участковому. Пришлось старику при выходе на балкон надевать трусы: «Так пусть бы не смотрели. Что можно увидеть нового у мужчины? Какие у меня могут быть тайны? Нет, вы мне скажите, греку стоять голым в государственном музее можно, а бедному еврею появиться на минуту на собственном балконе, так это… это уже уголовное преступление… Я что, кого-то этим видом убил? Не пережили шока? Я просто грею свой скелет, который чуть подмёрз за полгода сибирских морозов и снега». А живи он в собственном доме, кто бы ему запретил выгуливать себя по двору в костюме Адама?Воскресным ранним утром Громановские проснулись от нескончаемой мелодии дверного звонка и стука в калитку. Дверь пинали и били так, будто она в чём-то серьёзно провинилась. На улице громко переговаривались и кого-то ругали. Громановские никогда так рано по воскресеньям не вставали. В рабочие дни Елена Николаевна поднималась в начале седьмого, чтобы приготовить завтрак сыну и в семь часов проводить его на работу или на учёбу. И хотя она старалась делать всё тихо, к половине седьмого муж и дочь тоже просыпались, но не вставали, а ворочались в постелях, и только воскресенье для всей семьи было единственным днём, когда появлялась возможность поспать подольше, и вдруг такой тарарам. Ну есть ли совесть у людей? Опять кому-то что-то нужно?..
Так уже случалось в первые дни, когда они только заехали в этот дом, но не утром, а вечерами. Знакомиться с новыми соседями приходили живущие неподалёку одинокие дамы – бывалые пенсионерки. Первый раз произошло часов эдак в восемь или в начале девятого. Только поужинали – звонок в дверь, потом ещё звонок и нетерпеливый стук в калитку. А все устали за день, Николай Николаевич писал тяжело какой-то текст, он не получался, или то, что получалось, было неинтересно; Саша в своей комнате готовился к семинару, Елена Николаевна тоже работала за компьютером, Анечка делала математику: все были заняты, и вдруг незваные гости. Открыл Саша. Он вышел во двор и с кем-то некоторое говорил, потом вернулся и заглянул в комнату отца:
– Там соседка, бабушка, просит посмотреть её телефон…
– Саша, какая соседка, какой телефон?
– Сотовый какой-то, старенький, говорит, он не работает, а ей позвонить надо.
– Да… хм, она что там? Вечер на дворе, мы что, мастерская? Ну почему так беспардонно-то?
Николай Николаевич отодвинул стул, чтобы встать, и вышел из-за стола. Он качал головой, глаза были сужены, губы сжаты: «Только пошло, только мысль поймал, идею нашёл… девять часов вечера, какой телефон?!»
На пороге в прихожей стояла дама – старушка и бодро улыбалась, протягивая телефон.
– Не работает. Начала набирать, а он ничего не показывает. Может, я что-то не так сделала. Посмотрите… Вот ничего нет… Отремонтируйте…
– Кто, я? Почему я должен его ремонтировать в начале десятого вечера? Я и утром, и днём не смог бы отремонтировать, я вообще не ремонтирую сотовые телефоны…
– А парнишка? Он сможет?
– Да с чего вы взяли, что он может? Он тоже не умеет ремонтировать телефоны, телевизоры, пылесосы, стиральные машины… и холодильники, и… другую бытовую технику. Дождитесь утра, найдите мастерскую… Вам плохо? Вам нужно позвонить? Я вам дам свой телефон…
– Нет, не нужно. У меня для таких случаев другой есть, – спокойно сказала она. Николай Николаевич от негодования шумно вдохнул и выдохнул воздух, но на даму это не произвело никакого впечатления, по лицу было видно, что её мало интересовала чья-то реакция, и тем более, что о ней подумают. Может быть, какую-то часть жизни беспокоило, но теперь она пожалела об этом – зря время и нервы тратила. В жизни нужно требовать своё, пусть даже это кому-то представляется нелепым, возмутительным, наглым. Не нужно обращать на это внимание, требуй своё и не отступай.