Дочь Сталина

Светлана наотрез отказалась встречаться с сыном в аэропорту. Ее сдержанная натура протестовала против этой трогательной сцены на глазах у посторонних. И жить они с Ольгой решили в гостинице, а не у родных. Светлана за годы скитаний привыкла к гостиницам и чувствовала себя там удобно и естественно.

В Шереметьево их встретил официальный представитель, вернее, представительница с дежурной улыбкой на устах, в строгом деловом костюме. Ольга с любопытством оглядывалась вокруг, а Светлана была словно в параличе от нервного возбуждения. Хорошо, что у них в запасе целый час для того, чтобы приготовиться к встрече. Из окна автомобиля она смотрела на Москву и не узнавала ее. Еще семнадцать лет назад, когда она улетала в Индию, здесь бесконечно тянулись почти сельские окраины, теперь все было густо застроено безликими серыми коробками.

Наконец, они очутились в огромном фойе гостиницы «Советская». И навстречу идет Ося! Они обнялись и стояли молча посреди зала. Очнувшись, Светлана заметила в сторонке своего первого мужа Григория Морозова с какой-то полной, седеющей дамой лет пятидесяти.

Дама оказалась ее новой невесткой. Светлана была неприятно поражена и не сумела скрыть этого. Или не посчитала нужным. Сын уже сообщил ей по телефону, что вполне счастлив, что Люда хорошо готовит. «Но что-то в Людином лице никак не дает мне успокоиться», — говорила проснувшаяся в Светлане привередливая свекровь.

Едва ступив на родную землю, Светлана не раз отмечала, и не без удовольствия, что сама она давно полностью вошла в иные правила жизни и почти забыла советские, дикие установления и предрассудки. Но будь она истинной американкой, то скрыла бы за лучезарной улыбкой свое разочарование и заключила Люду в материнские объятия. Наверное, это было бы неприятно слышать Светлане, но гены живучи, и даже через столько лет в ней немало осталось доморощенного, советского.

Непонятно, по чьей вине, но трогательной, теплой и радостной встречи не получилось. Всем тягостно, неловко. Светлана возблагодарила Бога, что пришел Гриша. Он, как всегда, прост и легок, наслаждался своей ролью распорядителя, повел всех в номер, по дороге весело болтая с Ольгой по-английски. Зоркий глаз Светланы отметил, что Ося не сказал сестре ни слова, не обнял ее.

В роскошном двухкомнатном номере они продолжали бестолково суетиться, натыкаясь друг на друга. Григорий, оказывается, все предусмотрел, обо всем подумал, заказал ужин. Он приказывает гостям «освежиться» и спускаться вниз в ресторан. В ванной, как Светлана и ожидала, дочь выплеснула на нее свое раздражение и, глядя на нее «злыми глазами, сказала: «Он только посмотрел на меня сверху вниз, потом снизу вверх и не сказал ни одного слова!»

— Деточка, он в обалдении. И я тоже. Ты пойми! — примирительно и чуть виновато отвечала Светлана.

В ресторане все усаживаются за стол, уставленный закусками и батареей бутылок. Иосиф рядом с матерью, и они держатся за руки. Светлана жадно разглядывает сына, наконец у нее появилась возможность внимательно его рассмотреть. Он выглядит старше своих тридцати девяти, лысоват, располнел в талии, «ничего не осталось от молодого стройного мальчика с веселыми глазами». Говорить трудно, потому что в зале, как принято, орет музыка. Спасатель Гриша не оставляет Ольгу, подкладывает ей что-то на тарелку, переводит разговоры родных.

Светлана не упускает случая беззлобно подшутить над этим застольем и русскими традициями, глядя на себя и близких чуть-чуть со стороны и сверху: «Гриша наливает всем водки — потому что вот так встречают сына после семнадцати лет разлуки… Я не пью этот яд, никогда не пила, но тут приходится подчиняться правилам и традициям: нам всем надлежит напиться, упиться, лишиться всякого рассудка, плакать горючими слезами, обниматься, целоваться и рыдать друг у друга на плече… В силу своей образованности мы не можем этого себе позволить, но мы все-таки напиваемся в этот вечер как следует. Нельзя даже и помыслить, чтобы этого не произошло» («Книга для внучек»).

