Догоняя Птицу

– Бутербродик с икоркой?
– заискивающе предлагал человечек, заранее зная, что ему откажут.
– Вон сколько икры!

Он взял бутерброд и заманчиво повертел перед Лининым носом, как араб в мелочной лавке, предлагающий грошовую безделушку за непомерную цену.

– А хлебушек-то белый! Сегодняшний... А на нем маслице высший сорт - в магазине такого не купишь!

Лина молчала, рассматривая ногти с облупившимся маникюром.

– А вот безе, - хлопотал человечек.
– Смотри, какая безешка! Как розочка... Ты ведь любила безе, - человечек говорил все тем же заискивающим голосом, услышав который сразу становилось ясно, что в иные моменты жизни он ведет себя иначе, и вопиет на все учреждение, и громогласно грохочет, отдавая немедленные распоряжения и временами срываясь на визг, нестерпимый для непривычного уха, который разносится по другим кабинетам, этажам, буфетам, переговорным комнатам и курилкам, где побледневшие сотрудники трепещут, спешно докуривая вневременные сигареты, и телефонным кабелям, опутывающим полмира, а может быть, и весь мир. На стене над человечком висел портрет в тяжелой раме, и если не вглядываться специально, могло привидеться, что это сам человечек висит на портрете в собственном учреждении, украшая собой его монументальные стены.

– А давай сделаем вот что, - человечек делает новый заход: он вскакивает с кресла, подходит к Лине и сладко обнимает ее за плечи коротенькой и короткопалой ручкой.
– Сейчас я тебе прочитаю наше меню - ты же знаешь, какая у нас на третьем этаже столовая! Тебе даже спускаться туда не придется, - зашипел он заговорщицки ей в лицо, - нам все прямо сюда принесут! Вот, послушай...
– он повозился, утер платком потную лысину и извлек из недр стола небольшую продолговатую папку, обтянутую рыжей кожей.

– Итак: меню на сегодня!
– выразительно провозгласил он, поправив крошечные очки на свиных глазках.
– Греча с битками. Треска припущенная с пюре. Зразы на пару. Окунь паровой с цветной капустой. Сельдь под шубой. Салат оливье. Салат дальневосточный с крабом. Яйцо в крутку под майонезом... Что, снова не угодил? Опять не то? И крабы не годятся?!

– Дай-ка сигарету, - тихо сказала Лина.

Затянулась, прислушалась, задумчиво выпустила дым.

– Горькая, - с грустью пожаловалась она.

– Хорошо, начнем прямо с десерта, хотя я считаю, что это баловство. Штрудель вишневый с подливой сливочной. Эклеры сливочные. Пирог яблочный с корицей... Язык свиной заливной...

Он снял очки и почесал за ухом.

– Ну что мне с тобой делать, а? Что?! А ну дай сюда руку, - внезапно он схватил Лину за руку, задрал рукав и уставился на ее бледное, с голубоватым отливом запястье.

– Что ты там собираешься увидеть?
– холодно спросила Лина.

– То самое, - смущенно кипятился человечек, возвращаясь в кресло.

– Я же тебе говорила, что я уже давно не...

– Мало ли что говорила. Ты и питаться обещала, как нормальный человек! А посмотри на себя в зеркало? Ты себя давно видела?
– в голосе человечка послышались нотки истеричного деспота.

– Пожалуйста, съешь что-нибудь, - голос вернулся в прежнее русло и снова звучал умоляюще.

– Нет.

– Почему?

– Потому.

– А подробнее?

– Не хочу, - Лина пожала костлявыми плечами.
– Этот мир несъедобен.

– Но почему, в таком случае, он съедобен для меня?
– спросил человечек прочувствованно, снова сорвал с личика очки и уставился на Лину.

– Потому что ты устроен по-другому. Ты способен проглотить все эти блюда, которые перечислил, одно за другим. Все меню. И ничего тебе от этого не будет. Получишь удовольствие, как все вы умеете. Для тебя вкусовые ощущения, как для других - музыка.

