Добрым словом и пистолетом

— Страшно? — тоже повернувшись, наклонившись ближе, тихо спросил Турин.

— Наверное.

— А мне — нет. Хочешь верь, но не страшно — злюсь я. А так — хреново все это. Хреново… Я, представь, только вчера утром ведь думал: устроилось все вроде, надо снова матери писать…

Весточки из Дориата в Дор-Ломин и обратно шли нечасто, но регулярно — можно было направить и через верных людей, и обычной почтой — у нее были свои каналы и свои связи. Морвэн отвечала скупо и по делу, теплыми приписками ни о чем были дополнения рукой Ниэнор. А в общем же в самих посланиях ответом на намеки Турину приходил неизменный подтекст: Морвэн никуда не поедет, Ниэнор тоже.

Турин, похоже, снова об этом вспомнил и вздохнул.

— Ладно. Что стоять… Что делать будем?

Белег поднял голову, выпрямился.

— Я же сказал: сходим в Заводи.

В Заводи никто из посторонних из праздного любопытства не совался — так Тингол сразу договорился с самим Йарво. Никаких строек поблизости, никаких грузовых причалов выше по течению, никакого шума и вмешательства в их дела. Когда фарватер Эсгалдуина потребовалось заглубить — договаривались заново, и пришлось изрядно помучиться. Дориатские законы в Заводях соблюдали, верховенство короля признавали, но в быту жили старым укладом; дети, внуки, правнуки и прочие потомки Йарво, бывало, переселялись в город, заводили свои семьи, но и связи с Заводями никогда не теряли.

Белег и Турин прошли тихой окраиной Заречья, потом пустынным берегом реки — через луг, через присыпанную резаной осокой низину (под ногами выступала грязная жижа, в воздухе пахло застойной водой и тиной), миновали перелесок, потом черный от времени, но крепкий, ровно стоящий частокол. Огромные щучьи и судачьи черепа щерились на нем поверху, над воротами была приколочена бурая ветвистая коряга.

— Здравствуйте, — осторожно произнес Турин: за воротами стоял голый по пояс беловолосый мужчина и острогой поправлял развешенную изнутри частокола сеть.

— Мир вам, — удивленно и гулко отозвался он.

Заводи были чем-то вроде большой усадьбы. Несколько десятков вытянутых, крытых дерном свайных домов стояли вдоль изогнутой старицы, окруженные хозяйственными постройками, навесами, распорками для снастей, вешалами с рыбой. К поселению вплотную подступала вода, а частокол прикрывал подход от Заречья; сотни три здешних обитателей промышляли в основном ловлей, лесом и кустарными ремеслами.

— Мир тебе, Белег! И спутнику твоему мир, — окликнул их низкий женский голос с непривычным выговором.

Босая женщина в одном только коротком фартуке рыбьей кожи и в такой же головной повязке стояла на коленях возле деревянного помоста и энергично натирала солью большую рыбину. Не дожидаясь вопроса, указала в сторону пристани.

— Там.

Их появление уже привлекло внимание: с сухим шелестом колыхались костяные низки занавесок в дверных проемах, местные выглядывали — кто-то просто помахать, кто-то здоровался, кто-то смотрел безучастно; как всегда, из ниоткуда набежали дети: стайкой рыбешек принялись виться, гомонить, смеясь и норовя ухватить за одежду. У пристани отстали.

Пристань, а вернее, длинные дощатые мостки на все тех же сваях, тянулась вдоль расчищенного русла старицы в сторону Эсгалдуина. На столбах, как и везде, сушились сети и мотки лесок, покачивались привязанные барки и долбленки. В конце пристани, свесив в воду босые ноги, сидел мужчина. Его длинные, почти белые волосы были причудливо заплетены в тугие мелкие косички и стянуты вместе в основательный хвост, тот свисал вдоль голой спины, концами косичек лежа на досках. На звук шагов мужчина поднял голову.

— Белег. Турин, — коротко поприветствовал, как все здесь — гулко и глуховато, и как все — глотая гласные: получалось скорее «Бельх» и «Турн». — Знаю уже. Присядь.

Белег успел загодя снять туфли, отставил их в сторону и, поддернув брюки, опустился на пристань рядом с Йарво. Тот подвинулся, убрал за спину долбленое ведро и продолжил смотреть на кончик удилища.

— Видели что? — нарочито бодро поинтересовался Турин, сунул нос в ведро и одобрительно помычал. Ни разуваться, ни садиться он не стал: опустился на корточки и уже с подозрением, с легкой опаской покосился на поверхность воды. Старица была темная, стоячая, густо затянутая ряской и тонкими, разбегающимися в воде нитями водорослей, — они слабо колыхались там, похожие на волосы утопленников.

Когда-то Белег вдоволь поводил Турина, мальчика еще, по всему Менегроту, по всем окрестным городкам, по хуторам, по армейским расположениям — показал, перезнакомил со множеством собственных знакомых и с Йарво, конечно, тоже. Но в Заводях Турин всегда чувствовал себя явно неуютно и, как всегда в таких случаях, скрывал замешательство особой, неловкой оживленностью. Впрочем, в подобном отношении к здешнему укладу могли бы сознаться многие менегротцы.

— Где нам… Надо что? — прозвучало скорее «натшто», и Йарво покосился на Белега левым ярко-зеленым глазом. Правый был черный.

— Хорошо бы кое-что поискать.

— Потеряли?

— Возможно. В городе нет, в лесу нет. Думаю, вдруг ты поможешь.

— Может, и помогу… — Йарво подсек удилище, но натянувшаяся было леска сразу ослабла, и он пустил ее обратно. — Давно потеряли? Далеко?

— Позавчера к ночи. Может, позже. Не раньше. У Клубка или ниже.

— И велика потеря?

— Гондов десять{?}[От gond (синд.) – камень. По аналогии с английским стоном (stone), мерой веса, равной 14 фунтами. Т.о. 10 гондов – примерно 65 килограмм.].

Йарво что-то пробормотал, подергал себя за мочку — там, слева, в нее была вдета серьга-загогулина из черного камня. Другая загогулина, ярко-зеленая, была вдета в правое ухо.

— Добрo, — решил что-то, на ощупь запустил руку в ведро за спиной и, пошарив, вынул плотвичку. Безголовая тушка — голову Йарво сплюнул под ноги — звонко шлепнулась в середину старицы, оставив в ряске темную брешь, сразу ушла на дно. А потом вода вдруг вспучилась, мельком показала черную, гладкую, лошадиной ширины спину — что-то двигалось там в глубине, проборонив поверхность и пустив в стороны крупно побежавшую рябь, и наконец возле пристани показалась башка — крохотные широко расставленные глазки, колыхающиеся усы и обманчиво безобидная, беззубая пасть размером с хороший чемодан. Турин невольно отодвинулся.

— Добрo, — повторил Йарво, наклонился и ласково похлопал рыбину между глаз. — Сыщем.

Минуты не прошло — голося что-то совершенно неразборчивое, гулкое, утробное, на зов прибежал довольный голый мальчишка с шестом в руках; следом пришел рослый и плечистый — не в пример щуплому Йарво — мужчина в кожаных штанах, армейских ботинках и пехотной блузе старого образца. Коротко пожали руки, мужчина спрыгнул в ближайшую барку, стал ее отвязывать. Оба они были такие же беловолосые, разноглазые; мальчишка — младший сын Йарво, мужчина — старший правнук. Детей у него было шестеро: первая жена, Сорсэ, погибла еще в Походе, остались сын и дочь, а позднее Йарво сошелся с Туммэ.