Дочь Клеопатры

— Где твои сестры? — обратилась я к Марцеллу. — И почему вашей мамы здесь нет?

Он отступил подальше, чтобы лучше видеть (хотя мы стояли прямо за деревянным помостом, а вокруг толпились сотни сенаторов), и произнес:

— Сестрам сюда нельзя. Маму всегда огорчают подобные слушания. Однажды на ее глазах человеку вынесли смертный приговор, так она до сих пор вспоминает.

— Думаешь, их объявят виновными? — разволновалась я.

— Убийцу — конечно. А остальных… — Молодой человек замялся. — Не знаю. Предать их казни будет несправедливо.

— Но в чем виноваты дети? — вмешался мой брат.

— Если бы Красный Орел был здесь, — зашептал Марцелл, — сейчас бы уже на каждой двери висели воззвания.

— Может, он выжидает, — предположила я. — Хочет узнать приговор.

Казалось, на слушание пришел весь Рим, за исключением Октавии. В присутствии Цезаря адвокаты старались выступать покороче. Их последние речи были особенно выразительны. Защитник со стороны Гая Фабия призывал к справедливости, указывая на жену покойного, утиравшую слезы. Защитник рабов обращался к разуму, напоминая, что дети и старые женщины не могли принимать участие в преступлении. Когда присяжные поочередно объявили юного раба виновным, я заметила, как Октавиан кивнул в знак согласия. Толпа оглушительно возликовала. Мальчик испуганно посмотрел на мать, и та закрыла лицо руками, закованными в тяжелые кандалы.

— Вот оно, — бросила Юлия. — Интересно, что теперь?

И она откинула непослушный черный локон со лба и поднялась на носочки, чтобы видеть лица присяжных.

Первый из них встал с места и произнес свой вердикт о двух сотнях рабов.

— Виновны.

Я посмотрела на Цезаря. Его лицо представляло собой бесстрастную маску. Поднялся второй.

— Виновны.

Толпа негодующе загудела. Когда тот же вердикт прозвучал и в третий, и в четвертый раз, Юба предложил:

— Может, не стоит нам здесь оставаться?

— Марцелл, Тиберий, уходим, — резко бросил Октавиан.

Юлия возмутилась:

— Мы еще не услышали приговора!

— А если тебя здесь убьют? — оборвала ее Ливия. Среди публики нарастало возмущение. Вольноотпущенники принялись громко скандировать имя Красного Орла.

— Идем! — крикнул Цезарь. — Идем!

Преторианские стражники расчищали дорогу через Форум. Когда последний присяжный сказал: «Виновны», толпа обезумела. За нашими спинами разражался настоящий мятеж: с грохотом падали статуи, люди бросались на солдат. Рабы уже не нуждались в оружии. Достаточно было камней и огня. В нашу сторону хлынула целая волна разгневанных зрителей.

— Времена Спартака возвращаются! — воскликнула Ливия.

Октавиан подхватил ее под руку. Тут военные окружили нас плотным кольцом и устремились к выходу.

На Палатине нас уже встречала Октавия, выбежавшая в портик.

— Что случилось? — прокричала она.

— Виновны, — ответила Галлия, и сестра Цезаря побледнела.

— Все двести? Теперь их казнят? — Она посмотрела на брата.

— Таков приговор.

— Но ты же не думаешь…

Она осеклась под взглядом Октавиана. Мы все прошли на площадку, возведенную для наблюдений за скачками, и увидели дымный столб, поднимающийся над Форумом.

— Похоже, плебеи опять бунтуют, — заметил Тиберий.

Цезарь скрипнул зубами.

— Я им этого не спущу.

— Все зло — от рабов! — воскликнула Ливия. — Пора прибрать их к рукам! Может, пусть ходят в одежде одного и того же цвета? Или носят клейма?

— Треть населения Рима находится в рабстве, — заметил Юба. — Хотите, чтобы триста тысяч невольников издалека различали друг друга на улицах?

— Действительно, — выпятил губы Октавиан. — Клеймить их нельзя.

Я покосилась на Галлию, но ее лицо было совершенно непроницаемым.

— А если смягчить законы? — предложила Октавия.

— Это удержит рабов от насилия? — рявкнул Цезарь.

Его сестра отступила, еле сдерживая слезы.

— Да. Если в суде появится человек, защищающий их от несправедливых господ, это может помочь.

Октавиан бросил взгляд на племянника и внезапно спросил:

— А ты бы что сделал?

Это была проверка. Марцелл посмотрел на мать.

— Я бы уменьшил число рабов.

Тиберий фыркнул.

— И кто будет возделывать землю? Римляне больше не производят на свет детей. Мужчинам жаль лишних денег, а женщины опасаются за фигуру.

— Ты-то откуда знаешь? — засмеялся Марцелл.

— Я… я слушаю, — покраснел молодой человек.

— Это правда, — негромко сказала Октавия. Дымный столб за ее спиной заметно вырос. — Римлянки не желают портить фигуру.

Цезарь стиснул челюсти.

— Может, пора их как-то поощрить?

— Например? — задохнулся Тиберий. — Устроить праздник совокупления?

Увидев глаза Октавиана, он мгновенно умолк.

— Денежные вознаграждения, — пояснил Агриппа.

— За каждого ребенка? — воскликнул Марцелл.

— Риму несдобровать, когда рабы превзойдут нас числом, — мрачно предрек Цезарь.

— Значит, пора снести Молочную колонну, — подал голос его приемыш. — Все эти дети вырастают в неволе. Представьте, если они взбунтуются…

— Настоящее испытание будет завтра, — предупредил Агриппа.

Больше он не прибавил ни слова, однако на следующее утро, когда Галлия с Юбой сопровождали нас в школу, я все поняла.

Юлия прикрыла рот ладошкой, а Галлия кое-как подавила улыбку.

— Невероятно, — сказал Тиберий.

У каждой храмовой двери, на всех перекрестках толпились люди, желавшие прочитать воззвание. Красный Орел и его товарищи приколотили свиток даже на входе в святилище Венеры Родительницы. Нумидиец только зубами скрипел. При виде его плебеи проворно сорвали одно из воззваний. Юба схватил второе.

— Не понимаю, — подал голос мой брат. — Почему жрецы это терпят?

— Боятся разгневать народ, — прошептала Юлия. — И потом, с воззвания наверняка уже сделаны копии.

Нумидиец вернулся к нам со смятым папирусом.

— Что там? — полюбопытствовал Марцелл.

— Вас это не касается.

— Мы все равно прочтем, — заспорил Тиберий, пересекая Форум. — Не здесь, так еще где-нибудь.

— Нам хочется знать, что творится в Риме, — взмолилась Юлия. — Учитель Веррий велит быть в курсе событий.

Юба улыбнулся.

— Вряд ли он имеет в виду: «читайте воззвания бунтовщика».

— Да ведь они повсюду, — вмешался Марцелл. — Их целые дюжины. Хочешь, чтобы мы были единственными римлянами, не знающими, что сказал Красный Орел?