Договор на любовь
Шрифт:
– Вкусно, Никуш?
Встает со своего стула и размеренным шагом приближается ко мне. Нависает скалой, что я вмиг забыла о своей игре. Он точно не ударит, уже знаю, не поцелует, у него были возможности, которыми он не воспользовался.
А я хочу понять, зачем он это все делает. Зачем ему это все?
– Очень, – проглатываю липкий кусок
Глаза обжигают яростью. Влад выхватывает мой не доевший круассан и… отправляет его в мусорку, кофе выливает в раковину.
Черт, он взбешен.
– Где. Мой. Завтрак?
– Сам себе его и готовь. Я не кухарка, – говорю в его губы, встав на носочки.
Он уже успел побрызгаться туалетной водой, которую терпеть не могу. И хочется отвернуться, зажать нос. Сделать это демонстративно. Но… я лишь делаю глубокий-глубокий вдох. Нравится…
– Тебе все еще нужна моя помощь? Защита? Нужна, Вероника? – тихо говорит, но отчетливо.
Каждый произнесенный звук слышится ударом молотка о шляпку гвоздя. До противного скрежета.
– Допустим, – отвечаю.
– Разворачивайся, – приказывает.
Что? В панике брожу взглядом по его лицу. Ищу ответы и не нахожу.
Молча подчиняюсь. Догадка кожу стягивает от липкого страха. Дыхание частое, но поверхностное.
Бессонов прижимается к спине всем торсом, руками по телу шарахается, как будто я его собственность.
Это ведь так и есть.
Дергает трусы вниз. Без ласки проходится по тем местам, до которых дотрагивался аккуратно в душе. Зажмуриваюсь. Не от омерзения, которое топило бы меня, будь это Уваров.
Сейчас другое. Все другое. Какая-то часть меня не хочет ему сопротивляться, ей нравится. И за это я ненавижу Бессонова.
– Значит, так хочешь? Чтобы так я тебя поимел? Решаю один вопрос и трахаю тебя, решаю другой – и трахаю твой рот. А что, мне отлично. А тебе? – зло шипит мне на ухо.
Отрицательно мотаю головой. Это низко, больно.
– Тогда делаешь все, как прошу. Без капризов, дерзости и что
ты там в своей головушке запланировала. Терпеть это не могу. Я тебе не родитель, мои границы прощупывать не стоит. Ясно? Или пройдем в спальню?– Нет, пожалуйста.
«Хочу по-другому», – мысленно добавляю. Мне ведь понравилось там, в душе. И знаю, что он может быть другим. Откуда-то знаю.
– Тогда сейчас делаешь, что прошу. Без выкрутасов. За жизнь обожрался уже ими.
Влад отпускает меня и помогает натянуть трусы, поправляет съехавшую одежду. Бегло осматривает, словно физически я могла пострадать.
Но это не так. Мне больно внутри. Синяки на душе заживают дольше, а то и вовсе не проходят. Он об этом не знает.
Готовлю ему завтрак, как и просил: яичница, салат, поджаренный хлеб. Включаю кофемашину и жду, пока она выплюнет его любимый эспрессо.
– В шкафу есть миндальное молоко, а в машине – капучинатор. Можешь сделать себе свой любимый кофе, – говорит будничным тоном.
– Спасибо, не хочу.
Присаживаюсь за стол рядом с ним. Моя тарелка пустая. Свой завтрак я демонстративно перед ним съела, пока голодный мужчина зло осматривал меня с ног до головы.
Бессонов молча встает и делает мне кофе, ставит передо мной и кладет несколько кокосовых печенек. Тоже моих любимых.
– Ешь, – приказывает.
– Я хотела сегодня к родителям доехать, – говорю и делаю глоток. Кофе вкусный.
– Нет, – грубо отрезает.
Хочется заплакать от бессилия. Ну почему так все получается? Чем я все это заслужила?
– Почему? – вместо этого спрашиваю.
Бессонов молчит. Ловко орудует ножом и вилкой и, кажется, совсем меня не замечает.
– Влад, если ты просишь от меня полного подчинения, согласно договору, – сухо говорю, – то и ты должен хоть что-то мне объяснять. В неведении сложно находиться. Да и вдруг ты меня обманываешь? – вскидываю на него глаза.
Конец ознакомительного фрагмента.