Дочки-матери
Шрифт:
Фаина пошуровала в печке кочергой, разгребла угли и проворно закинула внутрь чугунную сковородку, закрытую наглухо чугунной же крышкой. На крышку сверху углей нагребла.
Из-за печки высунулась измазанная в шоколаде мордашка маленькой девочки лет четырёх.
– Бабуля, а что ты там в печку засунула? – со страхом прозвенел ее испуганный голосок.
– Калачики, – ответила женщина. – Вку-усные, я их сахаром посыпала. Скоро поспеют, попробуешь.
– Точно калачики? Не Кузеньку? – подозрительно переспросила Маринка.
Фаина застыла, «переваривая» слова внучки. Рассмеялась.
– Ты
– Правильно. Она лучше из папки нашего отбивную сделает, – тихонько шепнула Олеся.
Маришка со вздохом скрылась за печкой, там у нее склад: лысые безногие куклы, игрушечные машинки без колес, обгрызанные и исчерканные фломастерами зайцы, лошадки, прочий хлам.
– Мда-а… Так и знала, что нехорошо детям такие эпизоды в мультиках показывать, – пробормотала Фаина, поднимаясь с пола. Женщина постучала кочергой об железную пластину, которой был покрыт пол около печной дверцы и аккуратно поставила инструмент, прислонив его к стенке.
Дочь Юлия раскатывала тонким слоем тесто на усыпанном мукой столе. Фаина подошла к ней, прихрамывая и западая на одну ногу.
– Накатала уже? Быстрая ты. Сейчас сковородку поставлю, – похромала дальше по летней кухне Фаина, – Где-то у меня сковородка была, котора в розетку включается. Хорошая сковородка, – бормотала она себе под нос.
Как обычно Юля приехала в деревню к маме на выходные и сейчас она с мамой стряпала пироги да булки, чтобы увезти их с собой в город.
Кухонной вытяжки в доме сроду не было, поэтому женщины решили жарить пирожки в летней кухне – избушечке такой, в которой летом обычно готовят еду и обедают.
Очень удобно в такой летней кухне кашеварить: пусть себе дымит да воняет. Ты пирожков нажарил и домой унёс.
Не нужно заморачиваться вопросами чистоты помещения, можно не снимать обувь.
А если папка пьяный домой заявится, то можно из дома его со спокойной душой выгнать, прикрикнув:
– В избушке иди ночуй, морда пьяная!
И друзей-собутыльников папкиных, тоже можно смело гнать из дома веником: пусть эти дегенераты, табаком пропахшие, в летней избушке сидят, с папкой балагурят. Нечего своим видом настроение домашним портить!
Словом, очень хорошая и незаменимая вещь, эта летняя кухня.
– Мама, а у нас в группе девочка одна забеременела. – вдруг завела речь Юля. – А ее парень ее бросил. А она теперь боится родителям рассказать о своей беременности.
– Кошмар какой! – воскликнула Фаина, – Правильно она боится. Я б за такое сразу из дома выгнала! И об чем только девки думают? Ужель трудно спокойно доучиться, обязательно что ли надо любовь крутить, заместо того чтоб профессию получать? Теперь у этой вашей девочки ни образования, ни мужа, зато с дитём, о как! Прямо как наша Олеся!
Женщина метнула взгляд своих зеленых глаз в старшую дочь.
Олеся, сестра Юли, сидела в углу и перебирала лук-севок в тазике.
Полная, курносая, в огромном ситцевом халате, а на спине две косички рыжие болтаются.
Олеся громко возмутилась.
– Опять? Вот возьму и уеду от вас. И девочек с собой заберу! Посмотрим, как запоете!
Фаина словно только этого и ждала – подпрыгнула на месте и резво повернулась к старшей дочери:
– Куда хоть ты уедешь, а? Луком
бы лучше молча занималась, горе ты луковое! Умничать у тебя, Олеська, совсем не получается, не твое это! Ты два раза из дому убегала, ну и что, каков итог? Двоих мне в подоле принесла! Третьего что ли родить мне хочешь? Ты как Найда наша, найда и есть! Та тоже, как с цепи из будки вырвется на свободу, так обязательно обратно брюхатая вернется. Хоть вообще никогда с цепи ее не отпускай.Олеся вскочила, бросив лук в таз.
– Ну все! Маринка! Где ты тама, выходи! – рявкнула она.
– Собакой меня уже тут называют!
Олеся подлетела к печке и выдернула из закутка запечного дочку, потащила за собой к двери.
– Мама, а как-же калачики? – заныла девочка.
– Оставь в покое ребенка, оставь! – заругалась на Олеську мать, Фаина.
Олеся хлопнула дверью и в избушке воцарилась тоскливая тишина.
– До чего же упрямая, побегу я ее останавливать, а ты тут за печкой пока присмотри, а то забуду про калачи. Хорошо хоть, что ты у меня не такая, – обернулась к Юле Фаина.
Юля пристыженно опустила глаза.
Когда мать выскочила за дверь, Юля обеими руками испуганно ощупала свой живот: не заметен ли уже? Кабы мама-то не догадалась бы, так расстраивать ее не хочется!
Олеся выбежала из избушки и побежала к бане, там отец, печку топил. А старшая Олеськина дочка, Наська, деду всячески помогала. Наське уже шесть, почти взрослая.
– Наська! – всхлипнула Олеся, – бросай все, Нась. Уходим мы из этого дома!
Выронил из рук старую мочалку отец Олеськи, хмурый Лексей. Спрятал за своей спиной любимую внучку Настю.
– Куда опять намылилась? – строго хмыкнул он, глядя на дочь.
– Да мамка опять! – всхлипнула Олеся. Огромная полная, пышнотелая Олеся, женщина двадцати семи лет.
– Нервы мне опять мотает! Ой, папка! Язык у мамки, так и жалит, так и жалит меня! Уж сколько лет прошло, а все припоминает и припоминает мне мои ошибки молодости! Доколе терпеть придется мне это все?
– Терпи дочь, терпи. Она – может. И мне весь мозг выела давным-давно! Куда пойдешь-то, с двумя детьми? – покачал головой отец. – Не дури.
К дочери и мужу неслышно подплыла Фаина.
– Ой, забыла ж сказать, – как ни в чем ни бывало начала она свои сладкие речи, заманчивые. – Денег же я хотела дать внучкам, чтобы съездили с дедом в райцентр и выбрали себе по велику!
Наська и Маришка ахнули, подбежав к бабушке.
О великах девчонки мечтали давно, все просили у Олеськи велосипеды им купить, да только откуда у безработной матери-одиночки такие деньжищи найдутся, на прихоти подобные?
Засим, конфликт самоликвидировался. Утух. Олеся утерла слезы и пошла в дом, а внучки облепили бабушку с двух сторон.
Фаина пересчитывала деньги. Перед нею на столе лежала толстая пачка сотенных бумажек и Фаина считала их. Считала с упоением, с наслаждением и даже тихонько покачивалась в такт своему счёту: вперед-назад.
Слышен был только монотонный ее шепот:
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать.
Шуршали бумажки в руках.
– Тфу-тфу, – поплевывала она на пальчик, чтобы удобнее было листать купюры. Так уж было заведено в их семье: все деньги хранились у Фаины.
Деньги Фаина пересчитывала каждый вечер, аккурат после ужина, когда все домочадцы расходились по комнатам, чтобы укладываться спать. Это было ее любимым занятием.