Догоняя Птицу

* * *

В другой раз Лота проснулась, как обычно, в тоскливой апатии, вспомнила, что видела во сне присыпанную снегом яйлу и поняла, что август на исходе.

Черешня давно уже сошла, начались арбузы и дыни.

В жирных патлах лета запуталась ниточка осени.

Спасаясь от одиночества, Лота неизменно оказывалась в местах, где когда-то гуляла с Гитой. Она безошибочно находила знакомые улицы и дома, но двери были закрыты. Она искала Гитландию, но не находила. Она забыла волшебный пароль, и город оставался чужим, не откликаясь на ее призывы.

Москва без Гитландии сделалась провинциальной дырой.

Сидя на Чистопрудном бульваре, Лота думала про Гиту.

Она вспоминала вечер, когда они с Гитой встретили музыкантов. Обычно они ждали друг друга у памятника Грибоедову и шли в сторону пруда, взявшись за руки - Лота, обыкновенная девочка из Краснодорожного, и Гита - дочь знаменитого скульптора. Развалившись на скамейке, они курили заграничные сигареты, которые Гита таскала у родителей, пили пиво из горлышка, на котором оставался круглый ободок Гитиной губной помады. И потом Лоте казалось, то все самое важное в ее жизни начиналось именно там - в конце Чистопрудного, между парикмахерской и кинотеатром "Ролан".

– Знаешь, я тебе давно рассказать хотела, - сказала Лота.
– Однажды я стояла на остановке и ждала трамвай. Падал снег, но уже чувствовалась весна. Это было в воскресенье утром. И... Как бы тебе объяснить... Я будто вылетела из тела и поплыла в воздухе. Вдоль окон, над остановкой, над крышами, - медленно-медленно. И сама же видела, уже с высоты, как стою внизу, как вдалеке появился трамвай. А потом я вернулась.

– Вылетела из тела?
– задумчиво повторила Гита.
– Ничего себе!

Она поиграла бровями и скривила рот.

– Но если ты все видела сверху, кто же стоял на остановке?

– Не знаю. То есть я же и стояла. И стояла, и в воздухе плыла. А главное - я тогда все записала. Выкроила вечером минутку и...

– Записала?
– Гита оживилась.

– Да, все что видела. Но вышло в итоге сплошное надувательство.

– В смысле?
– насторожилась Гита.

Лотины слова заинтересовали ее больше, чем та рассчитывала.

– В смысле - я записывала очень точно, но на бумаге все получилось плоским и скучным рисунком.

– Ты расстроилась?

– Да. То есть, нет. Я потом думала, что магические ритуалы тоже теряют смысл, стоит их записать, и в результате нам достается бледный отпечаток реальности, пережитой кем-то другим.

– Реальность...
– задумчиво повторила Гита: она запрокинула голову и закрыла глаза.
– А я когда-то сны записывала. У меня была специальная тетрадка, я хранила ее под подушкой, и когда снилось что-нибудь интересное, я ее доставала и записывала.

– А где она теперь?

– Ее нет. Я поняла, что это неправильно и даже опасно - записывать сны. Как гадание на картах или некоторые виды предсказаний - мы перебрасываем мост, соединяя свою жизнь с потусторонним миром. И по этому мосту в нашу жизнь может пробраться какая-нибудь зловредная гадость.

– Интересно, как она выглядит?

– Она может прикинуться кем угодно - событием, человеком, мыслью, которая как бы случайно пришла тебе в голову. Когда я это поняла, достала тетрадку, отнесла за дом и сожгла. Руки потом пахли дымом, и запах не хотел отмываться.

Гита достала зажигалку и прикурила - у нее была с собой белая пачка сигарет с надписью "Клайпеда".

