Дом без родителей

И не беда, что она не открывает ничего нового. Не беда, что излишне дидактична. Старый человек - вот и любит морализировать... Главное, она душевно свободна, не закабалена...

– Хорошие дела, - сказала мне сегодня, - если за них берутся, не продумав все, могут превращаться чуть ли не во зло. Вот ввели льготы для женщин-матерей. Очень хорошо, казалось бы... Только почему для всех женщин? То есть для усредненных и безликих. Но женщины разные. От распущенной до самоотверженной матери - огромная дистанция. А им всем одни и те же льготы. Разве такое уравнивание правильно? Разве справедливо?.. Для хорошей матери льготы как поощрение. А для "кукушки"? Тоже поощрение?.. Нет, посмотрите, кому даете льготы, и тогда только их давайте. А не разбрасывайте их вслепую...

Женщина, которой по виду за пятьдесят, принесла детское пальтишко. Рассказала, что нашла его на улице возле детдома - оно валялось на мокром весеннем снегу. Пальтишко девчоночье. Значит, какой-то "красавице" стало жарко, вот и скинула его, а потом убежала, тут же про него забыв. Вот вам отношение к вещам. Вот вам опрятность и бережливость... Вот вам вариант забалованной родительской дочки - только роль родителя исполняет богатое и доброе государство...

Первоклассница - бледный заморыш с испуганными глазами - жалуется на насморк. При этом косится на кулак левой руки - что-то там спрятано, ценное для нее.

Я ей закапываю капли, даю направление на УВЧ.

– Что там?
– показываю на ее левый кулак.

– Вот...
– Она разжимает пальцы, и я вижу пульки для рогатки, сделанные из кусочков проволоки.

– Зачем тебе?

– Это не мне! Это мальчикам нашим!

– Просят собирать?

– Нет, не просят. Они меня не колотят, если пулька приношу.

– А если не приносишь?

– Тогда дерутся...

– Хочешь, я поговорю с ними? Чтобы не трогали тебя...

– Нет, не надо! Они рассердятся!..

Я молчу, и она, осторожно сжав пальцы, уносит свою добровольную дань...

Весенние каникулы. Часть ребят уехала в пионерский лагерь. Часть ребят разобрали родные. Часть ребят осталась в детдоме - этим хуже всего.

Иду по детдому и вижу, как они маются, те, что остались. Некоторые сидят возле телевизора. Некоторые валяются в кроватях.

– Почему ты в ботинках улегся?
– спросил у одного семиклассника.

– Подумаешь!
– сказал тот.
– Мое, что ли!..

Ситуацию он обозначил предельно точно. Действительно, к детдому как к чему-то своему, кровному, родному не относится почти никто. Детдом - это место принудительного и временного пребывания. Так воспринимают его сегодняшние воспитанники. Они часто не понимают, почему их оторвали от семьи. Или не желают понимать, придумывают самые фантастические оправдания для родителей, лишь бы убедить себя и собеседников, что они хорошие. Обвиняют комиссию или милиционеров, которые их "забрали". К родителям хотели бы все, но внешне, явно не все показывают это. Есть несколько вариантов публичного, внешнего отношения к родителям. Ребята-"нигилисты" начисто отрицают необходимость в них:

– Подумаешь!.. Ну их!.. Что о них говорить!..

Ребята-"христосики" оправдывают и прощают:

– У них ничего не получается!.. Их все обижают!..

Ребята-"себялюбцы" возлагают надежды на будущее:

– Вот я вырасту и все исправлю!.. Я покажу им, как надо жить!..

Ребята-"примиренцы", не прощая родителей, принимают их такими, как есть:

– Ну, пьют! Ну, дерутся! Ну, плохие!.. Все равно это папа и мама!..

Ребята-"мечтатели", словно бы забыв о настоящих, придумывают идеальных родителей:

– Вот бы мой папа был... Вот бы моя мама была...

Есть наверняка и другие варианты отношения к родителям. Но мне не довелось их обнаружить...

