Доктор Данилов в кожно-венерологическом диспансере

— Надо соглашаться, — сказал Никита. — Форму дадут, пистолет.

— Если ты больше не хочешь чая… — начала Елена.

— Хочу-хочу! — Никита вскочил, схватил чайник, налил всем чая и сел. — Молчу как рыба в морозилке!

— Реанимация общая, шесть коек, точнее — семь, если считать с боксом…

— Да хоть шесть, хоть двенадцать, дело не в этом.

— А в чем же? Так и не хочется в реанимацию?

— Хочется, но колется. Госпиталь МВД — это же почти как в армии. «Упал — отжался», «я начальник — ты дурак», и все такое прочее… с напором на дисциплину. Вряд ли я там приработаюсь.

— Дело, конечно, твое, — Елена слегка сдвинула брови, выражая досаду, — но предложение, на мой взгляд, из тех, которое заслуживает рассмотрения. Приличное место, настоящая, в твоем понимании, работа, знакомый заведующий. Время, конечно, меняет людей, но Максимушкин до сих пор производит впечатление нормального, не гнилого, мужика. Что же касается «упал-отжался», то у тебя какое-то превратное представление. Это обычный многопрофильный стационар. Кажется, главный врач с заместителями и кое-кто из заведующих имеют звания, но подавляющее большинство сотрудников — сугубо гражданские люди. И никакой муштрой, насколько мне известно, там не занимаются. Что же касается принципа «я — начальник, ты — дурак», то вспомни своих собственных начальников, тебе же есть что вспомнить. Разве никто из них не жил по этому принципу?

— Ты, наверное, единственное исключение, — рассмеялся Данилов. — Даже давая выговор с занесением, ты старалась не обидеть человека. Во всяком случае, мне так казалось. А там речь идет только о реанимации?

— Насколько я понимаю, об анестезиологии тоже. Во всяком случае, рассказывая про свои трудовые будни, Максимушкин упоминал про наркоз. Так дать тебе номер его мобильного?

— Номер дать, но я еще подумаю, — дипломатично ответил Данилов.

Предложение выглядело заманчиво, Данилов и сам подумывал о том, что с физиотерапией надо заканчивать как не со своим делом и возвращаться к «истокам», в анестезиологию-реанимацию, свою первую врачебную специальность. Поиски своего места в медицине можно было считать законченными, оставалось найти свое место в определенном медицинском учреждении.

Данилов напряг память, но так и не смог припомнить никого из знакомых врачей, имевших отношение к госпиталям МВД, как, впрочем, и к армейским госпиталям тоже. Знакомые больше обретались по госпиталям ветеранов войн, гражданским стационарам, находящимся в ведении департамента здравоохранения. Прямо хоть монетку кидай, но такое серьезное дело, как выбор работы, нельзя поручать монетке — а ну как на ребро встанет, что тогда?

Остаток дня прошел в раздумьях.

— Я позвоню ему прямо в понедельник, — сказал Данилов, когда стрелки часов перевалили за полночь, знаменуя начало нового дня. — Я выхожу в первую смену, сразу по окончании работы и позвоню. Заведующему реанимацией лучше звонить ближе к концу рабочего дня. До обеда и пытаться нечего — суета сует и всяческая суета, а спустя час-полтора после обеда, когда все срочные и неотложные дела уже переделаны, — в самый раз. Велика вероятность того, что удастся спокойно пообщаться несколько минут.

— Звони, но только чтобы это было твое решение, — сказала Елена, сидевшая на кровати перед своим верным ноутбуком. — Только твое.

— Иначе и быть не может, — ответил Данилов. — Мое решение, только мое.

— И если можно, на этот раз отнесись к поиску новой работы максимально серьезно, сколько уже можно летать с места на место?

— Отнесусь, — пообещал Данилов, нисколько не кривя душой. — И как только пойму, что нашел свое место, так сразу же приложу все силы к увеличению нашей семьи как минимум еще на одного человека.

— А как максимум?

— Ну ведь бывают и тройни… Как в комедии Островского — не было ни гроша да вдруг алтын.

— Можно и одного, только не стоит очень долго затягивать с намерениями, репродуктивный возраст имеет свои границы.

— Ну, до этих границ тебе еще очень далеко! — Данилов притворился, что хочет захлопнуть крышку ноутбука, но Елена сделала это сама.

— Но только так, чтобы потом ни о чем не жалеть, — предупредила она.

— Когда женщина, находящаяся в постели, делает такое предупреждение, это интригует, — улыбнулся Данилов, стягивая с себя футболку.

— Предупреждение касалось выбора места работы, но если ты хочешь распространить его шире…

— Не хочу. — Данилов переставил ноутбук на тумбочку, выключил свет и сел на кровать рядом с Еленой и обнял ее за плечи. — Я вообще не люблю предупреждений, еще со школы. Наша классная любила постоянно повторять: «Я вас предупреждаю». И еще указкой по столу постучать.

— Хорошо, что не по головам.

— Ну, за это ее бы уволили. Боже мой, до чего я дошел! Лежать, то есть сидеть в постели с женой и вспоминать классного руководителя, не к ночи будь она помянута!

— Твое бессознательное свидетельствует о том, что она была тебе небезразлична, — пошутила Елена. — Может, ты был в нее тайно влюблен?

— Скорее наоборот, я ее тихо ненавидел. Больше всего за то, что она постоянно колола мне глаза моим происхождением. «Ах, Вова, ты же сын педагога, как ты мог не выучить урок? Разве твоей маме приятно ставить двойки?..» и так далее. У меня одно время даже прозвище было, «сын педагога». Ладно, хватит воспоминаний, а то я сейчас расплачусь от умиления и тебе придется долго меня утешать.

— Это звучит заманчиво! — Елена повалила Данилова на спину и села на него верхом. — Ну-ка расскажи мне, насколько я лучше твоей классной руководительницы!

— Настолько, что и сравнивать нечего. — Данилов привлек Елену к себе и прошептал ей на ухо:

— Ты — вне категорий и сравнений…

В маленьком кабинете заведующего отделением было только одно украшение — небольшой плакат, на котором красным по белому было написано:

«Три дела, однажды начавши, трудно кончить: а) вкушать хорошую пищу; б) беседовать с возвратившимся из похода другом и в) чесать, где чешется».

Козьма Прутков.

— Нравится? А то все или сторукого анестезиолога вешают, или заповеди анестезиологов. Однообразно и скучно.

Заведующий Роман Константинович Максимушкин был примечательно некрасив — узкое, вытянутое лицо, маленький птичий нос, обширная лысина, сильно оттопыренные уши. Вдобавок он носил массивные черные очки, бывшие в моде с полвека тому назад. Но из-под толстых стекол глядели на Данилова веселые голубые глаза, причем глядели так приветливо, что сразу же вызывали расположение к их обладателю. А еще Роман Константинович очень смешно, совсем по-детски, морщил лоб.

Встретил он Данилова приветливо. Правда, Данилов не счел нужным обольщаться на этот счет — приветливость могла просто быть следствием знакомства Максимушкина с Еленой. Радушие в рамках приличий, не более того.

Данилов сжато рассказал о себе — учеба, интернатура, работа — и подумал, что сейчас собеседник начнет допытываться, по каким причинам он покидает нынешнее место работы, но ошибся — причины ухода из диспансера совершенно не интересовали Романа Константиновича. Нельзя было исключить и того, что он получил кое-какую информацию от Елены. Во всяком случае, отсутствие такого неизбежного, казалось бы, допроса с пристрастием Данилову понравилось. Вместо «допроса» Роман Константинович изложил свои требования: