Догоняя Птицу

– Для распознавания существуют три основных признака, дружище. Во-первых, - и это ты сам отлично знаешь - живой текст рыхл, воздушен, он способен воспроизводить сам себя. Зародыши слов дремлют в его ячеистой структуре, и ты без труда можешь надстраивать и надстраивать такой текст, если пожелаешь. Таким образом, первейший признак живого текста - рыхлая фактура, когда каждое слово и каждый образ имеет, если угодно, дополнительные валентности, которые способны порождать новые жизни. Вторым свойством является преемственность: читатель должен узнавать традицию, к которой восходит текст. Словесная ткань и вызванные ею образы отсылают к другим словам и другим образам, что обогащает и книгу, и читателя.

– Великолепно! Но что же третье? Ты так и не сказал про "в-третьих".

– В-третьих, это, пожалуй, отзвук - или, как говорят, послевкусие - то, что остается с читателем, когда книга прочитана. Это как запах лаванды, который прилипает к пальцам мародера после того как он порылся в чужом платяном шкафу...

Герцог медленно поднимался к себе на третий этаж, скрипя стоптанными солдатскими башмаками.

Лоте показалось, что он абсолютно счастлив.

Глава Сороковая

Муха. Бегство

Муха звонила Рябине в Харьков, чтобы отвести душу.

Это радость от молчания ширится, становясь все более и более радостной. А горе загнаивается, закисает, и потом чувствуешь себя гораздо хуже. Конечно, жила неподалеку Ракета, но ее Муха уже успела как следует обработать ежедневным нытьем, а Ракета была не из тех, кто позволяет длительное время вытирать об себя сопли.

Муха терзалась самоотверженно, ожесточенно. А энергичные страдальцы подобны коллекционерам: охотно достают и предъявляют свои сокровища, а затем ревниво следят, чтобы их коллекцию оценили по достоинству. Повторение одного и того же в подробностях приносит им облегчение.

В общем, Мухе нужен был свежий восприемник, и она позвонила по межгороду Рябине.

– Черт бы подрал этот конкурс, - бормотала она в телефон.
– И этот Челябинск. И этот Берлин.

– Чего?
– удивилась Рябина, сидя у себя в Харькове.
– Какой конкурс? Причем тут Берлин?

– Эльф выиграл конкурс скрипачей в Челябинске. А в Берлин его отправляют как победителя чертового конкурса скрипачей. Учиться на стипендию. Это музыка во всем виновата! Чертова музыка! Если виновата жаба, можно расцарапать ей рожу, волосы повыдергивать или башку открутить. А тут - музыка соперница у меня...

– Странно, - проговорила Рябина.
– Он пока жил у нас тут в Харькове, терпеть ее не мог. Включишь чего-нибудь, а он: "Выключи немедленно, у меня душа кровоточит".

– Так это какая музыка была?

– Ну как. Джимми Хендрикс. Моррисон... Или там "Вельвет Андеграунд". Или еще группа "Ноль".

– Что за ноль?
– угрюмо поинтересовалась Муха.

– Группа такая, Леонид Федоров. Ехали по улице трамваааи, ехали в трампарке умирааать, - напела Рябина.
– Ты чо, мать, правда не слышала?

– Нет.

– Ну ты даешь... И кстати, "Ноль" ему как раз более-менее нравился. А чуть чего потяжелее - все: морду воротит.

– Так у него слух-то какой. Тончайший. Говорят, такие, как он, вообще редко рождаются. В смысле, такие самородки.

– Самородок, блин, уральский, - захихикала Рябина.

– Напрасно ржешь. Помнишь у него вот здесь, внизу на щеке, язвочка была?
– Муха машинально потрогала указательным пальцем свою смуглую щеку, мокрую от слез.

– Помню. Я еще спросить хотела, не рак ли. Да все забывала.

– Какой там рак! Это музыка. У хорошего скрипача обязательно язва на левой щеке. По ней сразу можно определить, вкалывает чувак или халтурит. Есть язва - есть музыка. Нет язвы - нету и музыки.

– Музыкой, значит, натер, - задумчиво проговорила Рябина.
– Эх, Эльф... А сколько надежд было. Хотя... У вас же фамилии совпадают. Помнишь, я тебе рассказывала теорию?

– Какую?
– Муха на секунду перестала хныкать.
– Ты мне столько уже теорий нарассказывала...

– Теория отрицательных совпадений. Сама вывела. Вот мы, например, считаем, что совпадение - это хорошо. Допустим, ты устраиваешься журналистом в газету, и вдруг узнаешь, что редакция этой газеты находится на твоей улице. Всякий тебе на это скажет: вот и отлично. Хороший знак, положительное совпадение, так?

– Так.

– Нет, совсем не так. Такое совпадение - это уже событие. И оно уже произошло. Всю энергию совпадение берет для себя. Оно - ложное событие. А настоящее, которое ты ожидала, сдуется. И дальше уже ничего не будет. Ничего хорошего. И работу ты потеряешь.

– Не знаю, не замечала, - хлюпнула Муха.

– А ты присмотрись в следующий раз.

Рябина, как это часто бывало, оседлала любимую тему. Она не была расположена жалеть Муху и переживать вместе с ней душераздирающую трагедию бегства Эльфа в Челябинск, чтобы оттуда в декабре стартовать в Берлин. Разумеется, не взяв с собой Муху. Рябина, как и Ракета, не была тем человеком, возле которого можно вволю погреться, пережевывая душевную жвачку.

Вскоре Муха кое-как свернула разговор и повесила трубку.

За окном шел снег. Еще полчаса назад этот снег был дождем, но небеса подмерзли, и теперь роняли на землю рыхлые белые хлопья. Деревья стояли понурые, почернелые - золотая осень обычно заканчивается с первым снегом. А река сонно блестела в отдалении, в просвете между грязными пятиэтажками. Город гудел складно, но нечленораздельно. Мухино ухо не улавливало в его гудении никакой музыки. А ухо Эльфа - улавливало. Музыкой в этом мире был для него не рок, а эти смутные позывные. Царицей же звуков была, несомненно, скрипка.

Обиднее всего то, что Муха, оказывается, не была допущена в потайную жизнь Эльфа. И как только эта жизнь потребовала жертвы, в жертву мигом и без промедлений была принесена Муха. Кажущаяся простота Эльфа на поверку оказалась вовсе не простотой, а временной мерой, благодаря которой он кое-как взаимодействовал с окружающими - грубыми и неотесанными любителями морских купаний, можжевеловых костров, ништяков и Егора Летова. Интересовала ли его Муха? Безусловно, интересовала. Но в первую очередь - как социальный адаптор, как проводник по непролазному и дремучему бурелому социальной жизни. Недаром Муха сама себя чувствовала талисманом, приносящим удачу. Свою же настоящую любовь - музыку - Эльф трепетно прижимал к груди, прячась в защитной тени Мухиной привязанности - до поры до времени.