Дочь моего врага. Цвет горечавки

Джерт только что от меня отказался. Отдал другому мужчине, незнакомцу, которого я вижу второй раз в своей жизни! Все смотрят на меня, и, кажется, потешаются, смеются.

Глупышка! Думала, ты достойна такого красавца, как Джерт?

Уже не сдерживаясь, всхлипываю. Я так верила, так надеялась и все напрасно…

— Благодарю за оказанную честь, жрец, — Аеск Ланфорд вопросительно изгибает бровь. — Но обязательно ли это?

— Обязательно ли принимать честь, оказанную вам, лорд-маг, лично мною и великой богиней? — тонко усмехнулся Джерт. — Вы вправе отказаться. Даже более того, я вас пойму. Что ж, это право ваше. В таком случае, если в эту ночь охотников лишить Маргери девственности не нашлось, то по моей договоренности с Верховным жрецом Арриксакса, она отправляется в Арриксакский простиль.

Моя богиня! Джерт унизил меня, втоптал в грязь! При всех показал, насколько я никчёмна, некрасива, никому не нужна… За что он со мной так? Арриксакский простиль… храмовая проституция… Бесконечное сидение в зале ожидания клиента — вот что меня ждет…

Плачу гроше. Мне так больно… Так горько…

— Нет, — раздаётся вдруг отстраненный голос Ланфорда и он повторяет. — Нет. Я беру ее.

ГЛАВА 9

Когда цветёт горечавка…

— Значит, тебя зовут Маргери… — медленно произносит он, пару минут молчит и добавляет негромко. — Хорошее имя. Оно тебе подходит. Такое же ласковое и наивное, как ты сама.

Джерт в сопровождении радостно скалящейся Эрлеа лично препроводил нас в одни из лучших покоев в храме. Мне в этом видится злая ирония, насмешка… Впрочем, кому интересно мое мнение? Все, что Джерту от меня надо — это простыня с кровавым пятном на утро следующего дня, свидетельствующая о том, что акт состоялся. И я действительно была девицей.

Я велела себе не смотреть на него, пока он вел нас по коридорам храма. Иначе у меня просто разорвалось бы сердце от боли, от голодной тоски. Жрец с такой легкостью отдал меня этому некрасивому незнакомцу… Наверное, даже со своими вещами он обращался бережнее.

В интерьере нашего храма принята скромная незатейливость, много пустого пространства, тёплые пастельные оттенки, легкие линии, кованая мебель, намеренная склонность к упрощению, даже аскетизм… Но не в этой комнате, которая убрана в непривычном для меня городском стиле.

Богатая мебель, особое внимание к мельчайшим деталям (вроде причудливых морских раковин на каминной полке), изящные обои, дорогой ковер с затейливым узором на полу, мягкие пуфы, рояль и… огромная кровать под балдахином, застеленная шёлковыми простынями тёплого цвета спелого персика с небрежно уложенной на них нежнейшей овечьей шкурой, напоминающей сливочное облако. Шелк и шерсть — странное, варварское сочетание, но здесь оно не смотрится неуместным.

В эту постель хотелось нырнуть, как в сказку, как в дивный иной мир… Если б не мужчина на ней…

Маг-лорд Аеск Ланфорд сидит на краю кровати, скрестив длинные тонкие пальцы, и смотрит на меня, стоящую посреди великолепного и совершенно непривычного убранства комнаты.

На меня, растерянную. На меня, раздавленную жестоким решением Джерта.

С превеликим трудом, но все-таки сдерживаю себя, чтобы не заплакать. Я, наоборот, должна быть благодарна этому чужаку. Ведь он спас меня от неминуемого позора быть отправленной в Арриксакский простиль.

Да, я должна быть благодарна, плясать от счастья и кинуться на шею Аеску Ланфорду. Я не должна роптать на жреца за его решение отдать меня на сегодняшнюю ночь в полное распоряжение лорда-мага.

Я должна… Я не должна…

Но я вспоминаю Кириаки, которая хотела свободы, и, кажется, впервые понимаю, почему она так к ней рвалась.

Ведь если бы я была свободной, Джерт не посмел бы приказывать, с кем мне быть сегодняшней ночью.

Джерт…

С усилием подавляю рвущийся из груди стон боли и ревности.

— Имя и Даровой цветок… — внезапно говорю я, ловлю на себе внимательный взгляд Аеска и с горечью поясняю ему. — Все, что есть, во мне красивого, так это имя и горечавка.

— Я не люблю бросать слова на ветер. Не люблю лицемерить… — отвечает лорд-маг. — Потому я не буду говорить тебе, что это неправда, и ты красива. Но…

Внезапно мужчина встаёт и приближается ко мне. Неужели вот оно, началось? Да я же умру, если он просто ко мне прикоснётся!

Он чужой! Он не Джерт!

Слезы разочарования и страха снова подступают к глазам, и я опускаю голову, в то время как Аеск обходит меня по кругу и замирает за моей спиной.

— Но… в тебе есть что-то такое… — продолжает он. — Что-то, что притягивает меня с того самого мгновения, как я тебя увидел. Возможно, это прозвучит жестоко, но да, ты некрасива. Я смирился со своей внешностью уже очень давно, но ты молода и ты женщина, оттого тебе будет это сделать во сто крат сложнее.

И вдруг я чувствую, как он прикасается к моей оголенной спине. Прохладные и нежные пальцы медленно повторяют линию рисунка, вытатуированного между моих лопаток самой Хеб.

Нет, я не умираю от его прикосновения! И даже более того, оно мне не неприятно! Непонятные ощущения…

— Знаешь, Маргери, я не стану лгать, у меня было много женщин. Красивых женщин… — как ни в чем не бывало говорит Ланфорд. — Когда-то я был таким же юным и наивным, как ты, но за прошедшие года насмотрелся на прекрасные лица, груди, бедра… И, знаешь, девочка, что я понял? Это не главное. Отнюдь не главное… Хотя красота и притягивает, но за ней должно что-то быть.

Лорд-маг замолчал, убрав руки с моей спины. А затем я почувствовала, как он приблизился, ощутила прикосновение грубой ткани его камзола к своей чувствительной коже. Я не видела его, но чувствовала, что он положил ладони мне на плечи и прижался к моей спине, склонился к самому моему уху.

— Ты юна и неопытна, Маргери. Ты нежна и так свежа… Тогда в саду… Я лишь едва прикоснулся к твоей коже, но на ней тот час отпечатались следы моих прикосновений… Ведь так, Маргери? Я чувствую тебя и твой запах. Горьковатый запах твоего цветка, горечавки… В тебе горит огонь, девочка. В тебе есть что-то, непонятное мне и запретное, и я хочу тебя. Хочу с первой же минуты, как увидел. Но я никогда бы не связался с тобой, если бы не знал, что тебя ожидает, если жрец отправит тебя в Арриксакс. В моем сердце осталось слишком много ненависти.

Вот как ни странно, но об Арриксаксе я сейчас думала меньше всего. И о ненависти тоже.

А думала я о нём, о Аеске Ланфорде. И понимала тех красивых женщин, что предпочли его. Просто внутри этого некрасивого мужчины была сила. И спокойная холодная уверенность. Ум. Рассудительность. Сочувствие.

Он резко отошел и вернулся к своему месту, а я осталась стоять, потупившая взор, медленно заливающаяся краской (да-да, ну как же мне без этого?). Да, он был некрасив, но от его слов, от его вкрадчивого шепота, пробирающего, казалось до самых глубин моей души, внутри разливалась теплая волна.