Дочь
Шрифт:
Мы отвезли вещи в гостиницу, старую голливудскую гостиницу с высокими потолками и вычурными украшеними арт-деко, и поехали к ней домой, в Палисадес. Каждая улица была другой, каждый дом отличался от соседних.
В Санта-Монике, пригороде Лос-Анджелеса, анклаве покоя и благосостояния, расположенном на берегу океана, улицы были широкими, виллы, утопающие в цветущих садах, роскошными, но колоссальные размеры домов, освещенных ярким солнцем, ошеломили меня. А Палисадес, построенный на холмах севернее Санта-Моники, показался уютнее и симпатичнее. Вдоль сверкающих чистотой проспектов стояли низкие дома разных форм и размеров с палисадниками, верандами и клумбами. Повсюду
Сабина жила в небольшом доме с верандой, издали показавшемся мне кукольным. Он стоял в саду, в конце которого был выстроен домик для гостей. Я ожидал безликой квартиры, комнаты в гостинице — вроде той, во Франкфурте, промежуточной станции, короче — доказательств того, что она жила в таких же временных условиях, как я. Но уютный дом выдал ее, показав, что жить здесь ей нравилось.
Везде лежали покрывала и коврики, висели пестрые мексиканские картинки. На некоторых лампах — кружевные накидки, на стенах — черно-белые портреты в грубых пестрых рамах. Я узнал нескольких известных актеров («друзья», — сказала она безразлично) и очень удивился, увидев портрет ее матери. И Сэма.
И множество ее портретов — в разных вариантах. Я увидел, что раньше она была полнее, сексуальной и сладострастной, с вызывающим выражением лица (кто сделал эти фотографии?) и что как-то раз она перекрасилась в блондинку (это выглядело чудесно). Я видел ее одетой в ярко-красное вечернее платье, среди людей, которых не знал; я видел ее в теплых наушниках на лыжном курорте, с другими, незнакомыми. Все эти годы без меня! Мне стало тошно от этого.
Дом был обставлен грубой мебелью и завален бесчисленным количеством разнообразных и разноцветных подушек. Но эта пестрота выглядела простой, даже элегантной, хотя и отдавала индейским фольклором.
Меня немного напугал маленький алтарь в спальне, а на нем — обгоревшая ветка ладана, два блюдечка с засушенными розами, статуэтка Будды («Я занимаюсь иногда медитацией», — объяснила она, чуть покраснев). Возле широкой низкой кровати лежали сочинения религиозных философов, но шкафы у стен, слава Богу, заполняли книги, которые были мне ближе. Несколько томов на голландском оказались, при ближайшем рассмотрении, историями о Йооп тер Хеуле [33] .
В саду посреди лужайки, рядом с огромной деревянной штукой вроде тотемного столба, был устроен бассейн-джакузи, в котором маленький водопад гонял воду по кругу и, несмотря на белый день, горели лампы. Вокруг бегала собака, чудесный далматинец в ярко-красном кожаном ошейнике, которого звали Гуру. Женщина-индианка возилась на кухне.
33
Йооп тер Хеул — персонаж серии книг для девочек голландской писательницы Сетске де Хаан (1889–1948).
— Это Амалия, она убирает дом и присматривает за Гуру, когда я уезжаю, — сказала Сабина небрежно.
Я поздоровался с Амалией за руку.
— Ну, — засмеялась Сабина, — как тебе нравится здесь?
— Красиво, — сказал я неуверенно. — По-другому.
— Спать хочешь?
— Спать? Только если ты ляжешь со мной рядом… ненадолго, до вечера?..
Мы снова вели себя целомудренно, как в самом начале.
Сабина должна была срочно отвезти куда-то фотографии и велела мне ложиться. Но ложиться в ее кровать при Амалии мне было неловко. Пока она не ушла, я потерянно болтался по дому. Заглядывать в шкафы и листать разбросанные повсюду записные книжки я не хотел, потому что чувствовал, что Сабина меня проверяет.
