Дохлокрай

– Меня вроде бы пригласили на встречу.

– Верно.

Помолчали. Мальчишка сбоку больше не дразнился. Кроме мавки за спиной прибавилось еще кого-то, тяжелого, пахнущего мокрым псом.

– Где люди?

Темноглазый кивнул, куда-то вглубь собора.

– С ними все хорошо. Мы все же... не такие, как про нас порой думают.

Почему-то поверил. Но проще после этого не стало. К собачьему запаху насквозь вымокшей шерсти добавился еще один, не спутаешь. Так пахнет страх, перед тем, как его хозяин нападает.

– Так поговорим?

Темноглазый улыбнулся. Узкие и странно темные губы дрогнули, поползли в стороны, вверх, вниз, по лягушачьи растягиваясь и выпуская наружу спрятанное. Частокол там укрывался серьезный. Если подработать напильником, так лес валить можно. Чего говорить про обычное человеческое мясо?

– Конечно. Пойдем за мной. И тебя никто не тронет. А если и тронут, то не здесь и не сейчас.

– И без твоего согласия, нарушив правила?

Темноглазый, уже уходя, развернулся. Одарил еще одной щучьей улыбкой, сладко моргнув глазами.

– Даже не знаю, о чем это ты.

И верно, о чем это он? Идя следом за пока так и не ставшим понятным Другим, оглянулся. Вот оно что... мавка явно решила сегодня повеселиться. Топтавшийся рядом с ней здоровяк мог бы быть кем угодно. Хоть грузчиком с речпорта, хоть борцом-дагестанцем, если судить по темной копне волос и росту с грузным боевым весом. Только был то малый Другим. Странным Другим, смахивающим на омшаника. Вот только омшаники до таких размеров не вырастали.

Комнатка оказалась уютной. Наверное, именно здесь отдыхали и монашки и сам ксендз. Деревянный старый круглый стол, скатерть с вышитыми узорами, чайный сервиз, откуда-то из Германии. Такой фарфор, что делают в Мейссене, сложно спутать с другим. И чайник не оказался пустым. Неожиданный хозяин проявил учтивость. Поухаживал за опасным человеком, лично налив густо пахнущий янтарь и предложив сливок. Сухих, само собой. Молоко и нормальные сливки давно свернулись даже в холодильнике. Ведьм насчитал трех, как минимум.

– Предположим, - он посмотрел на Другого, - чаем-то полакомиться можно и дома. Хотел встретиться?

– Перейдем на ты?

– Чего нам выкать. Не дети, не в Сети общаемся. Мне бы по делу что-то услышать, да пойду.

Другой усмехнулся. Вряд ли старался испугать, скорее все же дело было в его особенностях.

– Опасаешься... надо же. Ты, и опасаешься.

– Спать я хочу. Мечтаю выспаться.

Другой кивнул.

– Знакомиться, думаю, нам не стоит?

Он не ответил, пожал плечами. Настоящее имя никто и никогда не скажет. Смысл?

– Знаешь, кто я?

Вопрос хороший. Разобраться в Другом не получалось. Не встречались раньше похожие.

Темные глаза блеснули бликами. Кожа пошла морщинами усмешки, губы снова поползли в стороны.

– Я божедом.

Твою-то дивизию...

– Почему ты здесь?
– он смотрел уже с куда большим интересом.
– Как такое возможно?

Божедомы не относились к Другим. Заложные покойники, положенные в землю за оградой погоста, вниз головой, в домовине, перетянутой цепями и обложенные со всех сторон камнями... Скорее были его клиентами. Не-мертвыми.

– Рассказать историю?
– Другой усмехнулся. Количество и качество усмешек пока шли нога в ногу. Милее его оскалы не становились.
– Не сейчас.

– Как скажешь. Так что ты от меня хотел?

Существо, назвавшееся божедомом, отхлебнуло чай. Очень привычно, совершенно, как человек. Чуть хлюпнув в самом начале глотка, как хлюпало много раз ранее, в кратком миге желания остудить. Втянуло, покатало по языку, проглотило. Странное и страшное нечто, не являющееся не живым, не мертвым, не человеком и, как оказалось, даже не Другим.

Много ли можно сказать по такой простой привычке, как чай? Именно чаепитие, процесс и совсем незаметные эмоции? Много. Легко ли сделать какие-то выводы? Да, если смотреть куда нужно.

Можно даже понять - сколько лет темноглазому, сидящему напротив. Именно так.

Воспитанного человека отличают манеры. Воспитанный человек никогда не полезет в сахарницу с песком влажной ложкой. А если воспитанный человек той же ложкой аккуратно и четко цепляет рафинад и, по кусочку, кладет, не брызгая и не булькая, умудряясь делать так, чтобы на ложку не попало ни капельки... сказать можно еще больше.

Что сахар в тяжелой сахарнице из богемского стекла лежал колотый. Что брал его щипцами, и не какими-то там из нержавейки, произведенные в тридцать пятом-тридцать шестом году на 'Красном Сормове', не-не. Щипцам просто полагалось быть серебряными, с узорами и знаком-клеймом из мастерской Ченстоховы или Кракова. И сахарок был не из свеклы, а тростниковый. Скорее всего.

Ложка, мешающая сахар, ни за что не касалась стенки чашки. И даже не потому, что чашка раньше была... куда тоньше, украшенная немыслимым иероглифом. Потому как везлась вместе с чаем в полотняных цибиках из самого Китая и через всю Сибирь на санях. И была очень и очень дорогой, никак не меньше пятнадцати рубликов-целковых. Серебром, александровских. Дело не в том.

В воспитании воспитательницы-нэнни, специально нанятой среди прибывающих откуда-то с Британских островов англичанок. Понятное дело происхождения простого, но и не рабского, умеющий учить и присматривать за детьми и, несомненно, с солидными рекомендациями от бывших нанимателей столичного общества. Ну, либо не столичного, но обязательно приличного. Потому и никакого звону, потому и чашка легко удерживается двумя пальцами простои одновременно с тем элегантно. Вот такой вот выпал случай, встретившись со странными Другим. Случай вживую увидеть давно ушедшую эпоху.

Интересно...

Божедом пил чай и не спешил отвечать на вопрос. Темные глаза смотрели, не отрываясь. Молчание затягивалось, но спешить не хотелось. Другие намного спокойнее людей, хотя и не все. А сейчас, пробиваясь через основательную и настоящую дверь из дерева, внутрь невольно доносилось раздраженное перешептывание, скороговорку и шипение собравшихся в костеле.

Чашка встала на стол без стука. Привычку курить божедом не бросал, да и чего ему бояться после незадавшихся у кого-то его же похорон? Только и курил, видать по привычке, папиросы. Табак, занявшись, поплыл по комнатке сладкими сизовыми струйками. Табачок непростой, не сделанный на простой фабрике вкупе с тоннами такого же. Какая-то странная мешка, совершенно не карибская, но и не турецкая. Скорее... азиатская.

– Мне не хочется грядущего.
– Божедом дернул щекой. Снова как обычный человек.
– Оно становится ближе и оно страшное.

– Среди ваших...
– он помолчал перед ответом, - часто появляются кликуши, кричащие о грядущем ужасе.

– Верно, - божедом кивнул, - сложно спорить. Но сейчас все куда ощутимее. Не конец света, конечно, но...

За 'но' крылось многое. Такое, что ждать лучше не стоило. Другие, серьезные и считавшиеся Старшими, просто так ничего не говорили.

– Хорошо, - он посмотрел на божедома.
– Судя по всему, тут наши взгляды сходятся. Я приехал сюда не просто так.