Договор на одну ночь

Заезжаю в ее поселок и качусь по прибрежной длинной-длинной улице.

По Лене заметно – она удивлена и переваривает. Подбирает слова. Пытается оценить, насколько высока вероятность того, что пизжу.

– То есть, она первая, а вы…

Снова смеяться хочется, но просто улыбаюсь.

Все больше смотрю на лицо пассажирки, а не дорогу. Качусь медленней и медленней.

– Я не изменял, Елена. Та статья, которую ты читала, и по которой составила впечатление, – ложь. От первой и до последней буквы.

– Как вы докажете?

Усмехаюсь.

– Никак. А должен? Ты тоже доказываешь каждое свое честное слово?

Запоздало осознаю, что возможно она – да. Ей же вряд ли поверили, что это пацан виноват в вылитом кофе. Даже если рискнула пожаловаться.

И если бы он ее сегодня все же завалил – тоже она отгребла бы. Слишком юбка короткая. Слишком взгляд блядский. Лицо привлекательное. Грудь красивая.

Ввергаю собеседницу в глубокие раздумья. Это видно по тому, как хмурит брови и лоб. Уводит взгляд в сторону. Он стекленеет.

Я бы, может быть, и еще потрындел, но замедляюсь до стопа у покрытой галькой парковки их дешманского ресторана.

Хочется похвалить ее. Сказать, что Петр ее считает талантливой и рассказывает всем, что главное блюдо Кали Нихта – ее голос. Это определенно подарит Лене по-хорошему бессонную ночь. Но что-то тормозит.

Слышно, как дышит. Непроизвольно поглаживает пальцами кожу на кресле. Вроде хочется спросить, успокоилась ли, а вроде и на другую парковку ее мысли возвращать – бесчеловечно.

Чем закончились ее размышления на глубинные философские темы – я не узнаю. Получаю прямой взгляд. Спускаю свой к губам, когда облизывает, и возвращаю. Не будь гондоном, Дрюх. Понятно, что красивая. Тебе-то с этого что?

– У нас есть номера… – А еще щедрая. Вопросительно приподнимаю брови. Смущается. Моргает часто-часто. Блядуна готова пригреть. Святая. – Вы можете переночевать. Уже полночь почти…

Улыбаюсь и смягчаюсь.

У меня, малыш, комендантского часа нет.

– Спасибо, Лена. Но я привык спать в одном и том же месте. Это хорошая привычка.

На девичьих щеках выступает румянец.

На коврике все еще разбросаны ее ракушки, но напоминать не буду.

– Спасибо вам еще раз. Я про Георгиоса поговорю с дядей.

– Поговори. С дядей.

И я поговорю на случай, если струсишь.

– Хорошей ночи.

– И тебе хорошей.

Она отщелкивает ремень и выскакивает из машины.

Я на пару секунд закрываю глаза, когда по ушам бьет слишком громкий звук захлопнутой двери. Открыв – слежу, как быстрым шагом идет к террасе ресторана по гальке.

Ее даже встречать никто не выходит.

Не по-моему всё это.

Не по-моему.

Но как было бы по-моему всем тут похуй. И мне близко к сердцу принимать некогда.

Стартуя, замечаю блеск легкомысленных лент и бусин. Корону свою забыла. Но забрать не зову.

Думаю, она и не вспомнит. А я выкину.

Глава 12

Лена

Закончив дневную работу, бросаю в сумку книгу и направляюсь от ресторана по набережной. Хочу погулять и почитать.

После Пятидесятницы прошло две недели. Мой День рождения все ближе. Как и отъезд, о котором дядя ещё не знает.

Я согласна с Андреем Темировым: мне нужно или решать некоторые вопросы или рано или поздно они накроют меня лавиной.

На празднике это чуть не случилось.

Но сейчас у нас с дядей приятное потепление в отношениях, мне в спину не несется: «Лена! А кто стулья перевернет?!». Возможно, он дает мне больше свободы с мыслью, что в ответ со временем получит что-то нужное ему, но я своей свободой малодушно наслаждаюсь. А вот вступать в явный конфликт – откладываю.

Если мыслить трезво, Георгиос почти совершил ужасное. И об этом знают, как минимум, трое. Что сделал с этой информацией депутат – мне неизвестно. Вернул ли старостенышу ключи. Сказал ли пару ласковых.

Говорил ли с моим дядей или отцом Жоры.

Со мной – нет.

И я тоже. Ни с кем. Хоть и обещала, да.

Просто я же знаю, что дядя не поверит. Будет перекладывать вину на меня. Это снова взорвется бурным скандалом, в котором своих слов я не докажу.

На пляжах под зонтами и щадящим послеобеденным солнцем отдыхают люди. Я прохожу мимо, почти на них не смотря. Для себя я облюбовала все тот же дальний пляж.

Подняв взгляд от нагретых солнцем плит набережной аллеи, ловлю на себе внимание знакомых с детства глаз. Сердце начинает биться быстрее, но далеко не от радости встречи.

Георгиос, как всегда, таскается по поселку со своими друзьями. Заметив меня, первым взгляд отводит тоже он. У него даже улыбка тухнет и бледнеет лицо.

Я делаю шаг в сторону. Они тоже, но в другую. Обходим друг друга, не тронув.

Поведение Георгиоса разительно изменилось с того вечера. Он больше не задевает меня. Не возвышается. Не угрожает. Я даже вполне могу поверить, что жалеет.

Я не оправдываю его. Когда пытаюсь думать о случившемся трезво – покрываюсь мурашками и дрожу от страха. Но сейчас он не выглядит человеком, желающим повторить.

Только и извиняться не пытался, а я и не настаивала.

Мы сделали вид, что ничего не произошло.

Спустившись по сбитым временем ступенькам на пляж, расстилаю полотенце на «своем» шезлонге и сажусь читать.

Ощущаю себя немного воришкой, стыдливо прикрывая от людей обложку. На ней красуется совсем нетипичное для меня название: «Как работает политика?».

Вроде бы где я и где политика, да? Но увидев корешок в книжном, я вдруг заинтересовалась.

Теперь читаю.

Понемногу. Без спешки. Пока мысли опять не унесут не туда.

На следующее утро после Пятидесятницы я проснулась с чувством стыда за свое поведение с Андреем Темировым.

Я была пьяной, смешной и глупой. От воспоминаний, что плела в машине, хотелось удариться головой о стену.

«Вы какой-то мутный».

Да уж.

И это еще полбеды. Но я так явно спалилась в своих чувствах к Петру!