Дочери дракона

Я смотрю на мистера Квана.

— Так это правда? — спрашиваю я. — Двухголовый дракон — важный для Кореи символ, да?

— Это просто ценный художественный объект, — отвечает он, пока охранник водит детектором вдоль моих ног.

— Нет, не просто, — говорю я, к собственному удивлению. — Пятипалый дракон с двумя головами — это знак императрицы Мёнсон.

Охранник заканчивает обыск и отдает мне туфли.

— Это вам бабушка сообщила? — спрашивает мистер Кван.

— Да, — отвечаю я, натягивая туфли. — Она сказала, что гребень хранился в нашей семье много поколений. И сказала, что я потомок императрицы Мёнсон.

Мистер Кван качает головой.

— Я читал документы о вашем удочерении, мисс Карлсон. Вам дали имя императрицы, но это не значит, что у вас есть родственные связи с королевской династией. Многие корейцы утверждают, будто они потомки императорского дома.

— Ну да, — говорю я, — но у нее был гребень с пятипалым драконом, который вам так нужен.

Мистер Кван еле заметно кивает.

— Верно.

Я стою перед рамкой, все еще не отводя глаз от мистера Квана. Он выпрямляется.

— Вижу, вы купили селадоновый горшок, — замечает он.

Я невольно улыбаюсь.

— Специально ездила в «Косни». Я слышала, качество там гораздо выше, чем у уличных торговцев.

Впервые с момента нашей встречи он искренне улыбается мне в ответ, а потом говорит:

— Берегите себя, Чжа Ён.

Я спокойно прохожу через рамку, и загорается зеленый огонек.

* * *

Мы с папой бежим к выходу на посадку, таща чемоданы и мой горшок. У трапа нас ждет грузчик. Он берет у нас вещи, и мы поднимаемся в салон. Пока мы ищем свои места, остальные пассажиры смотрят на нас с раздражением: из-за нас вылет задержали.

Когда мы наконец усаживаемся, папа шепчет:

— Что случилось? Где ты была весь день? И что случилось с… со свертком?

— Он в безопасности, — отвечаю я. — Я тебе дома все расскажу.

Папа бросает на меня типичный обеспокоенный родительский взгляд, но ничего не говорит.

У нас места рядом, возле крыла. Папа у прохода, а я у иллюминатора. Самолет отъезжает от аэропорта и с рокотом мчится по взлетно-посадочной полосе. Скоро мы уже летим над Корейским полуостровом по направлению к Японскому морю. Экран, укрепленный на перегородке, желтым пунктиром отмечает наш маршрут на карте северной части Тихого океана. Я рада, что мы летим домой.

Через час после вылета мы двигаемся над японским островом Хоккайдо. На экране написано, что мы находимся на высоте 11,5 километра и направляемся к Алеутским островам. Двигатели тихо гудят, в салоне над креслами горит лишь несколько ламп. Папа спит. Сейчас он наконец выглядит умиротворенным.

Я ужасно устала. У меня пока нет сил осознать все, что случилось за эту поездку. Я знаю, что после возвращения у меня будет много времени все обдумать, так что пока даже и не пытаюсь. Я смотрю в иллюминатор на миллионы звезд.

Глаза у меня слипаются. Я выключаю свет, натягиваю одеяло повыше и сворачиваюсь в кресле. Вскоре я засыпаю. Мы летим домой, а сны мои полны людей и мест из рассказов моей корейской бабушки.

ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ

Когда я была маленькая, у нашей семьи не было ни большого дома, ни дорогих машин, ни летнего дома на озерах к северу. Мы не тратили деньги на лодки, снегоходы или квадроциклы, как многие наши друзья. Мы не покупали самой модной одежды. Но меня это не волновало. Зато мы путешествовали.

Папа всегда говорил: чтобы понять мир, его надо понюхать. Так что к окончанию средней школы я «понюхала» Европу и Канаду по три раза, Мексику и Карибские острова дважды, а еще Центральную Америку, Кению, Австралию и Новую Зеландию. Я была в сорока одном штате (аэропорты не считаются), а в паспортной книжке Национальных парков США у меня набралось двадцать девять штампов.

