Долгое дело

Но тогда я не понимаю, почему существо, которое трудится, ест, пьет, спит и смотрит телевизор, называется человеком? Ведь лошадь тоже трудится, ест, пьет и спит. Ах да, она не смотрит телевизор. Но только потому, что его не ставят в конюшню. Кстати, я тоже его не смотрю...

Прав Юрий Артемьевич: лошадь я.

Толпа - первый признак чрезвычайного события. У подъезда скопилось человек десять. Телефонограмма не соврала.

Петельников и Леденцов еще на ходу, еще на тормозном пути распахнули дверцы, выпрыгнули на асфальт и оказались в этой жиденькой толкучке. Одни старухи...

–  Это у нас, - сказала одна, настолько маленькая, что инспектора придержали шаг, опасаясь ее задавить.

–  Бандитизм в нашей квартире, - подтвердила вторая, чуть повыше, но такая полная, что уж теперь они пропустили ее вперед, чтобы не быть задавленными...

Большая передняя, в меру заставленная отжившей мебелью. Длинный коридор, ведущий в кухню. Запах старых коммунальных квартир - дерева, лежалой ткани, забытых духов и валерьянки.

–  Чайку попьете? - спросила маленькая, энергичная.

–  Чего попьем? - опешил Петельников.

–  Мария, дак они, может, как теперешние мужики, чай не принимают, заметила тучная.

–  Нальем чего и погорше, - согласилась первая старушка и показала на дверь, где, видимо, им и могли налить чего погорше.

–  Гражданки! - сказал Петельников тем голосом, от которого трезвели пьяницы. - Мы хоть чай и принимаем, но сюда приехали по сообщению об убийстве!

–  Пожалуйста, будьте как дома, - любезно согласилась крохотная старушка.

–  Логово убийцы, - вторая показала на дверь.

Леденцов мгновенно и сильно ткнулся туда плечом, но дверь не подалась.

–  И не ночевал, - объяснила маленькая.

–  Где труп? - прямо спросил Петельников.

–  А никто не знает, кроме убивца, - опять пояснила низенькая старушка, которая сумела оттеснить вторую, массивную.

–  Как звать погибшего?

У Леденцова в руках появился блокнот.

–  Василий Васильевич.

–  Фамилия?

–  Нету у него фамилии.

–  Василий Васильевич да Василий Васильевич, - встряла-таки вторая.

–  Где его комната?

–  А он жил на кухне.

–  Почему на кухне?

–  Спит себе на подстилке...

Леденцов опустил блокнот и ухмыльнулся. И хотя бледное лицо Петельникова никогда не краснело, он почувствовал на нем злобный жар, который стянул щеки старшего инспектора какой-то сухостью.

–  Товарищ Леденцов! Составьте протокол о ложном вызове и привлеките гражданок к административной ответственности. Кстати, где участковый инспектор?

–  Как так привлечь? - удивилась маленькая, главная тут.

–  Так! - отчеканил Петельников. - За собачий вызов.

–  Василий Васильевич не собака, а котик.

–  Тем более!

Вторая старушка подкатилась к Петельникову, как громадный шар, обдав его запахом лука и вроде бы гречневой каши:

–  Да этот нехристь не убил Васю, а продал. Воров-то вы ловите?

–  Ловим, когда украдена материальная ценность. А ваш кот ничего не стоит.

–  Как не стоит? - обомлела она.

–  Бабушка, - набрался терпения Петельников, - похищенная вещь должна быть оценена в рублях, а ваш кот...

–  Пятьдесят рублев, - гордо произнесла старуха.

Леденцов хихикнул. Петельников слегка подвинулся к выходу: черт с ними, с этими бабками и с их котом. Но маленькая старушка оказалась сзади и дернула Петельникова за пиджак:

–  Ему ничего и не будет?

–  Кому?

Она кивнула на закрытую дверь.

–  Как его фамилия?

–  Литровник, Гришка Литровник.

Леденцов опять засмеялся.

–  Вот он смеется, рыжий молодой человек, а нам от Гришки житья нет. На днях сожрал весь студень. Ночами пугает нас зубовным скрежетом. Водку льет в себя, как в решето. У него и счас стоит на тумбе охолодевшая яичница да пустая бутылка от четвертинки водки.

–  Откуда знаете? - заинтересовался Леденцов.

–  А через скрытую камеру. - Она поджала губы и мельком глянула на замочную скважину.

Теперь пиджак дернули спереди. Петельников повернулся к солидной.

–  Товарищ сотрудник, может, Вася и не стоит пятидесяти целковых, да кот-то очень душевный. В туалет человеческий ходит. Картофельное пюре уважает. Гришку-то Литровника терпеть не мог. Фырчит, как от собачьего образа. Мягонький, бочком трется... Мы и живем-то одной семьей: я, Мария да Василий. Без него-то зачахнем. Найди котика, соколик, а?

Одна маленькая, вторая толстенькая... Теперь Петельников глянул в их лица.

У маленькой среди мелких, как песчаная зыбь, морщин смотрелись черные провалившиеся глаза, тонкий нос и тонкие подвижные губы. Она как бы двигалась на месте, переступая ногами, шмыгая носом и шевеля губами.

У полной старушки все было полным: наикруглейшее лицо, круглые глаза, округлый нос... Седые волосы, остатки седых волос, тонко застилали шар головы. Ей бы старинный чепчик. Тогда бы она походила на ту бабушку, у которой была внучка Красная Шапочка. А если не внучка, а внук? Не Красная Шапочка, а, скажем, инспектор уголовного розыска? Приходил бы он домой поздно, усталый, грязный, а она бы сидела на тахте в чепчике, подавала бы ему чистую рубашку, и свежую газету, и гречневую кашу с луком. Ну, и кот Василий...

–  Леденцов, отыщешь кота? - спросил, а не приказал Петельников.

–  Не могу, товарищ капитан.

–  Почему?

–  В отделе засмеют.

Старушки молчали, понимая, что работники милиции принимают решение. Полная скрестила руки на объемном животе. Вторая, юркая Мария, стояла тихо, сдерживалась, шевеля губами.

–  В Нью-Йорке двести тысяч бездомных кошек, - на всякий случай уведомил Леденцов.

–  Гады, - отозвался его начальник.

–  Кто? - не понял Леденцов.