Догоняя Птицу

Поздно вечером встретились у Савеловского вокзала - от нужных людей Птица к Лоте не очень спешил. Сперва подробно, не торопясь, пообщался с теми, кто был ему необходим для построения нового общества, и только когда совсем стемнело, усталый и голодный, отправился к ней - ужинать, мыться, спать с женщиной в чистой теплой постели.

На свидание Лота вырядилась под Веронику Кастро - не потому что ей нравился ее яркий макияж и попсовые вещи. Просто она решила, что встретить Птицу обязательно нужно в каком-нибудь непривычном виде. Надо чем-то его поразить, чтобы окончательно разграничить "тогда" и "сейчас". И она выглядела "как все": в розовых лосинах, в миниюбке, на каблуках и с пластмассовыми браслетами на запястье. Свою долгую гриву она надушила, подзавила и уложила с помощью электрических щипцов, лака "Балет" и заколок. Честно сказать, она и сама себя не узнала, когда перед выходом из дома заглянула в зеркало.

От дома до вокзала, возле которого они условились встретиться, Лота ехала на троллейбусе - сидела, положив сумку на колени, и смотрела в окно. И снова, как в тот страшно далекий день на берегу, у нее закладывало уши.

Уже перед самым вокзалом вдруг испугалась своего прикида - лосин, чистой, без единого пятнышка юбки, маникюра с педикюром. Ни вытертых, честно рваных на коленках джинсов, ни стоптанных кед, ни героического оранжевого ярмака за плечами... Да ведь он ее сейчас просто не узнает! Привык-то к той, прежней, а эта новая - вовсе не его.

Она увидела его издали: он стоял на площади и ростом был выше всех. Поднял руку и посмотрел на часы - взъерошенный грач: солдатские штаны, рюкзак походный, всклокоченные лохмы. И совсем, совсем не отсюда! Увидишь такого в лесу - обрадуешься: теперь все в порядке, где-то горит костер, и суп в котелке закипает, и ночлег, а значит, ты согрет и спасен. А в городе - странный вид, странный человек, предположительно, сумасшедший. Лота сразу же это поняла, и ей захотелось взъерошить себе волосы, расцарапать до крови лоб и коленки и начать пахнуть лесом и конским потом - и чтобы все стало, как было.

Да, Лота сразу же все поняла и заранее знала, что произойдет дальше.

Только думать ей об этом не хотелось.

Она все поняла и напрасно пыталась поскорее забыть то, что уже и так хорошо знала.

Она подошла не сразу: чуть дольше обычного постояла возле уплывающего троллейбуса, и только потом, когда он заревел и исчез, подошла к Птице. Улыбнулась и дернула за рукав:

– Привет!

Он обернулся, и точно: одно мгновение, крошечную долю секунды смотрел на нее сверху вниз тяжело и растерянно - и не узнавал. А узнав, как всегда улыбнулся, заморгал, и глаза у него стали как раньше - теплыми солнцами:

– Ой, привет! Слушай, да ты прямо другая совсем!

А потом они торопливо рассказывали друг другу, кто как добирался в тот вечер до Савеловского вокзала, и кто как прожил эти два нестерпимых месяца. Какая неважнецкая погода стояла в Москве, и какое огненное лето настало в Крыму, и какой бешеный белый жар дрожал и плавал над горами. Как тяжело отравился своим первачом Хмурый. Как убежал голодный овчар, и как он, Птица, водил по горам туристов. Как в один прекрасный день попрощался с лесниками, которые не хотели его отпускать, но удержать не могли, потому что паспорта у Птицы все равно не было, а Лота вместе со своим паспортом давно уже была в Москве. И про тот его домик в безымянном городке, где быстрая речка со стелющейся по дну водяной травой, а возле речки бревенчатая баня. Где он спешил, спешил к Лоте день и ночь - целых два месяца.

Или как Лота гуляла по Москве, разучивая улицу за улицей. Как увольнялась из больницы. Как подслушивала под дверью, научившись по-новому ориентироваться в царстве звуков.

Как будто встретились на вокзале случайно, и им надо обо всем наговориться, прежде чем каждый отправится по своим делам и снова надолго исчезнет.

