Догоняя Птицу

– Это не литовский, а латышский. Они похожи, и литовец сразу бы отреагировал. Раньше мы с матерью каждый год отдыхали на взморье, и я выучила несколько фраз. Каз ир измаксас?
– Гита захихикала.

От пруда тянуло тиной - позади было несколько жарких дней, и вода потихоньку начинала жить летней органической жизнью. Гита еще несколько дней назад покрылась веснушками - все открытые участки тела, даже пальцы на руках. Лота завидовала ее веснушкам, ей казалось, что это признак благородного происхождения, а Гита мазала лицо кремом, который приглушал их пылание. Как-то раз, сидя напротив Лоты, Гита нагнулась почесать ногу в легких кожаных сандалиях - их привезла ее мать - она нагнулась, и Лота на секунду увидела ее грудь - тоже в мелких коричневых пятнышках, как перепелиное яичко, и сверху узкая грудина или как иначе назвать пустое и очень худое пространство между ключицами, и плечи тоже были усыпаны этими пятнышками и точками, прямо как у той девчонки с картины Уайета в одном из альбомов, стоявших на полке в Гитиной комнате. Только девчонка Уайета была крепкая, как капустный вилок, а Гита была тоща как сосулька и также прозрачна, и только веснушки и жесткие зеленые глаза придавали ей жизни.

И, конечно, в воспоминаниях о Гите снова царствовала весна. Наверное, потому, что в ней самой было много холодного воздуха, который, слегка подогреваясь, приводил в действие тяжелые и инертные механизмы жизни, а когда наступало лето, перемещал Гитландию куда-то совсем далеко - под Ригу, на взморье, частица которого потом хранилась в Москве в виде янтаринок, похожих на замороженные капли апельсинового сока, или шоколада с корицей, или рижского бальзама, который в их доме было принято добавлять в кофе.

Вот и вся история. Встреча с музыкантами была необязательной и случайной. Сейчас Лота бы их, наверное, не узнала - ни парня, ни девушку. Но в памяти навсегда остались тихое сияние вечера, город, залитый солнцем, неподвижный, словно вылепленный из гипса, лебедь - и отражение: картинка-перевертыш, наводящая на мысль о двойственности мира.

Глава Тридцать третья

Догоняя Птицу

Не только затянувшееся отсутствие Птицы вносило в жизнь Лоты острое, почти непереносимое напряжение, доводившее до отчаяния.

Она не сразу разобралась, в чем дело. Что именно тяготило ее так сильно, что в иные моменты ей становилось физически трудно дышать. Словно внутри нее раздавили деревянный кораблик, и щепки вонзились в легкие и сердце. В Лоте открылась пустота, которую было нечем, абсолютно нечем заполнить. В первое время она пыталась читать книги - набросала для себя целый список серьезных и несерьезных, полезных и бесполезных книг. Одни из этих книг советовал прочитать Герцог, другие Лина. К тому же существовал целый перечень нетронутой классики, которую она так и не прочитала в школе. Но ни книжные слова, ни фразы, ни предложения не вызывали у нее мыслей или эмоций. Черные буковки с книжных страниц печально осыпались в тусклую пустоту, непонятые и непонятные.

В начале августа Лота решила кому-нибудь позвонить и набрала номер своей бывшей одноклассницы из Краснододорожной школы Жени Пятнашко. Но все слова, которые она заготовила для Жени, которые слушала и произносила, держа в руках телефонную трубку, застревали в пластмассовых недрах, в сыпучем и беспросветно-черном угольном порошке. Уловив в Лотином голосе непривычные интонации, Женя предложила приехать в Москву, но Лота испугалась, и сославшись на несуществующие неотложные дела, повесила трубку.

Гитландия исчезла с карты: ее больше не было. Все, что Гита оживляла своим колдовством, теперь, в новой внезапно потускневшей реальности превратилось в бессловесную неживую тень. Как обрести ее заново, каким инструментом воспользоваться, чтобы вернуть? Или хотя бы - пусть даже изредка - к ней прикасаться, согреваясь и переводя дух.

Лота помнила их с Индейцем разговор - один из последних, случайных, когда она уже во всем угадывала скорую разлуку.

– Научи меня какому-нибудь ритуалу, - попросила его Лота.

– А тебе зачем?
– удивился Индеец.

– Ни за чем. Просто так.

– Если просто так - тогда другое дело, - согласился Индеец.
– В волшебство все и должно сводиться к этому просто так, понимаешь?

– Понимаю.

– Вот. Когда ты это поймешь окончательно, тогда все и заработает. И будет уже неважно, что у тебя за ритуал. Ты можешь где-то прочитать о нем или услышать. А можешь придумать сама. Это может быть очень сложный ритуал с набором экзотических составляющих. А может быть совсем простой - с пуговицами или кусочками хлеба. Или со спичками. Или с дождевой водой. Да с чем угодно. Прежде всего, важно то, что ты вообще это делаешь. Сама, своими руками. Потому что в такие моменты ты пробуждаешь к жизни древнее волшебство, которое когда-то существовало на земле и все собой заполняло, как воздух - атмосферу, а потом исчезло и все про него забыли. Ритуал магию не делает: он ее пробуждает. Пробуждает уже существующую.

