Добрым словом и пистолетом

Белег застыл над бумагами и ждал продолжения.

— Пойдем погуляем? — как ни в чем не бывало предложил Тингол. — Тепло, ясно. В парке уже и птицы прыгают. М?

— Иди, — Белег взглянул на мальчика и закончил: — …те.

— Неужели я помешал? — преувеличенно удивился Тингол. Подошел ближе и по привычке уселся на край стола, сунул нос в разложенные бумаги. — Беженцы Бритомбара… Рейды в Дортонион… наблюдение за Амон-Эреб… А это что? Мда-а, — он недовольно покривился и покивал самому себе, отпихнул вскрытый пакет — внутри были переданные из приграничных госпиталей карточки умерших от ран. Летом в Приграничье пришлось выставлять целые палаточные лагеря для прибивающихся остатков разгромленных армий, и кого-то потом выпроваживали дальше на юг, кто-то оставался на долгом излечении, а кто-то оставался насовсем. — Хороших новостей не подвезли?

— Все новости в рапорте. Не надо сидеть у меня на столе.

— Да я видел, видел… Вот, принес тебе еще одну бумажку, — на замечание Тингол бровью не повел, сунул руку во внутренний карман пиджака и вынул заполненный бланк приказа. — Гляди: «Предоставить полковнику Куталиону двухнедельный отпуск в счет…», тра-ля-ля. Выметайся, — и успел отдернуть руку прежде, чем Белег дотянулся до листка. — Видишь, все уже подписано и зарегистрировано. Чтобы ближайшие полмесяца тебя тут не было. Передохни, погуляй вот с мальчиком. Мальчик очень хороший, да ты и сам это знаешь.

Белег снова взглянул на Турина. Тот уже слез со стола и теперь, отогнув край занавески, застыл перед большой картой Белерианда — рассматривал флажки и нарисованные стрелки. То, что ему неуютно присутствовать при странном разговоре, было очевидно.

— Зачем ты его привел?

— Как зачем? Чтобы ты спорить при ребенке постеснялся, — даже немного удивился Тингол. — И потом, у тебя же должно быть какое-то участие к его судьбе. Ответственность. За тех, кого мы выручили? Нет?

— Элу.

— Значит, так, — Тингол резко сменил тон. — Встал и убрался отсюда. Вот этого тупого сидения мне не надо. И такой вот дури, — он вытащил из того же кармана еще один мятый листок — первую страницу вчерашнего рапорта, — не надо тем более. Нет, ты перечитай, перечитай ради интереса, там таки-ие мысли!.. Рандиллион сказал бы, это контрпродуктивно. Я говорю проще: мне надоело. Появится информация — тебе сообщат. А пока ты отправляешься проветрить голову. Каждый день будешь гулять с Турином, узнаешь у няни: когда, что, как. В зверинец сходите, в лес. Ну придумаете, что вам там надо…

Белег откинулся в кресле.

— Я ведь могу и приказать, — подождав, нехорошо понизил голос Тингол.

— Попробуй, — еще тише предложил Белег.

Тингол буравил его взглядом несколько секунд, затем хлестким, как пощечина, ударом скинул со стола ближайшую папку и резко обернулся.

— Рядовой Турамбар!

— Я! — звонко откликнулся Турин, тут же подбежал и вытянулся в струну.

— Слушайте приказ главнокомандующего.

— Так точно!

— С сегодняшнего дня поступаете в распоряжение полковника Куталиона. Находитесь при нем неотлучно в светлое время суток. Выполняете все его распоряжения, кроме распоряжений удалиться куда-либо под любым предлогом. Вечером перед отходом ко сну я буду лично выслушивать ваш подробный рапорт о мероприятиях и происшествиях за день. Вопросы?

— Никак нет!

— Выполняйте. Вольно, — и, не повернувшись больше к Белегу, вышел из кабинета.

Через несколько секунд заглянул озадаченный Ордиль, в руках у него белел мятый листок.

— Что это сейчас было? — он замолчал, посмотрел по сторонам, посмотрел на мальчика и расправил листок. — А это? Что за рапорт? Кто писал?

Белег медленно поднялся из кресла и теперь проверял карманы мундира.

— Белег?.. И что теперь с планом по рейдам?

— Понятия не имею. Его Величество решит, — Белег уронил поверх документов связку ключей и, пройдя мимо недоуменно посторонившегося Ордиля, вышел в приемную.

Турин нацепил свой шлем и с серьезным видом помаршировал следом.

***06 часов 30 минут

Остановку сделали через полтора часа — по плану. На прямом, как стрела, отрезке шоссе «Глаурунг» мог выжимать максимум своих возможностей, но затем перед Границей, перед переходом в менее спокойные земли Андрама ему следовало дать немного отдохнуть. Место под остановку тоже было намечено заранее: за последним на южном направлении поселком сторожевой пост открывал полосу отчуждения; ни постоянных поселений, ни случайных прохожих там уже быть не могло.

Белег вздрогнул и открыл глаза. Нащупал на двери ручку, оперся на нее и выпрямился.

Заглушенный «Глаурунг» стоял на обочине в тени подступающего леса, и лобовое стекло было частично перегорожено поднятой крышкой капота. Из-за крышки доносилось глухое постукивание, скрежетание, плеснуло там что-то — потом смолкло; выглянул Турин, качнул вопросительно головой.

— Схожу проветрюсь, — сообщил он, когда Белег тоже выбрался наружу, отер лицо и нащупал на щеке впечатавшийся кант воротника.

На шоссе в обе стороны действительно было пусто, не просматривалось никакого движения, и только в небе мелькали черные росчерки осенних птичьих стай. Из распахнутой пасти «Глаурунга» тянуло жаром и топливом, горячим железом и маслом. Белег убрал с капота руку и, постояв еще немного, тоже пошел к деревьям.

Сперва было тихо. Настороженно. Между деревьев плыла особенная осенняя гулкая пустота, звонкость воздуха, незаметная в городском шуме, в городской суете, а здесь тем более очевидная.

Белег прикрыл глаза и прислушался.

Тихо. Но вот лес, замерший было, затаившийся, словно присмотрелся — узнал словно и тогда не стал больше прятаться, раскрылся; зазвучал в этой осенней звонкости тихий шепот, голос ветра, пронзительные, острые птичьи возгласы; обозначились резко и отчетливо запахи — листвы, и коры, и мха; и грибов в корнях деревьев, и кислых ягод, и прели, сырости, и близкого болотца где-то за деревьями. В кронах отмерли и зашевелились птицы, запрыгали по веткам, застрекотали. Неподалеку стояла и принюхивалась учуявшая бронемобиль настороженная лисица. Прыгала белка. Было свежо и легко, пахло осенью, вчерашним дождем и скорыми ночными заморозками.

«Ку-ку, ку-ку, — раздалось над головой, мерно и как будто насмешливо, — ку-ку».

Белег открыл глаза и нашел в кроне птицу. Та замолчала сразу — смотрела наглым глазом в желтом обводе и чуть подпрыгивала на ветке. Потом вспорхнула и убралась в чащу — видно, уловила внизу что-то такое неладное, не сулящее добра.

Ночью он опять мало спал. Впрочем, это успело сделаться привычным, и опасной усталости не ощущалось. Но вот, похоже, автомобильная качка взяла свое, и на несколько минут — не больше — он провалился в сон. Неприятный сон — не сон даже, дремоту. Воспоминание.