Наконец подошла краснодорожная электричка. Лота уселась напротив Птицы по ходу поезда, он напротив нее лицом к Москве, и они смотрели друг на друга, насмотреться не могли. Прилетел Птица с дальних берегов, сидит перед ней в электричке, рядом усталые дачники на них косятся с равнодушным любопытством, а она дышать не может, плачет и гримасничает, так соскучилась по его глазам и очкам. А он улыбается, он смущен - не ожидал, что такие метаморфозы могут происходить с человеческим лицом.

Да, Птица, да.

А ты не и не знал.

Прости меня, пожалуйста. Простишь?

* * *

Родиться в Краснодорожном или каком-нибудь другом маленьком городе - это, если вдуматься, большая удача. Там на фанерном рынке торгуют сушеными грибами, червивыми яблоками, лесными орехами, жирным молоком, рябиной и малиной. Там баба на чайнике, осенью дождь как из ведра, зимой снег на голову, весной марток - надевай сто порток, летом лось пукает в реку, а стрижи чиркают в небе, обгоняя белые галочки самолетов. Город родной, местечко незавидное всегда с радостью примет тебя обратно, если что. Если что? Ну, если что-нибудь, вы сами непременно почувствуете, если оно настанет.

Если вам посчастливилось родиться в маленьком городе, ваше сердце не будет знать покоя ни единого дня, но беспокойство его будет жизнеутверждающего свойства. Вас будут притягивать дальние страны, большие шумные города, и в итоге вы обязательно повидаете мир и явите себя миру. Пуститесь в странствия, отыщете подходящее место, пустите корни, останетесь насовсем где-нибудь в далекой прекрасной стране и позабудете маленький город, где зимой холодно, а после дождливого лета настает удивительно солнечный теплый сентябрь.

А может, все сложится иначе?

Первым делом вас начнет волновать ближайшая восхитительная страна - Москва. В Москве всем хорошо - бедным, богатым, школьникам младших и средних классов, студентам престижных вузов, учащимся пэтэу, лицам без определенного места жительства, героиновым наркоманам, винтовым торчкам, хорошеньким, но бедным девочкам, конкретным пацанам, фрондерам, сексуальным азербайджанцам с масляными от опиума зрачками, наперсточникам в подземных переходах, попсовым звездам по телевизору, бомбилам, растратчикам госсредств и расхитителям госимущества, работникам труда умственного и ударникам физического, обыкновенным людям. Всем хорошо в Москве. Москва всем рада. Она всё купит и всё продаст за веселую добрую цену. Москва будет вас преследовать год за годом, не давая покоя ни днем, ни ночью. Вы рано узнаете, что ваша цель - стать ее неизмеримо малой, но неотъемлемой частицей. И вскоре окажетесь где-нибудь на гулкой окраине, где ларьки ритмично пульсируют блатной песней, где почти уже и не Москва, зато полным-полно автобусных остановок, а в апреле желтая мать-и-мачеха вольно взбирается на кучи мусора и щебня.

И там, на гулкой окраине ваша алчущая плоть сольется наконец с опаленным грешным огнем вожделенным телом столицы.

Но страна по имени Москва тоже со временем наскучит. Она уже не будет так волновать воображение, как некогда перестал его волновать маленький город. И вот однажды кто-нибудь случайно вам намекнет, что свет не сошелся клином на Москве, что есть на свете и другие страны, более далекие и несравнимо более прекрасные. Когда-то давно вы уже покинули один городок, заросший лопухом и крапивой, тронулись с места, пустились вдаль, пустились вплавь - родное устье позади, а впереди маячат тысячи километров неосвоенного простора. Вы их познаете одно за другим, эти неизведанные места, покорите их и завоюете, увидите множество странных стран и затмите своими достоинствами их недалеких обитателей.

Останутся про запас труднодостижимые, совсем необыкновенные заморские страны, куда добираться три дня и три ночи на трех самолетах, но их вы тоже познаете и удивите, и тогда останется лишь планета Луна, куда лететь всего лишь один день.

Больше вы уже ничего не увидите, но и этого вполне достаточно, этого более чем достаточно.

Оказавшись на Луне, вы будете любоваться, не мигая и почти не дыша, нежно-голубым шаром, висящим в черной пустоте и напоминающим глобус в школьном кабинете географии в маленьком городе детства. Разгуливая по серой и шершавой, как кожа бегемота, лунной поверхности, среди остывших вулканов и лунных морей, вы будете мерзнуть и томиться, томиться и мерзнуть и молча тосковать по голубому шару, висящему над головой, по его неприметным, невзрачным уголкам.