Долгожданная кража

У Леокадии была сестра — тоже учительница, но та умерла еще до войны. И брат был старший. Так тот погиб во время гражданской, в Рыбинске.

Некоторую ясность (а может, наоборот?) внес один из соседей — старичок лет семидесяти.

— Эсеркой Леокадия была, — заявил он.

— Почему эсеркой? — удивился я.

— Да фильм как-то по телику показывали, про чекистов. Так там этот был… Эсер главный. Ну, которого наши чекисты к себе заманили, а он еще с лестницы спрыгнул и убился.

Кого наши чекисты заманивали? А…

— Савинков, что ли? — предположил я.

— Во, точно, Савинков. Смотрели, а Леокадия говорит — мол, актер, который Савинкова играл, нисколько не похож. Дескать, Савинков и красивее был, и умнее. А больше ничего не говорила, а мы не спрашивали. Мало ли кого старуха могла видеть?

Хм… А ведь вполне возможно. В восемнадцатом как раз был мятеж эсеров в Ярославле и Рыбинске. И брат Леокадии, погибший в Рыбинске. Все сходится. А сестра, а то и обе сестрицы, ждали, что мятеж перекинется на Череповец, и готовили склад с боеприпасами. Или братец оставил дома кое-какой запас. Надо бы сходить в БТИ, выяснить — когда дом был национализирован, и когда туда вселились жильцы. Восстание эсеров произошло летом, так что, вполне возможно, что дом тогда целиком принадлежал семье Звонаревых. Впрочем, пусть этим историки-краеведы занимаются, а нам бы что-то попроще.

А вообще, везет мне с посылками из прошлого.

Глава 12 На огневом рубеже

К Рябинину я смог попасть только на следующее утро после оперативки, сначала общей, а потом маленькой своей, у начальника ОУР, куда вход посторонним был воспрещён. Всё время до визита я тихонько молился неизвестному мне следственному богу (должен же существовать такой?), а заодно и Борису Михайловичу, чтобы дело по краже пальто не оказалось расписано Утягину.

На моё счастье Борис Михайлович оказался в кабинете один, но уже весь в работе, о чём свидетельствовало раскрытое уголовное дело на столе перед ним и телефонная трубка, неизвестно каким чудом державшаяся около уха. Руки следственного начальника были заняты: одной он стремительно листал дело, а витиеватые манипуляции второй руки, видимо, были призваны усилить словесную аргументацию. Я искренне пожалел собеседника, лишённого удовольствия видеть эту картину — несомненно, смысл сказанного дошёл бы до него значительно лучше.

Рябинин мимолётно взглянул на меня, но никак не отреагировал и продолжил свой разговор. Всё ясно — идёт вычитка обвинительного заключения, и кто-то прямо сейчас в телефонном режиме получает начальственное мнение по поводу того, что он тут нагородил.

— Борис Михайлович, на две минуты… — начал было я, но тут же был безмолвно остановлен нетерпеливым мановением его руки, что означало примерно следующее — садись и не мешай.

Пришлось подчиниться. Я уселся на стульчик у двери и притих. Всем в райотделе было известно, что после чистилища у Рябинина, утверждение обвинительного заключения в прокуратуре, как правило, проходит без сучка, без задоринки. Так что любой следователь полагал за благо нарваться на нелицеприятные замечания своего шефа здесь и сейчас, чтобы избежать неприятностей в дальнейшем. Конечно, оправдательные приговоры, свидетельствующие о сокрушительном браке в работе следователя, в советском суде были не в моде, но возвращение дела на дополнительное расследование вполне могло случиться. А это тоже большой «ай-яй-яй».

Только почему по телефону-то, удивился я. Такие вещи Борис Михайлович предпочитал проводить визави, так сказать. Ответ, впрочем, нашёлся тут же. Рябинин положил, наконец, трубку и беззлобно произнёс:

— Стервец! Сроки горят, а он смотался домой. После дежурства, дескать, отдыхать положено. Дудки! Если горят сроки, отдыха существовать не может. Ни-ка-ко-го: — по слогам продекламировал он, — ни днём, ни ночью, ни после дежурства, ни перед смертью. Ну ничего, сейчас заявится, как миленький!

Борис Михайлович закончил свои не страшные на самом деле обличения и совершенно вне связи с только что сказанным заявил:

— А я тебе говорил — переходи в следствие. Настоящая работа только здесь. Учись, пару курсов ВУЗа закончишь, можно будет под какую-нибудь удобную оказию перетащить тебя, сначала исполняющим обязанности, а потом и совсем. Ты парень башковитый, главное уже знаешь, а тонкости профессии осилишь на практике.

— А как же ни сна, ни отдыха? — напомнил я Рябинину недавние его слова.

Борис Михайлович ни капли не смутился.

— Так я же это про разгильдяев. Ты-то ведь у нас не такой?

Он внимательно посмотрел на меня, будто определяя на глаз, «такой» я или «не такой».

— Да, вот ещё: будешь в петлицах носить щит со скрещёнными мечами, а не жёлтые пуговицы. Красиво ведь и значительно!

Тут он был прав. Герб СССР и в правду издали смахивал на большую пуговицу, а щит с мечами выглядел весьма внушительно. Всё это хорошо, но пришёл-то я сейчас сюда не на работу проситься. Надо было выворачивать на нужную тему.

— Борис Михайлович, давайте про это потом. — начал я, — когда время подойдёт. — У меня вот какой вопрос. Вчера из прокуратуры поступило уголовное дело по краже пальто…

— Поступило.

Рябинин безошибочно вытащил из кучи бумаг листочки, пока ещё не облачённые в картонные корки, и посмотрел на меня.

— Вот оно. А твой-то интерес, извини меня, в чём? Или может раскрыл уже?

Я отрицательно помотал головой.

— Борис Михайлович, не поручайте это дело Утягину.

Лёгкая тень набежала на лицо Рябинина. Будут тут сыщики ему указывать, как уголовные дела расписывать. Нет, иногда какие-то резоны и бывают, чтобы к их мнению прислушаться, но не так вот с бухты-барахты.

— Объяснись. — потребовал Рябинин.

Я огорчился — ну вот, опять объясняться. А что сказать, что мы с Утягиным в контрах? Из-за чего? Разошлись в диспуте об отношении к женщине? Чем больше ответов будет с моей стороны, тем большее количество вопросов они могут вызвать. А если ещё разговор дойдёт до прокурорского представления, тогда вообще туши свет. И я начал так:

— Борис Михайлович, прошу поверить мне на слово — так будет лучше для всех. А я, честное пионерское, как перейду на второй курс, сразу же подам рапорт в следствие и буду работать без выходных и отпусков и даже без отдыха после дежурства.

Я ещё немного подумал и добавил:

— В кабинете раскладушку поставлю, чтобы домой не ходить.

Упоминание раскладушки, видимо, окончательно добило Рябинина. Он подобрел и просветлел лицом.

— Будем считать, что ты меня уговорил. Твоё обещание я запомнил — готов пахать в следствии, как раб на галерах. А дело я, так и быть, отдам Балашову. Хотя так и не понял, почему тебе это надо.

— Борис Михайлович, спасибо большое. Поверьте, эта просьба ничего плохого под собой не имеет. В скором времени, надеюсь, всё разъяснится.