Дочь друга. Ненужные чувства
Шрифт:
Я наверняка выгляжу как восторженная дурочка, стоит только представить, что у Орлова есть доступ к материалам дела, к расследованиям, к уликам.
Уверена, что есть, иначе бы он в своих статьях не писал все то, что я там читала. Не рассекречивал бы убийц и маньяков раньше следователей.
– Простите, – отвожу взгляд от стенда. – Вы меня вызывали.
– Узнал, что конверт ты не получила.
Достает конверт из ящика стола. Держа в руках, поднимает его на уровень своего лица, демонстрирует. Протяни руку и возьми, но я остаюсь сидеть неподвижно.
– Хочешь
Я хмурюсь.
Отец у меня следователь и воспитывал меня с десяти лет практически в одиночку. Так что я без приукрас начинаю думать, в какое русло клонит Орлов. Вариантов несколько, и мне ни один не нравится.
– Не спросишь, что нужно сделать?
– Жду, когда вы сами скажете.
Смеется, откидываясь на спинку кресла. Ему тридцать пять. На работу ходит в дорогих костюмах, всегда гладко выбрит и начеку. Привлекательный, холостой, но поговаривают, что меняет женщин как перчатки.
Перед приездом сюда я многое читала, и в его биографии не было указано, что он спит со стажерами. Но холодок по спине все равно пробегает. Я не готова сближаться с влиятельным, пусть и красивым мужчиной, лишь бы выслужиться.
– Выдохни, – советует. – Ничего такого. Я даю тебе конверт взамен на молчание.
– Молчание?
– Не получили конверт трое. Один я даю тебе. Как минимум двое должны остаться без информации.
– Но… почему я?
– Потому что они – местные, учатся в лучшем вузе города, а ума… как у инфузории.
Конверт маячит у меня перед глазами. Протяни руку и возьми, но я медлю. Папа учил всегда подставлять не людей, а плечо.
– Да ладно, – усмехается. – Думаешь, кто-то из них откажется?
Уверена, что нет. Возьмут и промолчат, но то они, а это я. Меня папа иначе воспитывал, хоть и рука сейчас чешется взять конверт.
– Я же отдам другому, – тоном змея-искусителя.
– Инфузории?
– Почему нет?
– Сами же сказали, – пожимаю плечами. – Справедливо никому не давать.
– Справедливо как раз дать тебе.
– Я не возьму.
Фух! Сказала!
Под пытливым взглядом съеживаюсь и смотрю на то, как Орлов рвет конверт на маленькие кусочки. Отправляет в мусорку.
– Иди, – указывает на дверь.
Внутри начинает царапать противное чувство, что сделала глупость.
– Катя, – звучит за спиной, и я поворачиваюсь. – Завтра утром ответа не будет только у тебя, – уверенно.
Смотрю непонимающе. Он ведь выбросил конверт или… это проверка, и у него есть еще два, которые он отдаст ребятам?
– Они найдут способ узнать. У них есть связи и деньги, а у тебя… ничего.
Глава 12
– Не будет нового оборудования, – зло произносит главврач. – Не выделяют нам бюджет. Частники, мол, сами справляйтесь.
– Купить самим – никак? – это в разговор влезает Герман.
Он был инициатором покупки, выбивал, составлял списки, искал поставщиков. Что-то там мегакрутое нашел, но, видимо, не судьба.
– Денег у нас таких нет, Герман Львович. Откуда?
– Кредит?
Он часто дежурит на
скорой, ему это оборудование в первую очередь надо, потому что неправильный диагноз часто равен смерти пациента.– Ну какой кредит, у нас и так их достаточно.
– У меня пациент вчера умер, – басит недовольно.
– Пациенты каждый день умирают.
Герман вылетает из кабинета, громко хлопнув дверью.
– А тебе чего, Кирилл? Тоже на мрущих пациентов будешь жаловаться?
– Я по другому вопросу.
– По какому?
– Бабки куда, Антон Андреевич, деваются?
У него от возмущения багровеет лицо. Проблемы с давлением, но я молчу об этом. Он не любит, когда мы его гоняем по чек-апам. Расслабленно откидываюсь на спинку стула.
– Да что ты себе…
– Много, Антон Андреевич, много. Мне залить в уши про недостаток финансирования не получится, я вижу, сколько стоят наши услуги.
– Мы в прошлом году, если ты помнишь, оборудовали родильное отделение. На ремонт и закупку ушло много денег, но зато там все по последнему писку.
– Это помню. И что – все?
– Все, – разводит руками. – Что-то в следующем году придумаю.
Я ему не верю и совсем не удивляюсь, когда вижу за дверью ждущего меня Германа.
– Перекурим?
– Пошли.
– Что думаешь? – спрашивает после пары затяжек.
– Оборудования не будет.
– Знаю я, что не будет, – хмыкает. – Что делать? Я так работать не могу.
– Уволься, переведись в другую клинику. Возможностей – тьма. У тебя скандального прошлого за спиной нет.
– Не вариант. Как додавить Антона?
– Никак. Бабок нет.
– Куда он их дел? – недовольно.
– А вот это надо бы узнать. Сдается мне, оборудование в родильном не стоит столько, чтобы расплачиваться за него столетиями.
– Думаешь, присвоил? Клиника же частная, считай, весь доход его.
– Весь да не весь, инвесторы у нас же имеются, они много денег выделяют. Или, ты думаешь, мы на доходах все? Тут много богатеев платит бабки, чтобы быть уверенным, что их спасут.
Есть у меня пара мыслей. Если подтвердятся – придется рассмотреть вариант увольнения. Рассмотри пока вакансии в других больницах, – советую Герману, хоть и прекрасно знаю, что никуда он не уйдет.
Он к этой больнице после смерти жены словно приклеился. Ему столько предложений из-за границы поступало – не сосчитать, а он все сидит здесь, работает, будто ждет. Чего – непонятно. Ни жену уже, ни сына не вернуть.
Мы докуриваем сигареты, заходим обратно. У меня по плану две операции. Первая проходит даже быстрее запланированного, вторая… возимся. Открывается кровотечение, с трудом находим источник, устраняем. Следом – остановка сердца. Такое происходит часто, иногда и обычная, как ее часто называют хирурги “простая операция”, проходит с рядом проблем, которые открываются уже в процессе. Пациента мы спасаем, только выхожу из больницы в десять вечера. Уставший и злой, голодный. Забегаю в супермаркет, чтобы взять пару уже готовых блюд и не ждать доставку из ресторана, когда на экране телефона всплывает имя Светланы Никитичны.