– Нам говорят: Родина, Родина, очень много разных слов о том, как она хороша.
– Димка рассудителен и нетороплив.
– А я один только раз почувствовал, что это такое. В прежнем детдоме. Там дружина имени одного партизанского комбрига. Письма ребята пишут, узнают адреса, ходят в гости к бывшим партизанам, слушают их воспоминания, собирают документы. Музей хороший сделали... А потом стали мы каждые каникулы, даже зимние, в походы уходить. В те места, где "наша" бригада воевала. До глухих-преглухих деревушек добирались. В некоторых даже света еще не было. Заходили в избы, беседовали. В деревнях люди совсем по-другому вспоминают о войне, чем в городе. Проще и страшнее. Показывают, где фашисты стояли, где трупы лежали, где была комендатура, где виселица...

Однажды вошли мы ночью в деревню - темно, тихо, шаги наши шелестят. Собаки залаяли. Небо такое огромное, а дома к земле прижались. Я тогда словно задохнулся. А потом вышли мы на шоссе - оно пустое, теплое. Сняли рюкзаки, повалились на асфальт - век бы не вставать, спину так хорошо греет. Я на звезды гляжу, а сам чувствую, что все это рядом - и деревня спящая, и собаки, и ребята...

Димка вдруг шмыгает носом - совсем по-детски - и улыбается. И я улыбаюсь, но моя улыбка - лишь неяркий отсвет Димкиной...

Ко мне забрела Светлашка-первоклашка. Я ее угостил витаминками и углубился в писанину - отправляли ребят в санаторий. Потом поднял голову она сидит на стуле сбоку от моего стола.

– Ты чего?

– Можно я тут побуду?

– Ну, пожалуйста. На тебе лист бумаги. Рисуй, a я поработаю.

– Я лучше письмо напишу. Бабушке.

– Давай...

Долго сидели молча, оба старались.

– А как "до свидания", вместе или отдельно?

– Ты уже написала? Можно я прочту?

Она кивнула и протянула мне листок. Вот что я прочел.

"Здравствуй, бабушка! Как ты там живешь? Я по тебе соскучилась. Ты знаешь ли, как там живет мама с папой Женей? Бабушка, ты можешь приехать домой и передать маме с папой, если они согласятся, тогда пускай приедут с братом ко мне. Я их очень жду. До свидания. Света".

– Брат младше тебя?

– Нет, старше.

– Его, значит, оставили дома, а тебя сюда отдали?

– Так вышло. Папа меня домой привел и в магазин ушел. А тут явилась милиция и меня забрала. А папа ничего не знал.

– А водку пили мама с папой?

– Водку редко, чаще - бормотуху.

– А бабушка где живет?..

Света молчит.

– Ну, куда будешь письмо посылать?..

Света снова молчит.

– Ты что, не знаешь ее адрес?..

Девочка молча кивает.

– Но ведь письмо твое не дойдет...

Света молчит, глядит на меня. О чем-то думает. Потом веселеет.

– Ну, тогда я пошлю в Ивангород, в мой бывший детдом - они передадут бабушке!..

Она просит у меня еще листик и старательно переписывает письмо. Освобождается от накопившейся грусти. Внизу, под своими словами, она рисует солнышко, домик, дерево - обычную детскую картинку.

В детдом вернули девочку. Говорят, удочеряли ее только для получения квартиры. А как переехали, "дочка" не нужна стала. Детдом будет возбуждать судебное дело против квартиродобытчиков.

Зинаида Никитична злая. Впервые вижу ее такой. Говорит отрывисто. Будто стоит у телеграфного аппарата и диктует приказ по действующей армии.

– Нужна, - говорит она, - юридическая ответственность семьи за здоровье ребенка. И не только за физическое. Но и за психическое. И за моральное. Пусть бы штрафовали плохих родителей. Сажали бы вместе с детьми-преступниками на скамью подсудимых. Пусть бы лишение родительских прав сопровождалось рядом экономических санкций. Скажем, у лишенных половину бы зарплаты отчисляли на ребенка. Отменяли бы по отношению к таким любые льготы, положенные матери. Отнимали бы жилплощадь, полученную на детей. Публиковали бы в газетах решения судов о лишениях родительских прав. Пусть бы о каждой плохой матери, о каждом плохом отце было известно. Пусть бы позором они были окружены. Отпуска им давали бы только зимой. Путевок вообще никаких. Принудительно лечили бы от алкоголизма. И к усыновителям, если оказались гадами, нужны такие же меры. Тогда бы побоялись ради квартиры ломать ребенку душу!..