– То есть, ты хочешь сказать, что совершенно не важно, что и как я делаю? Главное - этим заниматься?

– Ты все совершенно правильно поняла. Твори, действуй - и магия отыщет тебя сама!

– Надо же, - сказала Лота.
– Я думала, существует какая-то тайна, которую надо знать или разгадать. А послушать тебя, так никаких тайн и нет...

– Детка, но ведь это же все не ради тайн делается, - очень мягко, почти нежно ответил Индеец.
– Это делается не ради тайн, а ради таинственности. Быть магом здорово само по себе, как любая игра. Мир магии существует понарошку. А задача мага сделать его реальностью. То есть поверить в него самому и заставить поверить других.

* * *

Лота была уверена, что запомнила все, что говорил Индеец. Запомнила слово в слово. Но теперь она всматривалась в воспоминания - и не видела ровным счетом ничего. Подаренная Индейцем искорка не принялась в темном и запутанном Лотином сознании. Она смотрела в себя - но видела пустоту. Ей мнилось, что внутри у нее гуляет ветер, словно все ее тело - полое. Утратив в горах прежнее содержание, оно так и не наполнилось ничем новым.

Как именно должна выглядеть магия? Книжек на эту тему у Лоты не было ни в домашней библиотеке, ни в списке. Однажды она узнала адрес и отправилась в магазин, где, как ей объяснили в другом книжном магазине, куда она сунулась в первую очередь, имелся целый отдел тематической литературы. Она вошла в полутемные и полупустое (стоял жаркий летний день) помещение, увешанное индийскими гирляндами, азиатскими и африканскими масками и амулетами на все случаи жизни, уставленное статуэтками Будды и танцующего Шивы. Пройдясь вдоль прилавка с бижутерией, благовониями и музыкальными кассетами, она поднялась на второй этаж и оказалась среди стеллажей с книгами. Нашла раздел "магия", взяла наугад какую-то книгу. Перелистала страницы, пробежала глазами оглавление. Сплошное разочарование. Все эти сложные и пространные рецепты и рекомендации, подробно изложенные на бумаге скверного качества, не пробуждали в Лоте ровным счетом ничего. У нее так и не возникло ничего, похожего на отклик. А вместе с ним давнего и уже почти забытого чувства, которое невозможно не узнать и ни с чем нельзя спутать: того, что появлялось в присутствии Гиты. Это было особенное, очень отчетливое, яркое переживание, однако подобрать к нему название из числа существующих и известных ей слов она не могла. Или нет: слово, конечно же, было. Гитландия.

А от книжек, которые она листала в магазине, веяло чем-то неинтересным и чужеродным - не то просроченным, не то прогорклым. Нафталином, которым бабушка перекладывала в чемоданах вещи. Или хлебом, после того как в нем отчетливо и неистребимо поселился запах плесени. Наверное, все это когда-то для кого-то что-то значило, думала Лота, рассматривая символы и схемы, пентакли и буквы и не улавливая ни намека на ту легкую, воздушную энергию, которую излучала Гитландия, наполнявшая своим светом улицу, город, весь мир. Гитландия была этому миру более показана, чем сложные черно-белые графические чертежи. Для кого-то эти чертежи тоже были чем-то значимым. Для кого-то. Но не для Лоты.

Но сдаваться она не собиралась. У нее оставалась еще одна неиспользованная возможность: следовать совету Индейца. Совет звучал туманно, но тем больше было у нее надежды после просмотра книг с точными схемами и чертежами.

Оказавшись дома, она походила по комнате и отобрала наугад несколько случайных на вид предметов, которые, как ей показалось, объединяло внутреннее сходство, которое она безотчетно улавливала. Лота действовала по наитию, а не по логике, которую в таких случаях пытается навязать разум. Рука сама потянулась и взяла нужные предметы, среди которых оказались: Гитин браслет с заклепками, крымский камешек, подобранный Лотой на стоянке у моря, сухой кленовый лист с бурыми и закрутившимися кончиками. Птичье перо: она нашла его на тротуаре. Вряд ли оно упало с мертвой птицы, скорее всего, птица был живая. Все эти предметы Лота разложила перед собой на столе и некоторое время сидела, пристально всматриваясь. Затем поменяла их местами и снова замерла. Ей мнилось, что смутно, очень отдаленно что-то меняется. Что-то трескалось и подтаивало, отогревалось и растекалось - еще чуть-чуть и тонкая, неназванная энергия, так хорошо ей знакомая, снова примется заполнять собой реальность. Но проходили минуты, и волшебство рассеялось бесследно, так и не состоявшись. Немые, безнадежно материальные предметы с виноватым видом лежали перед Лотой на столе, так и не воскреснув.