Дочь огня

Гнев, омерзение, боль, отчаяние охватили Фирузу. Девушка вся дрожала, пыталась высвободиться. Но она была очень слаба после болезни, и ей это не удавалось. Собрав последние остатки сил, она громко вскрикнула и потеряла сознание…

Старая служанка проснулась от крика Фирузы, вскочила, увидела рядом с ней бая и со страха забилась в угол.

Вдруг появился мужчина в черном, кинулся на бая, схватил его за ворот, оторвал от девушки, швырнул на пол, ударил по голове и пнул несколько раз ногой… Потом подошел к Фирузе и побрызгал ей в лицо водой. Она очнулась, застонала…

— Не бойся меня, Фируза, — сказал мужчина низким грубоватым голосом. — Это я, Хайдаркул. Успокойся, негодяй уже ничего тебе не сможет сделать! Эй, старая, дай свет!

Старуха все еще тряслась, зажигая дрожащими руками лампу. Яркий свет окончательно привел Фирузу в чувство, она открыла глаза, увидела Хайдаркула, вскрикнула: «Дядюшка!» — и прижалась к нему.

— Это ты открыла ворота баю? — гневно спросил Хайдаркул у служанки.

— Нет, нет, я не для него… Асо должен был прийти, потому только на задвижку…

— Вот видишь, а пришел сам бай. Ну, теперь тебе никто больше не причинит вреда, дочь моя! Будь спокойна, не бойся ничего!

Вдруг бай застонал и заерзал. Хайдаркул настороженно посмотрел в его сторону и обратился к служанке:

— Сейчас я унесу этого негодяя, а ты не гаси лампу, Фирузе при свете спокойнее. Уложи ее спать. Ворота запри на цепь! О том, что сюда приходил бай, смотри никому ни слова! Обо мне тоже и рта не раскрывай! Держи себя так, словно ничего не произошло… Больше никто вас не тронет. Ну, теперь все!

Хайдаркул вытащил из кармана тряпку, сделал из нее кляп и заткнул баю рот; потом взял мешок, лежавший у порога, засунул туда бая, завязал, закинул за плечо и двинулся к выходу. Фируза и служанка, изумленные, смотрели ему вслед.

Оставшись одни, они долго не могли вымолвить ни слова. Первой заговорила старая служанка:

— Что же это такое, доченька?

Фируза заплакала.

В Кагане тем временем произошли перемены. Умар-джан женился и переехал к жене, а свой домик оставил Хайдаркулу и Амону.

Как-то в воскресенье Амон встал поздно, в этот день он был свободен и решил выспаться. Утро было теплое. Амон вышел во двор. Все было как обычно. Донесся пронзительный гудок паровоза, перегонявшего пустые вагоны с одной линии на другую. В депо били молотом по железу, — видно, несмотря на воскресенье, кому-то пришлось работать. Соседка Амона, русская женщина, поставила на железный треножник ведро с водой, подложила под него сухой валежник и навоз, подожгла и принялась стирать белье в жестяном тазу.

На пустыре перед домом собрались ребятишки, бегали, играли в мяч, крутили волчок…

Умывшись, Амон затопил в передней плиту, поставил на нее чайник и принялся убирать комнату. К этому времени подоспел Хайдаркул. Он снова обрел свой прежний вид. Ничто не напоминало безумца с косматой бородой и спутанными волосами. Голову он обрил и носил каракулевую шапку старинного бухарского покроя; одет был в черный сатиновый халат, на ногах сапоги.

Уже почти год, как Хайдаркул перешел в русское подданство, получил русский паспорт и работал в депо Правда, с бородой и длинными усами он все еще не мог расстаться, но они были всегда аккуратно расчесаны.

Пока не отомщу проклятому баю, не сниму ни бороды, ни усов! — творил он.

Работу свою он полюбил. Хайдаркул сбрасывал мешавший ему халат и так увлекался, что, несмотря на мороз, в одной карбасовой рубашке не чувствовал холода.

Узнав о том, что Фируза ранена и лежит больная, Хайдаркул не находил себе места. Особенно насторожил его слух о том, что бай дал согласие поженить наконец Фирузу и Асо, устроить той. Он понимал, что бай это делает неспроста. Он поведал о своих опасениях Николаю и Умар-джану и попросил отпустить его на несколько дней в Бухару.

Проникшись его беспокойством, друзья согласились. Пусть идет, они сами выполнят его работу, а начальнику депо скажут, что он заболел.

Хайдаркул ушел. Он отсутствовал несколько дней, а сейчас, возбужденный, веселый, переступил порог своего дома.

— Ну, братец, — воскликнул он, — поторопись, вода, наверное, уже горячая, сбрей-ка мне бороду и усы!.. Хочу снова стать молодым!

Амон смотрел на него как громом пораженный.

— Что ты стоишь словно вкопанный? Я не шучу. Веселое настроение Хайдаркула передалось Амону.

— Значит… — воскликнул он радостно, — враг…

— Его больше нет! — торжественно сказал Хайдаркул.

— Как хорошо! Поздравляю!

— Он в земле!

Произнеся эти слова с победным видом, Хайдаркул придвинул табурет поближе к окну, к свету, чтобы Амону было удобнее брить его.

Тут пришли Николай и Умар-джан. Увидев радостные, возбужденные лица, они забросали Хайдаркула вопросами:

— Что тут произошло? Когда вы вернулись? У вас какая-то радость?

— Я слыхал ваши слова: враг в земле. Правда? Когда это случилось?

— Два дня назад. Уже два дня, как нет этого изверга. Больше мне не о чем беспокоиться. Души моих дорогих покойниц на том свете радуются. Брей меня, Амон! Долой и усы и бороду! Верни мне мою молодость!

Вскоре все четверо сидели за столом и завтракали. Хайдаркула и впрямь нельзя было узнать, так он помолодел без бороды и усов. Ладно сидела на нем гимнастерка, суконные брюки. Из прежней одежды осталась только бухарская шапка.

— Пора вам уже фуражку надеть! — сказал Амон, оглядывая его.

— А что ты думаешь, и надену! Ведь говорится, идешь в страну одноглазых, сам одноглазым стань!

— Верно, верно, — подхватил Смирнов и тут же задумался. — А смерть бая не вызвала волнений? — заговорил он снова. — Бухарские власти не начали хватать людей, разыскивая виновника?

— Конечно, они подняли шум. Да только как им узнать, чьих рук это дело? Все сбиты с толку, следы запутаны, они совсем голову потеряли…

Смирнов продолжал задумчиво:

— Боюсь, что гибель одного скорпиона растревожила целый клубок змей… Они засуетятся, зашипят…