Дочь

Я посмотрел на свои руки. Никогда прежде не замечал, какой я волосатый. Каким толстым и волосатым я стал.

Я медленно пошел к двери.

Она вскочила:

— Нет! Макс! Не уходи! Не уходи теперь, пожалуйста! Не надо. Останься! Я ушла от тебя, потому что я… потому что я хотела, как лучше… для тебя… Ты доволен? Ты это понимаешь? Пожалуйста, пойми. Я очень хотела вернуться к тебе раньше. Я очень хотела, чтобы ты меня нашел.

— Это безумие, — сказал я с искренним изумлением. — Я ничего не знал… Я тоже думал о тебе. И как я мог тебя найти?

Мы помолчали.

— Тебе не нужно было от меня защищаться, — сказал я.

— Я была бы рада, если бы ты меня нашел, — ответила она.

26

По всему было видно, что она оставалась собою. Оставалась той девушкой, чья загадочность была мне так дорога, чья неловкость умиляла меня, чья театральность делала меня лучше и интереснее, чье тело было сладостным и родным. Ее сущность для меня по-прежнему не подлежала критике. Несмотря на все ее недостатки.

Мои чувства были живы до сих пор, вернее, теперь они вернулись ко мне. Конечно, дыра в пятнадцать лет не могла исчезнуть в момент встречи, тем более встречи случайной.

И все-таки ничто не могло нарушить покой и счастье, которые я ощутил, хотя Сабина все еще плакала. Она плакала — но здесь и теперь, при мне. Я мог видеть ее и даже обнять, если бы захотел. Я был рядом с ней, я мог пожалеть ее, расстроенную моим отчуждением и недоверием. Я снова мог чувствовать. Мне было не совсемвсе равно, и я не совсемпростил ее многолетнее молчание, но почтипримирился с ним.

Что мне делать, как вести себя дальше? Какой конец будет у этой истории? Стояла мертвая тишина, и вдруг я понял, что дело шло не к окончанию истории, но к новому началу. И увидел, что только я могу это начало выстроить, я один. И не важно, что я буду делать.

Я сел рядом с Сабиной и обнял ее. Она тут же склонила голову на мое плечо, я вдыхал запах ее волос, ощущал под пальто ее хрупкие плечи. Мы сидели молча, я нежно касался губами ее волос.

27

Зазвонил телефон, и я почувствовал, как она вздрогнула от испуга. Она выпрямилась:

— Это Сэм, он всегда звонит.

Она отошла к окну с телефоном в руке.

Сэм позвонил из самолета, просто так. Знал ли он, что мы должны были сегодня увидеться?

— Да, — сказала она, — конечно. Я его спрошу. Сэм хочет поговорить с тобой, — сказала она удивленно.

— Привет, Макс, — гаркнул Сэм. — Все в порядке? Ты ничего не рассказал ей? Скоро я снова сяду за работу, будем держать связь!

— Хорошо. Отлично. Что обещано, то обещано. Я позвоню на будущей неделе.

— Вам, конечно, есть о чем поговорить! Как долго вы не виделись? Пятнадцать лет, да? Целая жизнь в вашем возрасте! Она, должно быть, много обо мне сплетничает. Не верь ничему, что она скажет. Все гораздо хуже!

Он отключился, и Сабина снова села рядом со мной, как будто ничего не произошло.

Я продолжал думать о Сэме. Сэм — смуглый, утонченный ашкеназ, был полной противоположностью отцу Сабины — степняку или горцу. Если я сейчас пропущу момент и не спрошу о нем, то могу после сморозить глупость. Мой личный синдром Туретта [25] .

25

Синдром Туретта — наследственное заболевание, сопровождаемое подергиванием мышц лица и шеи, при котором больные могут непроизвольно произносить неприличные слова. Осознавая неприемлемость своего поведения, они не могут его контролировать.

— Как поживает твой отец? — спросил я осторожно.

Сабина замерла на моей груди. Потом отодвинулась, лицо белое, застывшее. Глубоко вздохнула.

— Умер, — сказала она безразлично. — А может, нет. Не знаю.

— О, Господи. Извини.

Это меня потрясло, сердце застучало громко и медленно, казалось, она тоже должна была слышать его стук. Теперь я знал точно. Я все ясно понял. Ей не надо мне ничего объяснять. Я не хочу этого знать.

Но я хотел знать все.

— Что… — начал я.

— Оставь… Он умер. Ублюдок.

Ее голос снова стал спокойным. Я взял Сабину за плечи и повернул к себе. Лицо ее казалось нарисованным: бледное, с блестящими глазами, длинными черными ресницами и густыми бровями; четко очерченная линия губ, нос с горбинкой; игра света и тени подчеркивала красоту этого изумительного, необыкновенного лица.

Дыхание останавливалось при виде ее лица, хотелось впиться в эти губы и целовать, целовать…

Кто сказал, что пережившие лагерь были святыми? Должен признаться, когда-то я так думал. А еврейские отцы? С дочерьми?..

— Сабина, слушай, — сказал я. — Мне плевать на то, почему ты тогда от меня убежала, почему не захотела мне довериться. Я не был таким уж хорошим. Я был даже хуже, чем просто нехорошим, я был капризным, невоспитанным, ехидным кретином. Посмотри на меня. Я стал другим. Я кое-чему научился. Я теперь верный, добрый, мягкий, сердечный…

Она снова, не спеша, положила голову мне на плечо.

Я чувствовал, что она улыбается.

— Мне так тебя не хватало все это время. И так не хватает.

— Это правда?

Она прислонялась головой к моему плечу и, казалось, пыталась попробовать мою мужественную речь на вкус, чтобы… что? Он больше не колется? Она пыталась сдержать слезы, я видел, как сжимались ее губы. Потом глубоко вздохнула. Затем сказала таким знакомым, ворчливым тоном:

— Как далеко ты зашел. Раньше ты не решался так говорить.

Она повалила меня на спину и уселась сверху, схватив за запястья. Она излучала радость. Триумф.

— Макс, — сказала она торжественно, — я уже двадцать тысяч раз с тобой говорила, всегда одна и молча, к сожалению. Извини. Я до сих пор разговариваю с тобой обо всем. Всегда разговаривала. Все, что касалось тебя, до сих пор живо во мне. И вернулось снова. Ты рад, Макс? Почему у тебя так дрожат ноздри?

Я уткнулся носом в ее шею. Я вдыхал и вдыхал ее запах, потом прошептал:

— Это чтобы лучше тебя нюхать. Но я не могу нанюхаться. Кто ты теперь, один из семи козликов, бабушка или эта чудовищная Красная Шапочка?

Она снова повалила меня на спину.

— Никто не знает, никто не знает, что меня зовут Румпельштильцхен… [26]

28

На следующее утро я отвез ее в аэропорт. Она снова уезжала далеко, и в этом было что-то комическое — или, может быть, грустное. Невозможно было представить себе, что она действительно там живет. Что ради того, чтобы оставить меня в одиночестве, ей надо лететь одиннадцать часов.

26

Румпельштильцхен — злобный гном из сказки братьев Гримм, чье имя должна была отгадать героиня; ее слуга находит гнома в горах, в пещере, когда он выкрикивает: «Никто не знает, что меня зовут Румпельштильцхен!»