Музыканты подошли сами. На парне была грязная белая футболка с портретом Джима Моррисона и шляпа, как у Григоряна. За спиной висела гитара в черном чехле. Девушка была высокая, худая, у нее было изможденное лицо и нездоровая бугристая кожа. Издали Лоте показалось, что они ссорятся. Парень что-то объяснял, делая резкие движения рукой, как каратист, который прицеливается, чтобы расколоть кирпич. Девушка слушала молча, изредка вставляя несколько слов. Она была чем-то встревожена или недовольна, а может, у нее не было сил говорить и спорить. Поравнявшись с Гитой и Лотой, парень снял шляпу и заговорил с иностранным акцентом:

– Добрый день. Мы музыканты из Каунаса, едем на фестиваль. У нас не осталось денег. Так получилось...

– У нас на вокзале украли кошелек, - тихо добавила девушка, опустив глаза. У нее тоже был акцент, но не такой выраженный.

– Не хватает денег даже на хлеб, кефир и сосиски, не говоря уже о бутылке пива. Вы не могли бы нам помочь? Сколько не жалко. Конечно, если в вашем случае имеется такая возможность...

Последнее слово парень произнес, не смягчив согласный звук - "возможност". Он говорил напряженно, без улыбки, которая бы согрела жесткие интонации и неправильность речи.

– Возможность?
– задумчиво переспросила Гита. Казалось, она что-то вспомнила.
– Возможность у нас имеется. Так откуда вы, говорите, приехали?

– Из Каунаса, - повторил парень чуть более развязно.

Он был доволен, что ему удалось завязать с ними беседу.

Но тут произошло неожиданное: пристально глядя в парню глаза, Гита тихо произнесла несколько фраз на непонятном языке. Лота не была уверена, что фразы как-то связаны между собой, она вообще ни разу не слышала, чтобы Гита говорила на чем-то еще кроме русского и хромающего английского. Музыканты остолбенели. Кончики губ у парня съехали вниз и формой напоминали подкову, а лицо девушки потемнело и сморщилось, словно от ужаса она на всякий случай решила исчезнуть.

– Обмануть хотели?
– вкрадчиво спросила Гита.
– Зачем?

Музыканты молчали, уставившись на щебенку Чистопрудного бульвара. Казалось, они истратили все слова. Лота видела, как в отдалении поблескивал пруд, по которому плыл лебедь, задумчиво рассматривая в зеркальной поверхности свое скользящее отражение: вода стояла тихо, и лебедь казался двусторонним, как рисунок на игральной карте. Деревья и дома на противоположном берегу, небо, облака - все это тоже лежало на воде в виде точной копии, нанесенной на ее стальную поверхность, и существовало в двух проекциях, только в отражении небо было сероватым, почти черным.

– Вам нужны деньги?
– продолжала Гита - она одна чувствовала себя хорошо.
– Почему нельзя было сказать прямо? Для чего весь этот спектакль?

Лота не понимала, всерьез она говорит или хочет с ними поиграть.

Но тут Гита на полном серьезе достала замшевый кошелек, вытряхнула на ладонь мелочь и протянула девушке.

– Возьми.

Гита смотрела девушке-хиппи прямо в глаза. Ей было любопытно, что та ответит и возьмет ли деньги.

– Спасибо, - побормотала девушка. Лота подумала, что она вот-вот упадет в обморок от слабости и смущения, но девушка протянула руку и робко сгребла звякнувшие монеты. Лота за ней наблюдала и успела заметить, что их было не так уж мало.

– Может, еще? Скажи, ты хочешь еще?
– не унималась Гита.
– Вот, держи.

Она торопливо достала из кошелька смятую трешку, потом вытащила из заднего кармана джинсов пачку сигарет "Клайпеда" и тоже протянула девушке.

– Спасибо, - пискнула та почти беззвучно.
– Простите...

Это "простите" она произнесла совсем тихо, словно ветер пробежал по деревьям.

В следующий миг оба беззвучно исчезли. Лота не успела заметить, в какую сторону они ушли.

– Ты знаешь литовский?
– Лота повернулась к Гите и внимательно рассматривала ее, как та минуту назад рассматривала девушку-хиппи.