Дочь Клеопатры

Я поправила диадему.

— Вот почему мне совсем не хотелось тебе рассказывать, — ласково промолвила Галлия.

— Подумаешь, — солгала я, не замечая лязга металла о металл и диких воплей толпы. — Это все? Или здесь еще есть кто-нибудь, хорошо знакомый с отцом?

Бывшая галльская царевна указала на юношу, сидевшего впереди. Широкоплечий, светловолосый, он подозрительно напоминал папу.

— Вот сын его третьей жены, Юлл.

— Они так похожи с Антиллом!

Это были родные братья. Только один из них, на свою беду, последовал за отцом в Александрию. Молодой человек хохотал, запрокинув голову и встряхивая золотыми кудрями. Точно так же, как это делали Птолемей и Антилл. В моем сердце тут же затеплилось родственное чувство. Отчего-то к Антонии или к ее сестре я ничего подобного не испытывала. Наверное, потому, что привыкла общаться с одними братьями.

— Хорошо бы с ним встретиться.

— Даже не думай, — строго предупредила Галлия. — Цезарь может решить, что Антонии вновь поднимают голову. Лучше уж наблюдай издалека.

— Как Скрибония за Юлией?

Рабыня печально кивнула.

Тут зрители неодобрительно зашумели, поднявшись в едином порыве на ноги.

— Что случилось? — крикнула я.

Один из преторианских стражников повернулся.

— Ранили гладиатора.

— Не первого за сегодня, — возразила Галлия.

— Это всеобщий любимец. Он продержался три дня, а теперь его ждет молот Харона.

— Они готовы убить любимца, который мог бы остаться в живых?

— Он ранен, царевна. Глаза закрыты. Харону плевать, а врача звать не будут.

Сиденья в амфитеатре поднимались подобно ступеням, однако из-за низкого роста я все равно ничего не видела за головами стоявших впереди. Их было слишком много. Может, оно и к лучшему. Когда молоток ударил по черепу гладиатора, все как один задержали дыхание. Над амфитеатром повисла мертвая тишина, которую неожиданно пронзил ужасный вопль Антонии. Октавия бросилась успокаивать дочь, но та еще долго не унималась, пока Марцелл не зажал ей рот:

— Молчи!

Цезарь поднялся с места.

— Довольно с меня на сегодня.

— Мне очень жаль, — извинилась Октавия. — Девочка испугалась.

— Еще бы, — сердито бросил он. — С этого дня — никаких выходов Гермеса и Харона! Агриппа, передай им.

— А как же узнать, когда закончится бой? — осведомился его племянник.

— Когда один из гладиаторов больше не сможет сражаться. — Повернувшись к Антонии, Цезарь взял девочку за подбородок, сам утер ее слезы и пообещал: — Больше никаких смертей.

Впрочем, я заметила: когда принесли выигрыш, Октавиан не стал отказываться.

Уже на вилле Александр отдал мне увесистый кошелек и тихо сказал:

— Для твоего приюта.

Я спрятала деньги в металлическом сундуке (недавний подарок Октавии), а брат запер его ключом, который носил на шее под буллой.

— Идем, — торопил нас Марцелл, стоя в дверях вместе с Юлией. — Успеем еще посмотреть колесничные гонки с дядиной площадки.

— А он не рассердится? — уточнил Александр. — Сказал же, что на сегодня достаточно.

— Отец просто не желает отсыпать ланисте три сотни денариев, — скривилась Юлия.

— Кто это — ланиста? — спросил мой брат.

— Хозяин школы гладиаторов, — вмешался Марцелл. — Когда боец погибает, устроитель игр возмещает потери хозяину. Римские игры, по обычаю, оплачивает Цезарь, а любимцы публики обходятся очень даже недешево.

— Теперь отцу придется расстаться с тремя сотнями — и это только за одного человека. Избавившись от Харона с Гермесом, он избавится и от любых долгов перед ланистами. — Юлия улыбнулась. — Вы ведь не думали, будто все это ради Антонии?

Римские игры тянулись еще четырнадцать дней, и к девятнадцатому сентября никого уже не тянуло обратно к учителю Веррию и занятиям. Марцелл умолял Октавию об отсрочке, но та была неумолима.

— Через шесть дней наступит dies natalis; будем праздновать двое суток. Думаю, этого более чем достаточно, — говорила она, провожая нас к портику, где уже ожидали Галлия с Юбой. — Скажите, вы отмечали в Египте дни рождения?

— Нет, — выпалил, не подумав, мой брат. — Разве что папа иногда приносил подарки.

Октавия сжала губы. Наверняка подумала о дарах, которых не получили ее дочери, пока наш отец был в Александрии.

— Сущие пустяки, — поспешила вмешаться я. — Ничего особенного.

— По крайней мере, он помнил, — тихо произнесла сестра Цезаря.

Я нахмурилась. Брат наконец-то понял, что натворил.

— Знаете, мы почти не видели отца, — прибавил он, спохватившись. — Даже в день рождения.

Октавия горько улыбнулась. Я кожей чувствовала, как она смотрела нам в спины, покуда мы не скрылись из виду.

— Наслаждайтесь, — обронил Юба, передавая нас в руки учителя на пороге школы.

Кажется, учитель Веррий проникся к нам состраданием, потому что ближайшие несколько дней были заполнены веселыми играми. Мне удалось победить в состязаниях на запоминание длинных отрывков из Еврипида и на знание Муз, а Тиберий ухитрился усвоить самые крупные куски из произведений Энния [27] и Теренция [28] — неких римлян, труды которых меня совершенно не интересовали. С окончанием сентября развлечения тоже кончились, и учитель твердо вознамерился познакомить нашу компанию с риторикой, наукой публичных выступлений. Марцелл тяжело вздохнул, а Юлия обмякла на стуле.

27

Энний Квинт (239–169 до н. э.) — римский поэт. Его перу принадлежат национально-исторический эпос «Летопись» (в котором излагается история Рима от Ромула до современных Эннию событий), переработки греческих трагедий и комедий, сатиры, эпиграммы.

28

Теренций Публий (ок. 195–159 до н. э.) — даровитейший после Плавта представитель древнеримской комедии.

— Сегодня вы проведете некоторое время возле Сената, слушая, как ведутся дела. — Веррий не стал обращать внимание на жалобный стон дочери Цезаря. — От вас только требуется выбрать один из спорных случаев и проследить за его решением до конца. Если повезет, разбирательство завершится прямо сегодня.

— Пустая трата времени, — посетовала Юлия по дороге на Марсово поле. А потом, посмотрев на шагающих чуть поодаль Галлию с Юбой, блеснула глазами. — Может, убедим их притвориться, будто мы были в Сенате, а сами…

— …сочиним целое разбирательство? — возмущенно продолжил Марцелл.

— Ну и когда же нам посещать эти слушания? — осведомилась девушка.

— Придется забыть о цирке по крайней мере на неделю, — ответил он.

— Но Веррий не говорил, что разбирательство непременно должно быть долгим. Давайте выберем что-нибудь покороче, до завтрашнего утра?

Марцелл внимательно посмотрел на нее.

— Тогда нас заставят ходить туда снова и снова.

Юлия повернулась ко мне.

— Не понимаю, как ты выдерживаешь? С рассвета учишься у Витрувия, а потом еще целый день с нами…