Дочь Пожирательницы грехов

Мерек опустил вдруг меч на пол и вскинул руки.

– Сдаюсь, - сказал он, задыхаясь. – Сдаюсь.

Лиф тут же опустил меч и поклонился, Мерек через миг чуть склонил голову. Они тяжело дышали. Лиф спрятал меч в ножны, а Мерек поднял свой меч и проделал то же самое.

Я приблизилась.

– Вы в порядке, Ваше высочество? – спросила я.

– Да. Без крови, но, судя по навыку твоего стража, лучше так и оставить, - кивнул он Лифу, тот поклонился. – Как и договаривались, ты можешь покидать башню со своим стражем. Я не боюсь теперь за твою безопасность.

– Спасибо, Ваше высочество. Мне попросить Лифа написать королеве благодарность?

Мерек смутился.

– Лучше я с ней поговорю.

– Мерек… - я забыла, что мы не одни, - … вы сказали, что сможете убедить ее, что я буду в безопасности. Убедить, а не сказать. Она знает об этом?

Он покачал головой.

– У нее дела с отчимом. Так что я взял быка за рога, - уголок его рта дернулся. – Я попробую поговорить с ней этой ночью, но, если шанса не выдастся, тебе придется быть скрытной во время прогулок. Но я не прошу тебя и дальше оставаться в комнате.

– Спасибо, - мягко сказала я.

Он поклонился мне, заглянул в глаза, а потом повернулся к Лифу.

– Мне понравилось. Признаюсь, я какое-то время сражался в Трегеллане с солдатами. Твой народ хорошо сражается. Может, как-нибудь повторим?

– Ваше высочество, - Лиф поклонился.

– Увидимся, Твайла, - Мерек кивнул и покинул комнату, стражи шагали следом.

Мы с Лифом пошли по коридорам обратно, сердце все еще колотилось в моей груди, и я только вдали от главного зала поняла, что задерживала дыхание.

– Ты ведь говорил, что ты фермер? – сказала я, когда мы были у моей башни.

– Треггелианец должен быть готов к бою. После войны каждый отец обучал сына сражаться мечом, ножом и луком, даже если они не в армии.

Я кивнула, а он открыл для меня дверь башни.

– Ты был хорош, - сказала я, мы поднимались по ступенькам к моей комнате.

– Он тоже. Это меня удивило.

– Но не так хорош, как ты, - я подняла засов и подошла к комоду, где налила себе еще вина, чтобы успокоиться.

– Миледи, я не заслужил бокал вашего медового вина?

– Заслужил весь графин, - сказала я, подвинув его к нему. – Ты отвоевал мою свободу.

– Пустяки, - он скривился, подняв графин к губам и сделав большой глоток.

– Ты в порядке?

Он странно улыбнулся.

– Похоже, я все-таки ранен.

– Что? Где? – я сделала глоток вина в ужасе.

– Когда он задел мою тунику, то мог порезать и кожу. Но я не проверял.

– Значит, ты проиграл. Лиф, нужно сказать ему. Так не честно…

Он замкнуто посмотрел на меня.

– Если я скажу ему, вы снова будете заперты здесь.

Я открыла рот, но ни слова не сорвалось с языка. Я не хотела быть взаперти.

– Может, это и не порез, - сказал Лиф, стараясь осмотреть плечо. – Мне нужно в свою комнату.

– Зачем?

– Я не вижу из-за туники, миледи, - сказал он. – Мне нужно посмотреть, есть ли рана.

– Я тоже хочу это видеть. Я… ох, - я покраснела, когда поняла, что он имел в виду. – То есть… я… нет, ясно. Конечно.

– Я с радостью сделаю это здесь, если вы хотите увидеть.

Я смогла лишь кивнуть, щеки пылали.

– Хорошо, - сказал он. Отвернувшись от меня, он снял пояс с мечом, опустил на пол. Ловким движением с кряхтением он стащил тунику через голову.

– Ну? – сказал он. – Кровь есть?

Я не могла ответить, ведь смотрела не на его плечо.

Я не могла отвести взгляда от его спины, линии его позвоночника. Он был шире меня. Как он мог выглядеть совсем иначе без туники? Как могло это изделие из ткани так его менять.

– Миледи? – он оглянулся на меня, и все мое тело вспыхнуло, когда я заметила, кК движутся под кожей его мышцы.

– Прости, - прошептала я и от смущения не могла смотреть ему в глаза. – Отвернись.

Пришлось встать на цыпочки, чтобы посмотреть, и меня охватила радость. Хотя там назревал синяк, кожа была задета, но крови не было. Он не обманывал.

– Крови нет, - хрипло сказала я и тут же кашлянула. – Слегка задето, но крови нет, хотя к утру будет синяк.

Он посмотрел в зеркало на рану, и я покраснела, увидев его ключицы. Я пересекла комнату, отвернувшись от него, опустошила бокал и наполнила снова. В комнате было слишком жарко, и я открыла окно, чтобы вдохнуть свежий ночной воздух.

– Прости, - сказала я снова, не зная, за что извиняюсь.

Я не могла смотреть на него, пока слышала, как шуршит туника.

– Крови нет. Значит, я не врал и не обманывал. Это хорошо. Вы на меня не доложите.

– И не сделала бы этого, - отметила я.

Лицо Лифа, появившееся из туники, было удивленным.

– Но это было бы ложью, грехом.

– Маленьким, - сказала я, сердце колотилось, и когда я поднесла бокал, чтобы опустошить его, пальцы дрожали.

– Спасибо, миледи.

– Твайла, - быстро сказала я. – Когда мы наедине, называй меня так. Ты это тоже заслужил.

– Твайла, - сказал он тихо, и я задрожала, услышав свое имя из его уст. – Тебе стоит отдохнуть, Твайла. Завтра загруженный день. Все же первый день свободы.

Я смотрела на него. Когда он надел тунику, то развязал ленту, что сдерживала его волосы. Мне стало интересно, какие на ощупь пряди его волос, если запустить в них пальцы. Я как сомнамбула пошла к нему, подняв руку, и замерла у его груди. Мы посмотрели на руку, и он отпрянул, а мои пальцы изгибались, как когти, словно не принадлежали мне.

– Спокойной ночи, Твайла, - прошептал он. – Хороших снов, - он склонил голову, отвернулся и тихо закрыл за собой дверь.

А я смотрела на предательскую дрожащую руку.

* * *

Ночь была беспокойной. Я могла думать лишь, просыпаясь и засыпая, о его волосах и своем желании коснуться их, о его плечах и спине, о гладкой коже. Я хотела коснуться его, но тогда он погибнет. Я не могла лечь удобно, но когда двигалась по комнате, она качалась, и мне пришлось сесть, глядя в темноту. Дело в вине. Я выпила три бокала на пустой желудок, к этому добавились тревоги о Дорине и дуэли, конечно, я забылась. Но я знала, что и это ложь. Это не из-за вина или потрясения. Я хотела коснуться его. Когда я посмотрела в зеркало после того, как он ушел, я увидела свой взгляд. Там было желание, похоть, яркая и со вкусом клубники. А я не могла себе этого позволить, потому что была помолвлена с принцем, и прикосновение к кому-то убийственно.