Догоняя рассвет

— Нет, так нельзя.

Он отпрянул от нее, возвращаясь к рассудку.

— Я предан своему долгу и клятве, не стану ни мужем, ни отцом…

— Я не прошу тебя ни о том, ни о другом, — голос Амари огорченно дрогнул, чем только подстегнул подвести черту жестко и бесповоротно.

— Дело не только в этом, — возразил Клайд, набираясь все больше решимости, — во мне течет неконтролируемая сила, мне не хотелось бы навредить тебе. Я обречен на одиночество по своей природе и в силу долга. Никто из священников в этом городе не соблюдает обет, но для меня важно оставаться верным своему решению. Если я поддамся, чем буду лучше?

На том они поставили точку. Клайд надеялся больше не возвращаться к подобного рода разговорам, хоть и тяжело отпустить человека, с которым говорить было приятно так же, как и молчать.

Глава 7 Ночь греха и пламени

Храм стал ему вторым домом. Нигде душа Клайда не чувствовала себя более свободно, как под сводами, полными запаха воска и ладана. Вернувшись в храм Святого Зазриела, Клайд убедился, что здесь его место, и жизнь свою он должен посвятить праведности, не допускавшей сумасбродства.

Он был горд собой, что в чистоте мог найти удовлетворение и достоинство.

Клайд шел со стороны исповедален, погруженный в религиозные мысли, в которых привык искать утешения, и каково стало его удивление, когда в безлюдном, затянутом тишиной зале, он увидел Рю, замершего напротив витражного образа бога в алтарном окне.

— Рю Моретт посетил храм? — мягко улыбнулся Клайд, чем привлек к себе внимание брата. — Должно быть, произошло что-то серьезное?

Приблизившись к Рю, Клайд вскинул глаза на изображение, собранное из кусочков цветного стекла. Лучи полуденного солнца производили поразительный эффект присутствия Всевышнего.

— Сможет ли хотя бы он простить мне все грехи? — пребывая в угрюмой задумчивости, промолвил Рю.

«Хотя бы он?» — что-то терзало совесть Рю настолько, что он уже не надеялся на прощение от близких, существование которых не приходилось ставить под вопрос так, как ставил он под вопрос существование бога.

— Святой пророк Зазриел писал, что нет непростительного зла для того, кто пришел к раскаянью, вопрос в том, сможешь ли ты простить себя сам, — голос Клайда разливался в тишине бархатным звучанием. — Что тревожит тебя?

Рю молчаливо не сводил с витража глаз, ища в себе храбрость заговорить.

— Снова поссорился с Лироем? — предположил Клайд, подталкивая брата поделиться тем, что гнело душу.

— Я правда слишком строг к нему?

— Тебе пора отпустить его, Лирой уже давно не беззащитный маленький братик, требующий попечения. Поздно учить его морали, — проговорил Клайд и грустно вздохнул: — Вы оба одинаково важны для меня, и мне больно смотреть, как два самых родных человека не могут прийти к согласию спустя столько лет.

— Ты нам не менее родной.

— Я… — Клайд запнулся, не зная, чему именно хотел воспротивиться, — я чудовище и не заслуживаю ничего из того, что имею.

— Однажды ты укротишь огонь внутри себя, — в тоне Рю слышалась уверенность, в которой любой другой человек не посмел бы усомниться. — Мы найдем способ помочь тебе. Во всяком случае, всегда будем рядом.

Надо ли говорить, что Клайд искал способы всю сознательную жизнь. Жалкие книги ни высокопарным изложением, ни потрепанным видом, казалось бы, обещавшим раскрытие древних тайн, не обнадеживали Клайда.

Книги не содержали и толики ответов на его вопросы.

— Лирой лишает меня веры в лучшее будущее, — внезапно признался Рю, по-прежнему не обращая взгляд в сторону брата. — Я совершил ужасное преступление, пастор, и это делает меня не лучшим главой семьи. Что уж говорить о клане, — шепотом добавил он. — Поэтому я хочу, чтобы Лирой стал достойным носителем нашего имени, каким мне уже не быть.

— Ужасное преступление? — обеспокоенно воззрился на него Клайд. — О чем ты, Рю?

— Не могу сказать. Не сейчас.

Клайд помрачнел от незнания какой-то темной тайны старшего брата. Рю поселил в нем волнение, не поддающееся даже стенам храма, которые пастор всегда привык считать царством умиротворения и покоя.

Возможно, Рю приукрасил серьезность какого-то своего поступка, ведь люди, склонные осуществлять контроль над всем происходящим, зачастую отличались и чрезмерной строгостью к себе.

— Этот клан уже не спасти…

— Не предавай надежду, — быстро и строго отрезал Клайд.

— Спасибо, что пытаешься сохранить хотя бы ее остатки.

Обычно не подверженный сентиментальностям, человек редчайшего хладнокровия — Рю Моретт прижал Клайда в объятии, и братья обменялись ободряющими похлопываниями по плечу. Клайд чувствовал сердцем сгустившуюся на душе Рю тучу переживаний, которые сам Рю не готов был пока объяснить.

Решив, что момент как нельзя лучше располагал к личным беседам, Клайд решился удовлетворить давний интерес:

— Что с Рэндаллом?

На секунду Рю изменился в лице, приняв выражение удивления, но тут же собрался и надел хмурую маску.

— Не понимаю, о чем речь, — отрицательно затряс он головой.

— Рэн поверил тебе что-то, что возмутило тебя до крайности.

Рю не стал узнавать, откуда это Клайду известно, лишь посмотрел на него серьезным и прямым взглядом, требующим не сомневаться в следующих словах:

— Это не имеет отношения к нашествию вампиров, если ты в чем-то подозреваешь его.

— Поклянись перед ликом Всевышнего, — потребовал Клайд, которому очень хотелось верить в честность.

— Клянусь.

* * *

Рю часто бывал несправедлив к Лирою, но не со зла, а потому что рано пришлось занять место покойного отца. Властного, неласкового, один грозный взгляд которого расставлял мысли по местам и гнал прочь все подлое, жалкое, недостойное приверженцев «стали». На плечи молодого Рю легла обязанность воспитать двух мужчин — храбрыми, честными, преданными семье и делу, каких воспитать могла суровая отцовская рука.

Суровость и дисциплина во главе всего. Таким должен быть лидер «стали». И следующий лидер после него. И следующий.