Дочь
Шрифт:
Не помню только, чтобы она когда-либо была такой молчаливой. Меня это расстроило, но расспрашивать я не решался.
— Ты женат? — спросила она, и тут я впервые расслышал в ее речи легкий американский акцент.
— Женат? Нет. У меня была подруга, это тянулось несколько лет, но, к нашему общему облегчению, закончилось полгода назад.
Мне был отвратителен собственный тон бывалого мужика. Вдобавок это не было правдой. Иногда мне очень не хватало Лус. А она давно уже была счастлива с другим. Лус слишком многого хотела. Она хотела выйти замуж, нарожать детей, купить вместе со
Я говорил, что надо немного подождать. И ждал, а она продолжала возвращаться к этим разговорам. Стоило ей завестись, как у меня начинала невыносимо болеть голова, тело делалось тяжелым, а в мозгу возникал образ трясины, засасывающей меня, или бездонной пропасти, куда я лечу. Энергия покидала меня. Это было дурным знаком. Я чувствовал, что если жизнь пойдет по планам Лус, наступит конец всему. Тупик, перекрытый шлюз, заглохший мотор. Последний щелчок — и тишина. Когда Лус, после многих лет перебранки, ссор и разборок, ушла, плача и надеясь, что я ее верну, я понял вдруг, что просто выгнал ее своей пассивностью. Я ждал, я надеялся, что она уйдет, не сознавая этого.
И все-таки мне ее не хватало. Наверное, я очень привязчивый человек, как мой отец и все мои еврейские предки, и гораздо преданнее, чем хотелось бы.
— Надо же, я была уверена, что ты женат и у тебя дети, — сказала Сабина.
— Ты часто думаешь обо мне?
— Я говорю, что подумала так, когда снова тебя увидела. Господи, Макс.
— Я не против того, чтобы ты обо мне думала. Я даже надеюсь, что ты думаешь обо мне очень часто, что ты меня никогда не сможешь забыть. А теперь ты это сказала: я тоже думаю о тебе.
Она посмотрела на меня испуганно, как будто не ожидала, что я так скоро начну над ней подшучивать.
Мы не сразу услышали, что ее зовут. Сэм остановил такси и нетерпеливо махал ей рукою. Честно говоря, я обрадовался, что мне не придется их везти. Теперь, когда я познакомился с Сэмом, не так страшно было позволить Сабине уйти. Через него я всегда смогу ее разыскать.
Но Сабина подняла сжатую в кулачок руку к моему лицу и, испуганно оглядываясь на Сэма, прошептала:
— Позвони мне по этому номеру, не позже десяти утра. — Она опустила кулак и детским, неловким движением положила что-то мне на ладонь. — Иду-у-у! — крикнула она Сэму.
На моей ладони лежала записка, и я зажал ее в кулаке. Сабина рассеянно смотрела в сторону.
Я поклонился ей, Сэму, и в голове у меня вдруг стало ясно, как от глотка хорошего коньяку. Ладонь горела от прикосновения к ее руке, такой же теплой и маленькой, как когда-то. Она помахала мне на прощанье из черного «мерседеса», который я проводил лихорадочным взглядом; все случившееся казалось сказкой, приснившейся мне, — началом, к которому я вернулся.
Наступило утро — холодное и темное. В девять часов за тюлевыми шторами моего номера все еще царил полумрак.
В комнате странно пахло.
Я открыл окно, и ледяной воздух ворвался внутрь. В туманной мгле город выглядел нереальным, как кадр из черно-белого фильма.
Только записка, лежавшая возле телефона, была настоящей. Торопливый, но разборчивый почерк
Сабины. Я знал, что позвоню, я помнил об этом всю ночь. Постепенно я вспомнил и то, что сегодня воскресенье и что вчера я крепко выпил.Остальное возвращалось медленно, в обратном порядке. Наконец я вспомнил все.
Сперва Нора проводила меня до дверей номера. Я опустился на кровать, сжав голову руками, и вдруг обнаружил, что Нора тоже оказалась внутри. Она подошла и села рядом.
— Я хочу о тебе написать, ты идеальный персонаж для романа, Макс. Почему бы тебе не рассказать мне все это? — сказала Нора и, кажется, сама испугалась своей дерзости.
Я изумленно обернулся, не понимая, что она имеет в виду. Этого не надо было делать.
— Что? — спросил я. — Что я должен рассказать?
Я увидел ее веснушки, ее зеленые глаза. Вблизи она выглядела женственней, чем на расстоянии. Мы глядели друг на друга, она улыбнулась. Я сказал:
— Слушай, я твой издатель…
Это прозвучало не так, как мне хотелось, — слишком многозначительно.
Но тут все смешалось и произошло как бы само собой — из-за сладостных воспоминаний о прошлом, которыми были заняты мои мысли. Я поцеловал ее в нежную шею, и она запрокинула голову. Наверное, это меня подтолкнуло.
И я все забыл, ощутив под собой ее, такую реальную и живую; я забыл, чего хотел и что я чувствовал; как голодный зверь, искал я ее рот, ее груди. Она не сопротивлялась, сама расстегивала на мне штаны и шептала что-то, подбадривая. И тут словно черт в меня вселился. Это была битва, и чувство освобождения в конце нее оказалось грандиознее первого прикосновения.
Ко мне вернулся покой, почти безразличие. Мы полежали рядом еще с четверть часа — она прижалась к моему животу попкой. Я ощущал силу и уверенность: казалось, сейчас я мог бы остановить вращение мира, и я сказал ей это.
И тишина — только шум в ушах, начавшийся во время нашей битвы.
Потом мы отползли друг от друга, как тюлени; остававшаяся на нас одежда прилипла к телу. Нора погладила меня по щеке и сказала, что пойдет к себе.
Я не протестовал. Может быть, сказал какую-то глупость, не помню.
— Это я.
— Я знаю.
— С добрым утром.
— Мне давно уже этого не говорили.
— А Сэм что говорит?
— О чем ты?
— Ни о чем.
— Хорошее начало.
— Я все тот же, о’кей?
Молчание.
— О’кей, я изменился, — сказал я.
— Я изменилась тоже.
— Что ты собираешься делать?
— Когда?
— В полдень?
— Сэм.
— О, Сэм.
— Что — о, Сэм?
— Ничего. Отмени.
— Не могу. Он уезжает.
— А ты когда летишь? Тоже сегодня?
— Сэм летит сегодня. А я — завтра. У меня деловая встреча в три часа.
Радость мгновенно охватила меня. Весь вечер, вся ночь… Того, что случилось с Норой, словно бы и не было.
— Пообедаем вместе?
— Снова? Уже успел проголодаться?
Голос ее звучал радостно.
— Во сколько?
— В семь часов. Ты должен за мной заехать. Но пойдем до ресторана пешком, ладно? Мне так больше нравится. Тогда и вернуться можно пешком.