На другой день Светлана энергично занялась делами, хотя голова еще была тяжела после того, как они по-русски «отпраздновали» ее приезд. В первую очередь ей предстояло устроить дочь, занять ее учебой, найти ей друзей, чтобы Ольга забыла об Англии и своей квакерской школе. Вскоре симпатичная молодая преподавательница Наташа стала по утрам заниматься с девочкой русским языком. Ольга как будто была увлечена уроками, со своей преподавательницей общалась легко и непринужденно.

Наташа оказалась человеком нового поколения. Она доверительно посоветовала не отдавать Ольгу в советскую школу, так как это может вызвать нервное потрясение у ребенка. Светлана была поражена, услышав это. Не потому, что идеализировала советские школы, а потому, что в ее время о таких вещах не думали и о психическом здоровье детей никто не заботился. Значит, прогресс медленно, но приходит и в СССР. И здесь появились детские психологи, с мнением которых вынуждены считаться педагоги.

С первых же дней Светлана ощутила пристальное внимание к себе властей и слишком навязчивую заботу. Ей постоянно давали понять, как она должна вести, себя на родине, как жить, в какую школу определить дочь. Но Светлана слишком привыкла к свободе и самостоятельности. Все же она пыталась приспособиться к советской жизни, хоть это было совсем не просто. «Я совершенно отвыкла от советского образа жизни, и возвращение к нему, к его обычаям и нравам было для меня сейчас так же трудно, как и для ничего не понимающей Оли», — писала позднее Светлана в «Книге для внучек».

Для начала чиновница Министерства просвещения сообщила ей пренеприятное известие — «английские школы в Москве давно закрыты как эксцентричная выходка Хрущева». Но остались школы с углубленным изучением английского языка, и им с Ольгой в ближайшее время предстоит выбрать одну из них. Дама-чиновница не скрывала, что кому-то там «наверху» не терпится, чтобы Ольга Питерс как можно скорее села за парту. Но Светлана все-таки решила не спешить и сначала внимательно изучить предложенные школы.

Скоро ей нанесли визит два представителя МИДа, брюнет и блондин с голубыми глазами, которого Светлана тут же окрестила про себя «Розовые щечки». Они заявили, что она немедленно должна подать прошение о восстановлении своего гражданства СССР и о принятии Ольги в таковое. Светлана пыталась объяснить, что, пока она не встретится с дочерью Катей и другими родственниками, их планы на будущее неопределенны. Куда спешить? Пока их с Ольгой вполне бы устроило двойное гражданство.

— Нет! — твердо заявили «Розовые щечки». — Мы не признаем двойного гражданства. Советский Союз ничего подобного не признает.

Светлана даже рассмеялась, не боясь показаться непочтительной. Чиновники очень напомнили ей гоголевских героев, и сама ситуация была гоголевской.

Но у нее сейчас не хватило бы сил на борьбу и нервы были на пределе, поэтому она покорно подписала все бумаги. Подписала, твердо зная, что у них с Ольгой сохраняется двойное гражданство, пока они публично не откажутся от него, в присутствии посла США и под присягой.

«Розовые щечки», очень довольный ее уступчивостью, забрал их американские паспорта, прихватив коллегу, удалился. Процесс восстановления гражданства обычно длился долгие месяцы, для Светланы Аллилуевой и Ольги Питерс он был завершен в несколько дней, немыслимые для советской бюрократии. Зато их официальный выход из гражданства СССР занял два года!

25 октября 1984 года Светлана Аллилуева с дочерью прилетели в Москву, а 1 ноября в Верховном Совете СССР уже был подписан указ о том, что отныне они являются полноценными советскими гражданками. Но все эти превращения мало занимали Светлану. Она думала о Кате и ждала известий с Камчатки, телеграммы, письма, втайне надеясь, что дочь приедет повидаться с ней.