Долгожданная кража
Шрифт:
Ну вот… Как тут ему объяснить, что к чему?
— Да, знакомая! Только она так не считает.
Джексон нахмурился:
— Яснее не стало.
— В общем, Женя, думай, что хочешь, но у меня твёрдое убеждение, что это моя судьба, что я её знаю тысячу лет. Я даже знаю, что у нас будут, — тут я запнулся, — что у нас будут два славных пацана: Данька и Серёжка. Вот… Если какой-нибудь Утягин не помешает…
Я тут же пожалел о сказанном. Не надо было вот так, сразу. Джексон смотрел на меня теперь с некоторой опаской. Мне даже показалось, что он думает примерно так: вот мы сейчас на стрельбище, пистолет у него под мышкой. А если и он патрончик заныкал тоже, как Серёга Савин? Говорить он начал,
— Лёшка, друг, я вот всё думал… Тебе ничего не говорил, но думал… Ты после того ранения, ну помнишь, о чём я, как-то изменился. Слова незнакомые поначалу часто употреблял. Событий последних дней перед ранением вспомнить не мог. Мы тогда расценили это, как посттравматический шок, так это, кажется, у медиков называется. А теперь не знаю, что и думать.
Джексон помолчал немного и добавил:
— Вот мы с тобой практически сверстники, но иногда мне кажется, что ты пацан зелёный, вот как сейчас, а в другой раз — что тебе сто лет, не меньше. Так рассуждать, как ты порой, у меня бы ни за что не получилось. Да вот, хотя бы… Помнишь, как ты капитана из бродяжника в Ярославле осадил? Ведь глаза закрыть, так не сопливый младшой, а строгий полковник распекает своего подчинённого. И как это у тебя получается?
Вот оно как! Всё-таки мои косяки из начала второй жизни незамеченными не остались. А я-то думал, что ловко замаскировался. Однако, в эту тему углубляться бы не следовало.
— Жека, ты погоди, не паникуй. Со мной всё в порядке. В больнице-то я после наркоза и в самом деле чумной был, трудно выходил из того состояния. Врачи говорили, что это такой побочный эффект, когда пациент недело городить начинает. А остальное всё тебе показалось. Не сочиняй лишнего.
Джексон попытался было что-то возразить, но я ему не позволил.
— А про Нину… Ну считай, что влюбился я без памяти. Может же человек влюбиться, в конце концов? Мы даже в кино с ней ходили! — выдал я последний аргумент.
А что, для нынешних комсомольских времён поход в кино — это большая заявка на будущие отношения, и друг мой это оценил. Но несколько ошалелое выражение так и не покинуло его лицо.
Как известно, сказал: «А» — говори: «Б». И я, не давая Джексону раскрыть рта, рассказал всё, начиная с последнего визита к начальнику райотдела. Когда я иссяк, мой собеседник помолчал немного и потом глубокомысленно изрёк:
— М-да, всё сходится — человек сам кузнец своего счастья…
Да что они все! Сейчас и этот заявит: «…как говорил великий Карл Маркс». И это вместо того, чтобы помочь другу в трудной ситуации. Но Джексон не стал повторять Титана, а просто сказал:
— Ну ладно, эту девчонку, как её, Нину, что ли, ты от Утягина уберёг. Но ведь понимал же, что этот гнус так просто свою обиду не забудет. Воистину, влюблённые сыщики нюх теряют…
Ага, кто бы говорил! Будто бы не сам Джексон в относительно недавний период добрачных ухаживаний за своей благоверной ходил с блаженной улыбкой на счастливой физиономии, натыкался на прохожих, и чуть было не набил на руке татушку (извините, такого слова пока ещё не существует) с именем своей несравненной. Хотя, может быть, в последней произнесённой фразе он как раз и имел в виду себя в том числе?
Тут в наш разговор вмешалась непривычная тишина — стрельбы, похоже, закончились. Пора было занимать места в автобусе, чтобы не трястись всю обратную дорогу в темноте, вдыхая не истребимые никакой хлоркой миазмы кареты под названием «Спецмедслужба».
