Доктор Торн
Шрифт:
Стремительно вскочив со скамейки, она воскликнула:
– Какая же я дурочка! Пустоголовая, трусливая дурочка!
А через мгновение услышала доносившиеся от калитки голоса дяди и Фрэнка Грешема.
– Да благословит тебя Господь, Фрэнк, – сказал доктор Торн. – Надеюсь, простишь старшего друга за нотацию, поскольку в соответствии с парламентским законом теперь ты взрослый и вполне самостоятельный.
– Конечно, доктор! – заверил его Фрэнк. – От вас я готов принять любые замечания и наставления.
– Но уже не сегодня, – заключил доктор на прощание. –
С незапамятных времен Дженет служила в доме доктора горничной.
Мэри не могла шевельнуться, оставшись незамеченной, а потому дождалась, когда щелкнет калитка, и только после этого быстро направилась к выходу по той самой дорожке, по которой пришла сюда, но услышала шаги, а потом голос Фрэнка:
– Мэри!
Он догнал ее и заметил:
– Ну не странно ли? Увидел тебя как раз тогда, когда должен кое-что передать! Но почему ты одна?
Мэри едва не напомнила, чтобы больше не называл ее по имени, но подумала, что сейчас не время. Слезы едва успели просохнуть, и малейшее проявление нежности со стороны Фрэнка, как и любая ее попытка показаться равнодушной, вызовут новый поток. Лучше вообще не показывать виду, что она помнит о недавнем разговоре. Так что, пока они еще в Грешемсбери, пусть называет как хочет, а она постарается встречаться с ним как можно реже.
– Твоему дяде пришлось уехать в Силвербридж к какой-то старушке.
– В Силвербридж! Но ведь он вернется оттуда только утром! Почему эта старушка не могла вызвать доктора Сенчери?
– Наверное, решила, что две старушки не поладят между собой.
Мэри не смогла сдержать улыбку. Ей не нравилось, когда дядюшке приходилось отправляться в дальнюю поездку, да еще в поздний час, но в то же время любой вызов на вражескую территорию добавлял ему популярности.
– Доктор Торн хотел, чтобы за тобой пришла Дженет, но я сказал, что незачем беспокоить старушку: сам провожу тебя домой.
– О нет, мистер Грешем! Право, это ни к чему!
– Не возражайте! Непременно провожу.
– Должно быть вы, хотите окончательно настроить графиню против меня. Да и леди Арабелла страшно рассердится.
– Послушать тебя, так можно подумать, что сама собираешься отправиться в Силвербридж.
– А что, если так и есть?
– Если не я, то непременно увяжется кто-нибудь другой, например Джон или Джордж…
– Ради бога, Фрэнк! Разве можно представить, чтобы кто-нибудь из Де Курси снизошел до этого?
Съязвив по поводу высокомерия Де Курси, Мэри забылась и по-дружески назвала мистера Грешема по имени, но тут же спохватилась, поджала губы и приказала себе впредь следить за языком.
– Может, тогда предпочтешь мне кузена Джорджа?
– Предпочту Дженет: с ней мне не придется чувствовать себя тяжкой обузой.
– Обузой! Мэри, для меня? Побойся бога!
– Да, мистер Грешем, обузой для вас. Мало радости провожать деревенскую девушку до дома по грязной улице – все джентльмены это знают.
– Никакой грязи нет, а если бы была, тебе вообще не позволили бы идти пешком.
– В отличие от джентльменов
деревенские девушки не переживают по поводу подобных пустяков.– Да я, если бы пожелала, мог бы донести тебя до дома на руках! – с воодушевлением воскликнул Фрэнк.
– Ну вот еще! – возмутилась Мэри. – Это уж точно ни к чему – лучше на садовой тачке.
– Конечно, все, что угодно, лишь бы не мои руки.
– Несомненно, когда речь идет о перемещении в пространстве. Если бы мне пришлось играть роль младенца, а вам – няньки, то обоим было бы неловко.
Фрэнк Грешем почему-то смутился. Хотелось сказать возлюбленной что-нибудь нежное и ласковое, но каждое слово она встречала с усмешкой. В ответах Мэри не было холода или презрения, и все же он почему-то чувствовал себя обиженным. Когда всерьез влюблен, равнодушие ранит еще сильнее, чем колкость. Если бы он знал правду, то чувствовал бы себя намного лучше.
И все же мистер Грешем-младший решил не поддаваться ее тону и не терять упорства. Три дня назад, отвергнутый, он признался себе, с глубокой печалью и тяжким стыдом, что потерпел жестокое поражение, но с тех пор уже успел достичь совершеннолетия; научился произносить за столом речи и принимать поздравления; набрался опыта ухаживания, пока флиртовал с Пейшенс Ориел. Как известно, чтобы завоевать прекрасную леди, нужно иметь храброе сердце и обладать немалой долей мужества.
Они уже почти дошли до лужайки, где были слышны голоса гостей, и Фрэнк остановился:
– Мэри, ты несправедлива и недобра ко мне.
– Не сознаю за собой столь тяжких пороков, мистер Грешем, но даже если так, не мстите, проявите милосердие.
– Из всех гостей Грешемсбери вы единственная отказались пожать мне руку, не пожелали радости в день совершеннолетия…
– Желаю радости, и вот моя рука. – Мэри подала не скрытую перчаткой ладонь. – Надеюсь, вы будете следовать этикету.
Фрэнк едва пожал ее пальцы, но не выпустил, хотя, согласно этикету, следовало сразу прервать контакт. Он вовсе не был святым Антонием: искушая, мисс Торн поступила крайне неосторожно.
– Мэри! – воскликнул Фрэнк. – Милая, дорогая Мэри! Если бы ты только знала, как я тебя люблю!
Он стоял на дорожке спиной к лужайке и потому не видел только что подошедшую сестру Августу. Мэри покраснела до ободка соломенной шляпки и быстро отдернула руку. Мэри поняла, что опасный жест не избежал внимания наблюдательной мисс Грешем.
Из-за моего затянутого, скучного повествования у читателя могло сложиться впечатление, что рукопожатие продолжалось в течение времени, несовместимого со словесным возражением Мэри, но виноват я, а не мисс Торн. Обладая быстрым, порывистым стилем изложения, другой автор смог бы уместить всю сцену – неподобающее поведение джентльмена, мгновенный гнев леди, появление третьей (лишней) особы, ее острый, бдительный взгляд и последующее страдание Мэри – в пяти словах и в полудюжине тире и кавычек. Конечно, следовало бы рассказать именно так, потому что надо отдать Мэри должное: она не оставила ладонь в руке Фрэнка ни на миг дольше допустимого.