Добрым словом и пистолетом

— Не гони так, — попросил Белег.

Они отъехали от Менегрота на пару лиг, городские окраины уже кончились, а редеющие хутора и селения отпрыгивали от шоссе все дальше. Это шоссе тоже было относительно новым, проложенным специально в стороне от крупных городов. Боковые съезды уводили к ним от больших перекрестков, и первый такой, с каменным указателем на Карас-Аэль, по расчетам должны были проехать минут через сорок. Но уже закрадывались подозрения, что это случится раньше — или никогда.

— А как? — прекрасно все понимая, притворно удивился Турин. — Ты говоришь: не гони!.. А хочешь метнуться одним днем — так мы или едем, или плетемся и меняем планы.

— Не нужно плестись. Мы едем быстро. Но без риска оказаться в кювете.

— Ну и нет такого риска… — хмыкнул Турин, но скорость слегка сбросил.

Нет, водил он отлично. И сейчас мог бы с полным правом заметить, что, если бы не это умение, Белег не дотянул бы не то что до госпиталя — до заставы «Миндеб — Север». Но, конечно, ничего говорить не стал.

Иногда казалось, что он помнит ту дорогу. Провонявший топливом, машинным маслом, кровью и пoтом железный короб безымянного еще уродца-бронемобиля; жара, жуткая тряска и обрывки не фраз даже — слов, смысл которых от него упорно ускользает. Рядом мнилось какое-то движение, плескалось чье-то отчаяние, вроде бы скользили чьи-то пальцы… Как Гвиндор одной рукой справлялся с повязками и санпакетами, да еще на такой скорости, да еще по такой дороге, было отдельным вопросом. Турин потом обмолвился, что на некоторых участках выжимал до пятнадцати лиг в час{?}[75 км/ч], но правдой это быть не могло. Еще менее понятно было, как они уцелели, проскочив райвов двадцать минного поля и остановившись, только когда с заставы начали палить в лобовую броню. После этого случая саперные части на всей Границе попали под тотальную проверку, и по ее итогам некоторые погоны шустро поредели.

Белег не мог себе ответить, были ли истинны эти разрозненные образы у него в памяти или же память сама пыталась восполнить и зарисовать пробелы. Спрашивать прямо он не стал. Это был первый случай в его жизни, когда он по-настоящему угодил в госпиталь, и второй, когда не мог чего-то вспомнить.

— Белег, — позвал Турин, поймав взгляд в зеркале. — Хочу все-таки прояснить. Мы считаем — я говорю «мы», хотя это не совсем так, — что нам нужно проверить версию. Это я понимаю. Не до конца, но допустим…

— Почему «допустим»? Ты не согласен? Ты бы занялся чем-то другим?

Накануне вечером они еще раз подробно все обсудили, сошлись на том, что в городе успешно поработают другие: еще две пары ног не сильно помогут полиции в хождениях по гномьим мастерским; еще две пары глаз не сильно облегчат жизнь разведки в чтении анкет переселенцев и освобожденных пленников. Анкетами сотрудников дворца заняться было необходимо, но… Тут следовало выбирать.

— Да нет, я не про то, — помотал головой Турин, покачал ушами шлема. — Просто неспокойно уезжать. Ощущение, что мы не доедем до Границы, как в городе рванет…

Белег медленно покивал.

— А если мы останемся, то, конечно, не рванет.

— Ну тебя!.. Ладно, что уж — решили так решили. Я про другое. Хорошо, тебе — тут уж точно «тебе» — вперлось посмотреть в честные глаза Маэдроса и услышать его честное «нет, не мы»… — возражений не последовало, и Турин, подождав, покосившись в зеркало, продолжил: — Я только другое не улавливаю: если подтвердится причина для подозрений, нас где-нибудь там же и прикопают. Неоднозначный исход, но в какой-то степени результативный — в общем, я к такому готов. А если нет, то… что? Ты рассчитываешь, они нам как-то помогут? Посодействуют? Посочувствуют? Наконец, ты как вообще собираешься определить истинность этого «нет»?

— Если камень у них, это будет видно сразу.

— Пф-ф, хочешь сказать, он будет светиться у Маэдроса в кармане? И вот бы ты еще так же уверенно сказал что-то типа «нет, Турин, нас совершенно точно не прикопают»…

— Это маловероятно.

На обочине шоссе замелькали вдруг вереницей крытые военные фургоны, потом растянувшиеся цепочкой кони — по меньшей мере два взвода, келонцы и кто-то из регионцев. Конница в Дориате была немногочисленна, отдельные эскадроны были приписаны к разным участками Границы и в основном вдоль нее и перемещались, часто выполняя роль тактической разведки. Уже было известно, что пехотные части округа стянули к столице, на Границе контингент приведен в полную готовность, а по самой территории королевства части активно перемещались — кто к северным рубежам, кто к юго-восточным, кто опять-таки на подступы к Менегроту.

«Глаурунга» остановили возле очередного поста, к окнам наклонились, заглянули в документы.

— …твоя всегдашняя вера в лучшее меня, конечно, обнадеживает, — продолжил Турин, когда после краткой заминки рванули дальше. — И по одному вопросу, и по другому.

— Турин, — Белег замолчал, подбирая слова, — имейся убежденность, мы бы вообще никуда не ехали.

— Погоди. Ладно, я не буду спорить про голодрим. Что они сообща или один кто-то самый нетерпеливый решил взбодриться и пошевелиться в нашу сторону — ладно! Проехали, это уже к ним вопросы. У тебя другое спрошу.

— Спрашивай.

— Ты решил ехать, потому что и правда Маэдросу в глаза посмотреть хочешь; потому что хочешь узнать, кто в Менегроте больше других задергается, когда мы с тобой так внезапно сорвались; или все-таки наоборот — смотреть пристально ты как раз не хочешь. На своих.

За окном мелькали темной стеной деревья, приближался дальше по шоссе поселок. Там была конная станция, а с недавних пор — и заправочный пункт вместе с небольшой гостиницей и закусочной при ней. Турин бросил взгляд на уровень топлива на приборной панели, сунул под шлем ладонь, почесал затылок. Для езды на полностью закрытом, застекленном «Глаурунге» этот старый шлем вовсе не требовался, но молодой человек упорно надевал его всякий раз, как садился за руль, как прежде в детстве упорно таскал с собой и с гордостью показывал его всем заинтересовавшимся.

— Ладно, — делано вздохнув, подытожил Турин, — мне-то можешь не отвечать.

***

Белег сидел в своем кабинете в самой дальней части Военного крыла и разбирал донесения. Ими был завален рабочий стол, приставной стол и длинный стол для совещаний. Папки грудились и на стульях, на нарочно придвинутой к шкафу скамье-кушетке, собрались стопками возле стены, и все это весьма наглядно представляло тот хаос, что творился в Белерианде с минувшего лета.

После Нирнаэт прошло восемь месяцев. Старыми картами теперь можно было пользоваться только по иному назначению, большая часть внедренных сотрудников так и не вышла на связь, а сеть информаторов попросту прекратила свое существование и возрождалась по крупицам; вся картина мира в Белерианде встала с ног на голову, и нужно было заново налаживать всю работу. Но чем дальше, чем больше времени проходило после катастрофы, тем чаще Белег ловил себя на том, что ищет в донесениях не столько данные, возможности и лазейки, сколько изучает по-прежнему стекающиеся из разных источников все более противоречащие друг другу поименные списки.

Дверь открылась без стука, и в кабинет вошел Тингол. Турин сидел у него на руках и с осторожным интересом смотрел по сторонам, прижимая к груди отцовский мотошлем. Вообще-то он не любил, когда его брали на руки, считая девятилетнего себя слишком взрослым для такого обхождения. Но для короля существовало однозначное исключение.

— Привет! — бодро поздоровался Тингол и поставил мальчика прямо на стол.

— Привет, — в меру бодро повторил тот и, слегка смутившись, принялся озираться — рассматривать заставленные папками шкафы, заваленные бумагами поверхности, наполовину скрытую занавеской, утыканную цветными флажками настенную карту.