И всё-таки мы успели с Джексоном обсудить, что надо сделать в ближайшее время, и на душе моей стало немного полегче. Замечательно, когда можно опереться на надёжное плечо друга, совсем уж романтически-умилённо думал я, стиснутый на автобусном сиденье крепкими телами сослуживцев. Друг,
он хоть и не преминет поиздеваться над тобой, если подставишься по-глупому, но обязательно поможет в трудную минуту.Глава 13
Шаман живет в глухом краю
Вот и началось, подумал я, когда понял, что мне перестали расписывать свежие материалы, хотя таковые и были. Зато начальство повадилось загружать короткими делами, например, внеочередным дежурством, вот как сегодня. Меня выводили из игры, то есть готовились вычистить из уголовного розыска. Чтобы в один далеко не прекрасный момент — раз, и на волю. А я уже готовенький. Останется только опись дел заполнить да ключи от железного ящика сдать. Ощущения были весьма сумбурными: с одной стороны сам виноват, подставился под раздачу, а заодно ещё и прокуратуре сделал шикарный подарок. Правда, с помощью этого козла Утягина, но дела это, по большому счёту, не меняет.
С другой стороны, было обидно. Настолько, насколько это может быть обидно молодому лейтенанту, которого не защитила вся мощь великого МВД. Ирония ситуации заключалась в том, что на каждом сыщике, работавшем на «земле», гроздьями висели те или иные незарегистрированные происшествия, которые и преступлениями-то не являлись, только вот прокуратура считала по-другому. Однако «вычистить» весь уголовный розыск нельзя — кто же преступления настоящие раскрывать будет? А вот отыграться на одном, чтобы остальным неповадно было — самое то. И вот этот один, самый что ни на есть козёл отпущения — это я. Как-то даже неудобно и стыдно при моём-то жизненном опыте. Не иначе как прав всё-таки Джексон: влюблённый сыщик — существо безмозглое.
Суточное дежурство началось сравнительно спокойно. Даже утренних заявлений о совершённых за ночь кражах не поступило. Вот, разве что, пришла гражданочка, пожелавшая написать заявление на своего сына, совершившего кражу. Вытащил, понимаете ли, из мамкиного кошелька два рубля, чтобы сводить в кино свою девушку, а еще угостить ее мороженым.
Красть деньги у родителей очень нехорошо, но писать заявление в милицию на своего сына из-за двух рублей, это тоже не слишком красиво. Да и не только из-за двух, а даже из-за сотни и больше. Обычно, папа с мамой обходятся другими мерами. Судя по всему, мамаша не стала бы затевать никаких разборок, если бы ей нравилась девушка. Соответствовала бы чаяниям матери о том, какой должна быть подружка для её сына, сама бы деньги дала, не пожалела. Да и рано парню о девках думать — учиться надо!
В чем-то я был с ней согласен, а в чем-то нет, но не мое дело решать — рано или не рано парню по девкам бегать.
К счастью, с учетом того, что сынок еще не достиг шестнадцати лет, заявлением будет заниматься инспектор по делам несовершеннолетних. Девушки из детской комнаты милиции быстро объяснят мамаше, что если она хочет испортить жизнь сыну, а заодно и себе из-за двух рублей — флаг ей в руки, а нет, то можно ограничиться превентивной воспитательной беседой. Постановка на учет в милиции — это не уголовное наказание, даже не условное, но все равно не подарок.
Отправив мамашу в кабинет к детским инспекторам, ушел к себе — надо подчищать хвосты в делах, которые, возможно, не сегодня — завтра придётся сдавать. Пустое окно без вызовов в дежурные сутки есть великая удача, которую грех не использовать для приведения в порядок своих бумаг. Кто-то мог бы сказать: ты что, дурак? Тебя гнать собираются, а ты будешь над делами корпеть? Швырни им в лицо, и пусть сами оформляют. Так вот — такой порыв красивый, конечно, но неверный. Я бы даже сказал — пижонский и недальновидный. Тем более, что в некоторых делах без всякого погоняла лучше самому всё сделать, чем свои грехи оставлять для последователей. Кто служил, тот меня поймёт.