Дочь генерального секретаря

– Тома, русо!

– Надо следить за собой, - Мигель раскрыл наваху и вспорол багет. Иначе ничего у вас во Франции не выйдет. Так и останетесь неудачниками. А как вы думали? Во Франции самое главное внешность. Вот посмотрите на Али.

Мустафа огрызнулся по-арабски, всем видом выказывая, что е... нравоучения.

– Мигель, - сказал я, откусывая сэндвич.
– Давайте сходим на Пигаль, а? В субботу, всей бригадой.

– Куда?

Али с Васко засмеялись.

– На пляс Пигаль.

– Ходер!* - Бригадир даже перестал жевать.
– Я ведь женат.

– Я тоже, - сказал Мустафа.

– Сравнил! Твоя в пустыне, а моя в Версале.

Али засмеялся.

– Жены боится...

– Не жены, - сказал Мустафа.
– Боится проституток.

– Кто, я?

– И знаешь, почему? Потому они француженки.

– Я - проституток? Лас путас - я? Ходер! Коньо! Me каго ан ля мар!..**

* Е... (исп.)

** Б...? Е...! П...! Сру на море! (исп.)

– Так как?

Бригадир замолчал и сдвинул брови.

– В субботу, говоришь?

– В субботу.

– Черт с вами. Vamos.

Мы завернулись в газеты и легли на железные нары. Он еще долго не мог успокоиться. Ворочался и прогибал железо. Спросил, а видели мы фильм "Эммануэль"? Мы видели. Мигель ходил с женой, и фильм ему понравился, ибо "Буэно пара ходер..." Но пляс Пигаль? К лас путас? Последнее, что я услышал, было многоэтажное "ме каго ан ла лече де ла пута вирхен Дева Мария..."

Мне стало как-то не по себе. Будто сокрушил последний бастион христианской этой цивилизации.

– Раздвинь! Раздвинь!
– закричал впереди один зритель.

С помоста женщина крикнула в ответ:

– Десять франков!

Монета шлепнулась на доски, и она присела.

– Тьфу, - плюнул Мигель.

На помосте женщин грели радиаторы, и они, закончив стриптиз, сразу влезали в свои дубленки, но здесь, среди заиндевелых стен, стоять было холодно. Мы повернулись и вышли. Это был дешевый рождественский стриптиз, пять франков вход. Над бочкой с костром женщина держала руки в беспалых перчатках.

Мы вернулись к метро. Все было залито красноватым светом - заиндевелые деревья, и косая эта площадь, и карусель на ней машин, сверкающая отражениями неона, и стекло киоска, и далее околевший у пылающей жаровни продавец каштанов - эфиоп. Сквозь мглистость с неумолимой четкостью читались вывески типа НЮ ИНТЕГРАЛЬ... ЛАЙФ-ШОУ... ЭРОС-ШОП...

СЕКС.

Зарождаясь в глубине бульвара, это слово змеилось по обе его стороны и, выползая к ним на площадь, обвивало, как удав, как изначальный Змей.

– Так что?
– сказал Мустафа.

Из-за стекла киоска на нас смотрели обложки журналов. Радостные девушки на них раздваивали себя трусиками. У каждого из нас в кармане похрустывал конверт с получкой за неделю.

– Что-что... Идем, - сказал Мигель.

– Холодно, - поежился Али.
– Наверное, домой пойду. Телевизор посмотрим лучше.

– Миерда* же сегодня, - сказал Мигель.
– Ни одного фильма.

– Зато концерт. Там этот будет...

Васко встрепенулся:

– Кто?

– Как его... Комик один. Кончита очень его любит.

– Как знаешь...

Али вынул из кармана руку и распрощался:

– Амюзе ву бьен!**

* Говно (исп.)

** Приятных развлечений! (фр.)

Насвистывая, он сбежал в метро и скрылся за дверьми.

– Конечно, - сказал Мигель.
– Телевизор у них цветной. Ни в чем себе не отказывают. Но ничего, вот будет ребенок, узнают...

Плечом к плечу мы двинулись, я - с острым чувством нарушителя табу. Никто не знал, что перед выдачей зарубежного паспорта у меня отобрали подписку - избегать, среди прочего, сомнительных мест.

– Может быть, по пиву для начала?

Мигель сверкнул глазами:

– Vamos!

Мы вклинились в толпу. Месье, застегнутые на все пуговицы и с отсутствующим видом. Морячки в беретах с красными помпонами. Из-за занавески с гоготом вывалилась группа пожилых американцев фермерского вида - в обнимку с женами. Просияв набриолиненной прической, зазывала схватил Мигеля за рукав.

– Прими руку.

– Месье, не пожалеете, - совал тот контрамарку, пока не согнулся от того, что локоть бригадира въехал под ложечку.

В проулке красавица-мулатка упиралась в стену лопатками и ногой. Мигель покосился на мускул бедра.

– Вроде ничего.

– Мужик же, - прыснул Мустафа.

– Не понял?

– Травести, ну? Марикон.

Мигель оглянулся:

– У него же эти...

– Парафиновые наколол.

– Да ну?

– Говорю тебе.

– Х-ха... А под юбкой тогда у нее что?

– Как у тебя и меня.

Мигель плюнул под ноги:

– Х-ходер.

Справа открылись витрины в зал игральных автоматов. Васко свернул вовнутрь и, ухватив-шись за первые же обрезиненные рукоятки, погнал по экрану гоночную машину. Мигель покрутил головой, мол, пацан... Реакция, однако, у пацана была, и в ожидании, когда он разобьется, мы закурили. Васко не разбился, но перешел к другому автомату. Докурив, мы, как это принято в Париже, затоптали окурки на мраморном полу.

– Не надоело? Эй, Васко?

Васко не обернулся:

– Охота поиграть...

– Мы что, играть сюда пришли?

– Ладно, - сказал Мигель.

– Как это "ладно"? Сейчас найдем тебе по возрасту. Или мамаш предпочитаешь? Нет, ты скажи ему. Он всю получку спустит.

– Если хочется, - бормотал Васко, сбивая одну советскую ракету за другой.

Мустафа выругался по-арабски и вышел.

– Так что, Васко, до понедельника?

– Ага.

– Ну давай, - и мы похлопали коллегу, ведущего прицельный огонь.

Мустафа ждал у витрины, за которой прокручивался ширпотреб: зажигалки, пугачи, штампованные часы, пластмассовый паук, слепок женских грудей, сплющенные целлофановой упаковкой резиновые маски с разинутыми красными ртами. Проплыл здоровенный огурец, темно-зеленый и в бородавках.

– Х-ходер...
– Мигель сплюнул под витрину.
– Знаешь, почему он с нами не пошел?

– Пацан потому что, - ответил Мустафа.
– Е... он пошел. Его самого еще е...

– У него девчонка завелась.