То, что вначале было усталостью и приятным возбуждением, постепенно превратилось в невыносимую головную боль. Прошел час, Сабина не появилась. Я прилег на кровать и немедленно провалился
в глубокий сон.Я почувствовал, что рядом кто-то есть, и проснулся; на улице стемнело, было семь вечера.
Я узнал ее сладостный запах, ее гладкую, нежную кожу.
— И часто ты занимаешься медитацией?
Она засмеялась. В полутьме я увидел, как она насторожилась; сказывался опыт общения с циниками. Сэм.
— Я знала, что ты спросишь. Нет. Только если у меня депрессия. Или тоска. Или если надо принимать решения. Я пытаюсь найти точное state of mind [34] . Тебе не показалось, что я стала гораздо спокойнее? Кстати, я и йогой занимаюсь, предупреждаю заранее. Ты еще можешь уйти.
— Йогой занимаются теперь и в самых приличных семьях. Наша Лана — прекрасный пример.
Она стала спокойнее, чем раньше, что было не так трудно в ее случае. Но когда бывший невротик становится таким спокойным, начинаешь искать причину.
34
State of mind — душевное состояние ( англ.).
— Эй, Макс?
— Да?
— Как поживает твой отец?
Это прозвучало серьезно, почти сердито.
— Хорошо.
Мой отец. Не то чтоб очень хорошо в последнее время. Он постарел. Здоровье от этого не улучшилось. Изумительную ткацкую фабрику, на которую он тратил много времени и сил, некому было передать, так как в семье желающих не нашлось. Сперва он нашел управляющих. Но новые директора, лишенные его фантазии и таланта, с делом не справились, и через полгода отец решил фабрику продать. Продажа отняла гораздо больше времени и сил, чем он рассчитывал, но в конце концов прошла успешно. Он долго еще не мог свыкнуться с мыслью, что бизнес больше ему не принадлежит. А я, проезжая мимо его фабрики, всякий раз испытывал чувство вины. Но, освободившись, отец стал таким веселым, каким я не видел его никогда.
Он снова начал играть на пианино, звонил мне по три раза в неделю, а недавно занялся живописью.
Родителей моя поездка в Лос-Анджелес не обрадовала. Я, как почтительный сын, не мог скрыть от них появление Сабины в моей жизни. Они жутко напугались и пытались по очереди объяснить мне, как неразумно снова с ней связываться и какие ужасные последствия меня ожидают. Кроме того, они считали, что летать самолетом опасно, и были недовольны моим отсутствием на Рождество. Они махали мне на прощанье, стоя на дорожке перед домом, и это внушило мне некое чувство ответственности: я должен стать счастливым. Ради них.
— Он жалуется на здоровье, но на самом деле все не так плохо. Он больше не работает, рисует для себя. Мама абсолютно счастлива: он теперь все время дома и утихомирился.
— Боже… Я так боялась… Твой отец такой милый человек…
— Да… — ответил я и, помолчав, спросил: — Сэм часто здесь бывает?
Она удивилась:
— Нет. Никогда. Впрочем, кажется, был один раз. Я вижусь с ним в основном в его студии. У него замечательная студия, уютная квартира с видом на море, он проводит там целые дни. Он снял ее четыре года назад, когда удалился от дел.
— А почему он не работает дома?
— Он хочет покоя и уединения, и Анне, его жене, нравится, что он не мозолит ей глаза. Он зануда, а она… Она ему ничего не разрешает. Когда он дома, они сводят друг друга с ума.
— А дети? Сын и дочь? Где они?
— Бог знает где, далеко. Во Флориде и Нью-Йорке, кажется. Я их никогда не видела. Кажется, и Сэм нечасто с ними общается.
— А ты у них дома часто бываешь?
— Нет. Никогда. — Она удивленно рассмеялась. — Я у них ни разу не была.