– Ты меня презираешь?
– убито спросил человечек.

– Нет, почему? Уметь так самозабвенно наслаждаться пищей - это тоже дар, и тебе он дан. А мне нет. Даже названия твоего списка давят мне на психику и прижимают к земле.

– Послушай, - мучительно возразил человечек.

– То, что ты задумала, противоречит природе, - он говорил вкрадчиво, словно Лина могла выбежать из кабинета, не дослушав его, или растаять в воздухе.
– Ты ведь уже черт знает сколько не ела.
– Он сосчитал, пожевав губами.
– Ты не ела пятнадцать дней.

– Семнадцать, - уточнила Лина.

– Семнадцать, - повторил человечек в каком-то оцепенении и покачал головой.
– Как это можно? У тебя атрофируется желудок, понимаешь ты это? Тебя пора госпитализировать. Из такого, как у тебя, состояния не выходят, пойми: из него выводят! Медикаментозно!

– Не атрофируется ничего у меня.

– Это противоречит божьему замыслу!

– Что тебе известно о божьем замысле?
– быстро спросила Лина.
– Были проведены исследования, которые показали, что человек может отлично питаться солнечным светом, а еда ему только вредит.

– Вот видишь: солнечным светом, - обрадовано отреагировал человечек.
– А у нас - ты погляди, - он подскочил к окошку и отдернул штору. Город сумрачно взглянул на них мертвенно-серым сталинским домом. Этот дом был настоящим каменным замком со множеством портиков, балюстрад, фронтонов и витиеватых балконов на толстых консолях, а также прочих архитектурных излишеств. Он представлял собой триумф античности, римской картины мира и римской же мощи, и даже орнамент из лавровых веток украшал кое-где его имперское величие. В отдалении виднелись несколько облетевших тополей и верхние этажи хрущевки, стоявшей торцом. С низкого неба сыпались редкие снежинки.
– Где ты видишь солнечный свет?

– Солнечный свет - это, имеется в виду, энергия космоса, божественная прана. И она всюду, а не только у тебя в кабинете за шторами. И будет существовать вечно, пока существует мир.

Человечек прошелся по кабинету, снова подошел к Лине и погладил ее по плечу, жалобно торчавшему из широкой прорези сползшей кофты.

– Скелет!
– воскликнул он.
– Голые кости!

– Папа, ты мне денег дашь или нет?
– устало спросила Лина.
– Мне за квартиру нечем платить.

– А вот, представь себе, не дам!
– тихо заверещал человечек.
– Не дам, пока ты при мне чего-нибудь не съешь! И на кой черт тебе квартира? Тебе что, негде жить?

– Отлично, не давай, - тускло согласилась Лина.
– Я их просто достану другим способом.

– Это каким же?
– насторожился человечек.

– Пойду в проститутки и заработаю сколько нужно, торгуя собственным телом. Сейчас тощие в моде.

– Господи, - мужчина зажмурился и мелко, будто в конвульсиях, затряс головой.
– За что, за что мне такой кошмар? Этот ад, эта пытка - за что?

– Неужели не за что?
– сочувственно поинтересовалась Лина.

Человечек вынул из шкафа портфель - дорогой кожаный портфель начальника учреждения, сравнимый только с часами, которые украшали толстенькое запястье, порылся в его внутренностях и вытащил большой плоский бумажник.

– Держи, - он положил перед Линой две ровненькие зеленые банкноты.
– И это, между прочим, намного больше, чем ты просила. Не пойму только: зачем деньги человеку, который не желает питаться?

Лина взяла бумажки и равнодушно сунула их в карман болоньевой куртки, висевшей на спинке стула.

– Спасибо.

Выйдя из кабинета, она оказалась в длинном пустом коридоре - ее невесомые шаги гулко отражались в замкнутой со всех сторон казенной тишине - прошла его до конца и оказалась на лестнице. Это было угрюмое пыльное пространство, отец обычно пользовался лифтом, и здесь она не была. Она спустилась вниз на один пролет и подошла к высокому окну с широким мраморным подоконником.