А теперь я «понюхала» Корею — страну, где родилась.

Я возвращаюсь домой и будто попадаю в альтернативную вселенную. Всё здесь кажется больше и ярче. Машины сильнее блестят, дома выше, небо голубее, а летний воздух прямо-таки переполнен жизнью. Но в то же время теперь я знаю, что способна справиться с чем угодно; примерно такое ощущение бывает, когда участвуешь в спортивном матче и впадаешь в некий транс. Я не знаю даже, как это объяснить. Наверное, все дело в том, что у моей жизни появился новый контекст: удивительная история моей биологической бабушки и новые сведения о людях, с которыми у меня общая ДНК. Впервые с маминой смерти мне интересно, что будет дальше.

На следующий день после нашего возвращения я рассказываю папе, что пожилая женщина, которая дала мне гребень, — моя биологическая бабушка. Я пересказываю ее невероятную историю и говорю, что обещала помочь ей встретиться с сестрой. Я решаю не упоминать, что я потомок императрицы Мёнсон и должна послужить Корее. Я чувствую себя виноватой, что скрываю от папы такие вещи, но если честно, я же не знаю, правда это или нет.

Папа внимательно слушает и задает вопросы. Я отвечаю как могу. Потом он спрашивает про гребень. Я отвечаю, что это просто семейная реликвия и миссис Хон отдала ее мне, чтобы напомнить о моем корейском наследии.

— А зачем он так понадобился этим чиновникам? — спрашивает он.

— Пап, это просто семейная реликвия, — повторяю я.

Он скептически приподнимает бровь, но вопросов больше не задает.

Вечером я обдумываю возвращение в колледж — надо же закончить последний курс. Когда я уходила, в чикагском Северо-Западном сказали, что примут меня, если я решу вернуться. Папа говорит, что мне стоит вернуться именно туда, но я решаю лучше остаться дома и поступить в Университет Миннесоты. Я захожу на его сайт, чтобы посмотреть, куда я смогу попасть. Я все еще не определилась со специальностью, а до окончания срока регистрации осталось всего несколько дней. Я достаю свой список плюсов и минусов медицинского и юридического факультетов. Медицинский факультет и ординатура — это дорого, и понадобится пахать десять лет. Но в итоге у меня будет престижная работа с хорошим доходом. Юрфак в сравнении с медициной гораздо легче — всего три года магистратуры и несколько лет младшим юристом. Но зато карьера в юриспруденции — штука гораздо менее надежная, чем в медицине.

А можно и вовсе заняться чем-то совсем другим. Я не знаю.

С экрана компьютера на меня смотрят доступные варианты. Я ищу ответ в сердце, как советовала мне миссис Хон, но сердце молчит. Я закрываю сайт университета. Несколько дней на размышления у меня еще есть.

Папа возвращается к своему тоскливому распорядку, и меня это очень огорчает. Каждый день он рано утром уходит на работу, а вечером возвращается и сидит в темной гостиной, задвинув шторы. Потом он надевает фартук для барбекю и готовит ужин. Меню каждую неделю одно и то же. По понедельникам мамин гуляш, по вторникам мамина запеченная тилапия, по средам ее цыпленок в пармезане… и так далее. Каждую неделю те же блюда по маминым рецептам. Когда я предлагаю приготовить что-то другое, папа говорит:

— Нет, я все сделаю.

* * *

В один прекрасный день я ищу в Интернете корейское посольство и вижу, что в Миннеаполисе есть консульство. Оно на Парк-авеню, там, где особняки девятнадцатого века переделаны в модные офисы для юристов и психологов. Я сажусь в мамину «короллу» и еду туда. Консульство находится на третьем этаже трехэтажного каменного особняка. Я поднимаюсь на два пролета по лестнице и захожу в приемную. В углу на подставке стоит флаг Южной Кореи. За стеклянным столом сидит кореянка в стильных очках в красной оправе. Она встречает меня любезной улыбкой.