Долгое дело
Шрифт:
– Я не за человека, увлеченного работой, а за человека, увлеченного жизнью, - воодушевился Рябинин, тоже слегка забегая вперед и заглядывая в лицо прокурора.
– Неплохо, - согласился Беспалов. - Но я встречал немало подлецов, увлеченных жизнью.
Они рассмеялись одновременно - от хорошего разговора, от приятной ходьбы, от доброй осени и от тех десяти минут, которые у них остались до работы.
– А что же вы не на машине? - спросил Рябинин.
– Осень хороша.
– Сейчас будут клены.
– Да, будут...
И клены встали в крохотном
Беспалов взялся за свой подбородок, опробовав его на крепость. Сейчас спросит о смысле жизни - нашел ли?
– Сергей Георгиевич, у вас характер трудный?
– Нет, - может быть, чуть резковато ответил Рябинин: его об этом спрашивали, ему об этом говорили.
– Некоторые так считают, - сказал прокурор бесцветным голосом, как бы отмежевываясь от тех, некоторых.
– Некоторые зарабатывают свой хлеб, пресмыкаясь. А кто работает гордо, кажется им человеком с плохим характером.
– Вы всегда с чем-то боретесь...
– Да? - удивился Рябинин.
С собой. Всю жизнь он боролся с собой. Борьба шла между ним и тем легким, простым и благополучным парнем, каким бы он хотел быть. Или между ним, Рябининым, и тем идеальным человеком, каким бы он хотел быть. Борьба нескончаемая и бессмысленная, потому что он всегда будет пробовать измениться и всегда будет оставаться самим собой.
И промелькнуло, исчезая...
...Все мы стремимся к себе, какими мы себя представляем...
– А вы про характер... к чему?
– Он у вас бойцовский.
– Разве - усмехнулся Рябинин.
У него бойцовский характер... Слышала бы Лида. Разве бойцы краснеют от смущения, расстраиваются от грубостей и не спят по ночам от неудач?
– Тогда почему ж борьбу не считаете смыслом жизни?
– Я думал.
Когда? Он не помнил. Видимо, на допросах, в автобусах, во сне... Но он думал.
– Я еще думаю...
Они бы заговорили о борьбе, не покажись здание прокуратуры. Потом были гранитные ступеньки, сбившие дыхание, так нужное в споре. Потом они вошли в сумрачный коридор, в свет дневных ламп, в звук шагов и в нервный стрекот машинок...
Потом Рябинин увидел у своего кабинета темную фигуру, которую он не рассмотрел, не узнал и не понял, сразу отторгая ее от дверей нервным и волевым ударом. Но фигура поднялась и целомудренно сказала:
– Доброе утро.
– Здравствуйте, - буркнул он, отпирая кабинет.
Калязина оказалась у стола раньше, чем он снял плащ.
– Сергей Георгиевич, я выздоровела.
– И вроде бы давно.
– Когда я играла в шахматы, то была еще на больничном.
– Зачем пришли?
– Я же вам нужна, - изумилась Калязина.
Фальшиво изумилась, перестаралась, округлив глаза и распахнув рот. Он ее понял - она тянула время, которое всегда играет на руку преступнику.
Вроде бы пришла, вроде бы не уклоняется, отлично зная, что без свидетелей она ему не нужна, а собрать их сразу непросто.– Как работа? - спросил Рябинин, обдумывая быстрый способ вызова свидетелей.
– Инфекции, бактерии, анализы... Сегодня женщина привела ребенка, укушенного собакой. И что вы думаете? Укусила не собака, а папаша в нетрезвом состоянии.
– Ну...
– Сергей Георгиевич, да могу ли я работать, находясь под следствием?
– Вы сами виноваты.
– Неужели я такая дура, чтобы пойти на уголовное преступление?
– Да, такая, - покладисто согласился Рябинин.
– Как? - тихо вспыхнула она, ожидая разуверений.
– Преступник всегда дурак.
– А следователь всегда умный?
– Следователь не всегда умный, но преступник всегда дурак.
– Это вам в институте внушили?
– Совершать преступления, Аделаида Сергеевна, очень не выгодно. Умный человек на это не пойдет.
– Какой вы еще наивный, - улыбнулась она, но улыбнулась злорадно, и Рябинин понял, что не такой уж он наивный.
Она скользнула рукой по кармашку модного жакета, вытащила маленькую конфетку, развернула, вскинула руку и опустила конфетку в рот, как в желобок. Чтобы показать, что он наивный - с ним только леденцы сосать.
– Приходите завтра к десяти часам.
Петельников поможет - развезет повестки сегодня же вечером.
– Хорошо, Сергей Георгиевич.
Она жевала конфетку что-то слишком долго... Это не конфетка - она жует резинку. Жует монотонно, как верблюдица. Перед посторонним мужчиной, у следователя в кабинете, находясь под следствием... И как верблюдица.
Глупое желание зародилось внезапно. Спрашивал же он других, почти незнакомых, неинтересных, неумных... Пока она жует.
– Аделаида Сергеевна, я хочу вас спросить о другом...
– О, слушаю.
– В чем, по-вашему, заключается смысл жизни?
– Что-о?
– Ах да.
И промелькнуло, исчезая...
...От человека, который не ищет смысла жизни, всего можно ждать...
Она перестала жевать свою резинку - смотрела на него. Удивилась неожиданному вопросу? Задумалась о смысле жизни? Да нет, она смотрит мимо, вдоль своего носа, за окно, на улицу.
– Опять видите какой-нибудь пожар? - усмехнулся он кисловато, потому что этот пожар был еще не разгадан ни им, ни Петельниковым.
– Я смотрю на цистерну.
На той стороне проспекта, на углу, торговали совхозным молоком.
– Ну и какой видите процент жирности? - опять усмехнулся он, уже повеселей.
– Хотите, я его сквашу?
– Взглядом?
– Разумеется.
– Хочу, - окончательно повеселел Рябинин: если молоко скиснет, то он поверит не только в телепатию, но и в бога с чертом.
Калязина как-то подобралась. Высокий лоб и крупный нос побелели. Губы сжались так, что почти исчезли, вдавившись одна в другую. Глаза, как ему показалось, затуманились, посветлели... Тоже побелели?